***
Высокий, широкоплечий, улыбчивый, неизменно одетый с иголочки и обаятельный до зуда у скул. Когда молоденькая смазливая растяпа-старлейка наткнулась на него в коридоре, рассыпав по полу ворох тяжеленных папок, он тут же галантно принялся собирать разлетевшиеся листочки, успевая что-то мило ей говорить. Когда в отдел явилась истеричная старушенция Ксения Дмитриевна, родственница префекта округа, терроризирующая оперативников и следаков сообщениями о каких-то страшных преступлениях, он не стал страдальчески закатывать глаза и выразительно вздыхать, вместо этого напоил вредную бабку чаем с печеньем, предельно внимательно выслушал и совершенно серьезно отправил двух оперов на квартиру к наркоману Жорику, который, по утверждениям бабки, на днях обнес квартиру ее соседа. А когда в конце рабочего дня в отдел ввалилась избитая до крови девушка с заявлением об ограблении, не спихнул ее замороченному следаку, явно торопившемуся смениться и сбежать домой к семье, а отвел умыться в служебный туалет, отпоил успокоительным, сам принял заявление и даже отправил на такси на медосвидетельствование. Не сотрудник, а золото. Не мужик, а сплошная галантность. Не человек, а ходячее сочувствие, мать его! — Здравствуйте, товарищ подполковник. И снова эта приторная улыбочка, клееная вежливость на лице, искренне приветливый тон. Да чтоб ты провалился, сукин сын! С грохотом захлопнула тяжелую дверь, не потрудившись ответить. Нервно прошлась по кабинету, чувствуя зудящую злость на уровне подреберья — хватало и мимолетной встречи в коридоре, одного взгляда на смазливое лицо, вскользь брошенной фразы... А ведь еще были утренние планерки и экстренные совещания, когда он с полным правом сидел за длинным столом, делая вид, что внимательно слушает начальство, — но она прекрасно видела откровенную насмешку в его глазах: "Ну что, что ты мне сделаешь?" Сволочь, сволочь, неимоверно наглая двуличная сволочь! — Ирин Сергевна... — Да! — рявкнула, на миг замедляя бессмысленный бег по кабинету и поворачиваясь. На лице замявшегося на пороге Ткачева мелькнуло явственное недоумение, но Ира даже не подумала сбавить тон — не царское это дело. — Что у тебя? — Ирина Сергевна, там это... — Ткачев, прекрати мямлить! — взвилась тут же. — Говори толком, что случилось? — В общем, такое дело... Вы же нас с Ромычем просили с охранