Сладкий Тео

      Три дня. Три бесконечно долгих дня я выгуливал Рикки лишь в нашем дворе. Я не боялся наткнуться на того жуткого типа, у меня просто не было денег на новую порцию сахарного героина. А какой смысл ходить под окнами кондитерской и, как брошенный пес, заглядывать в каждую щель, когда в карманах пусто?       Но наконец-то свершилось чудо. Папа получил зарплату и в кои-то веки подбросил мне немножко деньжат. Это, конечно, не так: отец давал в разы больше, но лучше синица в руках, чем журавль в небе, чтобы потом не ходить и не жевать сопли от глюкозной ломки.       Денёк выдался прекрасным. Моросил мелкий тёплый осенний дождик, пахло пожухлой листвой, и своего верного пса я оставил дома. Один раз выведи это чудо в люди, а потом полвечера его в ванной купай. Мы же чистюли! Мы же любим, когда наша шубка без болота и всей той гадости, в которую мы с радостью влезаем во дворе. Так что сегодня Рикки сидел дома и смотрел с моим отцом по телеку на то, как двадцать два придурка бегают по полю за одним мячиком, а я на радостях поплёлся в кондитерскую.       Народу тьма. Давно такого не видел, чтобы посреди дня в кондитерской не протолкнуться. Ну подумаешь, суббота, ну подумаешь, вчера половина города зарплату получила (как-никак конец месяца), но что прям всем именно сегодня приспичило вкусняшек нажраться? Очередь двигалась, как улитка, полки заметно пустели, а моё терпение готово было вот-вот лопнуть и расплескаться голодной слюной по всему залу.       Через некоторое время, когда наконец подошла моя очередь, я чуть не рыдал от досады. Пусто. Ничего, кроме крошек на пергаментных листах, я не увидел. Это было хуже, чем на день рождения вместо похода в кафе с друзьями получить путёвку с папой в деревню на картошку, которую ещё месяц назад выкопали и пропили воры.       — Что, вообще ничего не осталось? — самым обиженным в мире голосом спросил я у своих наркодилеров.       В этот момент из подсобки высокий темноволосый мужчина в тёмно-синем фартуке работника сего заведения вынес целую подставку заварных пирожных, и моё сердечко счастливо ёкнуло. Как ёкнуло, так и шмякнулось об пол, а потом разбилось к чертям собачьим. Это был тот самый альфа, из-за которого я выронил прошлые сладости. «Так эта скотина, оказывается, тут работает?! Ну-ну, Тео, не кисни. Купи пирожные и вали домой. Там будешь дуться и злиться на этого гада». Как на моё заикающееся «Можно мне вот тех заварных?» услышал грубое:       — Это спецзаказ, всё уже продано.       Даже в детстве я никогда не капризничал, когда мне чего-то хотелось, но не доставалось. А сейчас я готов был разрыдаться, что почти час простоял в этой вкуснопахнущей кондитерской, а получил шиш с маслом. Блин, каким маслом? Дырку от бублика я получил.       — Ну чего ты, Ден? Мы можем продать пару пирожных этому мальчику, — сказал альфа и вкрадчиво добавил: — Нельзя отказывать маленьким и пухленьким любителям вкусненького, — и подмигнул, на что второй сотрудник омега некрасиво хихикнул.       «Что б у тебя весь этот спецзаказ из рук вывалился! Я пухленький? Да говори уже напрямик, что жирный и безобразный!» На замечания этого альфы по поводу моего лишнего веса я чего-то моментально вскипел и, пробубнив: «Спасибо, не надо», — быстро покинул заведение с железным намерением больше никогда туда не возвращаться.       Я не раз слышал от родителей, что пора завязывать со сладким и вернуться в спорт, но меня никогда не задевали их слова. Они говорили это любя, а этот мудак выставил меня каким-то озабоченным сладкоежкой.       Непрошеные слёзы собрались у ресниц и потекли по щекам. Не знаю, на что я больше обижался: на то, что мне ничего не досталось, на слова альфы, или, может, потому, что их сказал именно он, да ещё и перед другим, стройным и утончённым, омегой? Кому понравится, когда его называют пухленьким? Разве что моему Рикки, у которого жопа такая же жирная, как и у меня, но его это делает только милее.       Злой как чёрт я не пошёл домой. Там сразу отец начнёт с расспросами доставать, а заикнись я, что меня «якобы обидели», он же придёт и свернёт этому альфе шею и в задницу весь его спецзаказ запихнет. Я своего батю знаю, он бывший омоновец, а теперь просто охранник в банке. Два метра ростом, плечи два на два, в общем, Кинг-Конг отдыхает. Папа тоже не лучше: он у меня юрист. Скажи этим двоим «Фас!» — один разорвёт, а второй по судам этот труп затаскает, а потом ещё и пилочкой для ногтей кастрирует. Знаем, было дело по глупости. Не зря же от меня все в школе шарахались. Нет, я не настолько ванильный, чтобы по поводу и без сопли распускать, но сегодня другой случай. Что в итоге разозлило меня ещё больше, и, плюнув на всё, я пошёл к своему другу Филу.       Фил жил в нескольких кварталах от меня. Мы были с ним внешне очень похожи, некоторые даже считали нас братьями, только он тёмненький и на год старше, да и на целую голову выше, а самое главное — он был заядлым геймером. Так что я всегда знал, что это существо дома. Родителей у Фила не было. Нет, теоретически они, конечно, были. Отца он никогда не знал, так как его папенька с ним одну течку провёл, Фила заделал, на том и разошлись. Ну, а после рождения сего прекраснейшего во всех смыслах слова омеги его папа бросил на своего папу-омегу и свалил в свет за океан, где завёл себе новую семью, детей и сделал вид, что первого ребенка у него нет и никогда не было. Вот потому мне было грех жаловаться на судьбу-злодейку и распускать нюни.       Фила я, конечно же, застал дома. Не дозвонившись с десятого раза в дверь, я отправил в чат смс, и вуаля, три секунды, и Сим-Сим открылся. Мой друг был один, его дедуля работал в районной библиотеке и приходил после шести вечера, так что до этого времени я мог пересмотреть всю его домашнюю библиотеку и найти себе новый пошленький роман.       — Чай будешь? — предложил Фил. — Но у меня пусто к чаю, если хочешь — сбегай купи чего-то.       — Не хочу я ни чаю, ни к чаю, — шмыгнув носом, я всё же поплёлся на кухню и заварил чёрный чай.       Фил знал меня как облупленного. Мы были знакомы со школы, в третьем классе сели за одну парту и по сей день не расставались, так что моё бу-бу-бу он сразу раскусил, но спрашивать не стал. Знал, что я и так расколюсь и начну ворчать. И, конечно же, моего геройства надолго не хватило. В самых тёмных красках я рассказал о том хамло-альфе, и об испорченном дне, и об отсутствии сладкого, и, конечно же, я громко заявил, что больше никогда, ни под каким предлогом и ни за какие деньги не пойду в ту кондитерскую, пока там работает тот недоумок. Филу мои слова показались дуростью, и, почесав голову, он вернулся к своей игре.       — Ты меня вообще слышишь?       — Слышу-слышу, — отозвался Фил, хотя я сомневался, что он действительно меня слышал. — Не вижу тут ничего криминального. Может, он так заигрывал с тобой? А ты сразу надулся, как индюк, и давай дикобраза из себя корчить, — Фил снял наушники и налил себе чаю. — Ты ж вообще комплименты принимать не умеешь. Сразу «Фил, он пристаёт! Фил, посмотри на того идиота! Все альфы маньяки!». Бросай ты уже свои дедовские заморочки, так ты себе никогда альфу не найдёшь.       — А я и не ищу, — тут же огрызнулся я, но над словами Фила призадумался.       Может, тот альфа и правда не смеялся, а просто был приветливым? Через время, закончив своё самокопание, я вообще сник и стих, так мне стало стыдно за своё поведение. Ведь, если здраво посмотреть, тот мужлан и правда как альфа из моих любимых романов. Статный загорелый красавец с серыми глазами и очаровательной хищной улыбкой бандита с большой дороги, или какого-то шотландского горца, или дерзкого графа. У-у-у, куда-то меня занесло не туда.       От мыслей о нём мне на миг стало дурно и как-то в ненужном месте всё оживилось. Хоть на днях мне и исполнится девятнадцать лет, и о сексе я знал всё, что только можно (правда, теоретически), сам себя, кроме течки, я никогда не удовлетворял. Мне просто в голову не приходило, да и тело жило себе вполне спокойно и безобидно. Вот на тебе! Взяло, сволочь, и возбудилось в чужом доме, да ещё и так не вовремя, как раз тогда, когда Фил допил чай и случайно взглянул на мои оттопыренные в области ширинки джинсы.       — А говорил, что фригидный, — ядовито заулыбался друг и бросился донимать, что это я себе понапридумывал такого развратного, что мой холмик столбиком встал.       Веселились и дурачились мы почти до пяти вечера, и, пока не стемнело, я засобирался домой. Дома меня, на удивление, ждал не папа с нагоняем, а целая упаковка заварных пирожных.       — Ого, откуда эта красотень? — просиял я, как майская роза.       — Ой, Теодор, я сегодня вечером зашёл в ту самую кондитерскую. М-м-м, и я не смог устоять от соблазна, чтобы что-то не купить и не порадовать своего малыша.       На папу это было не похоже. Я знал, что таким добреньким он может быть только в двух случаях: если с батенькой пошалил, или же если опять же батя ему что-то пообещал или уже купил.       — Спасибо, а я вот тоже днём заходил, но мне ничего не досталось.       — Ну, значит, не зря тот молодой человек меня так уговаривал взять именно эти, с ореховым заварным кремом.       — Какой-такой молодой человек? — зашевелился отец и, бросив просмотр телевизора, зашёл к нам на кухню.       — М-м-м, такой милый и обходительный. А какой красивый, да ещё и альфа, — чуть ли не промурлыкал папа, и наши лица с отцом моментально перекосило.       Отца — понятно, что из-за ревности, ну, а меня почти тоже. Ведь я понял, о каком таком альфе пел дифирамбы мой папа.       Налопавшись пирожных (а они действительно ну очень вкусные, просто пальчики оближешь), я принялся за чтение одной из новых бульварных книжечек, что взял у Фила дома. «Мой граф!» О да! Я люблю такие.       Уже будучи в предвкушении очередной истории любви, я то и дело ловил себя на мысли, что в главном персонаже упорно вижу альфу из кондитерской. И все эти восторженные описания один в один подходили под него. «Граф Гарольд был воистину великолепным и невероятно красивым альфой. Словно боги наградили его не только стройным мускулистым телом, но и лицом, сравнимым лишь с прекрасными небожителями: серыми с поволокой глазами, что прожигали душу и, казалось, видели тебя насквозь, чуть выступающими высокими скулами, носом идеальной формы, слегка изогнутыми бровями и черными как смоль волосами. А губы… губы были настолько чувственными, что любой омега отдал бы всё на этом свете, чтобы изведать их вкус»*.       — Ох, — только и смог простонать я после прочитанного.       Моё бурное воображение настолько чётко представляло того типа на месте графа, что я неосознанно закусывал нижнюю губу и зажимал ноги. Раньше я не понимал, как папа мог читать эту белиберду, а теперь я сам со скоростью звука старался побыстрее добраться до того самого вкусного места со стонами, охами и вздохами.       Время пролетело незаметно, на часах давно за полночь, родители спали, а я, весь покрывшись мелкой испариной, дошёл до пикантных страничек. «Их губы соединились в страстном поцелуе. Граф прижал к себе Криса, и тот застонал от удовольствия. Его руки спускались ниже, под ночную сорочку юного омеги, и нежно касались обнажённой кожи. Крис, краснея, не мог противиться своим желаниям, подавался навстречу графу. Их одолевала страсть, и, скинув с себя последнюю одежду, граф подхватил возлюбленного на руки и понёс его в постель».       На этом мой мозг просто вскипел и стал где-то в области темечка посвистывать. Руки сами спустились под пижамные штаны и начали водить по возбуждённому пенису. Хорошо, что стены толстые, да и спальня родителей в другом конце квартиры. Так что, зажав между зубами подушку, я утонул в своих фантазиях, пока со стоном не кончил. Это было офигеть как хорошо, и, убрав книгу под подушку, я провалился в глубокий, но откровенный сон, где я был Крисом, а тот идиот — графом.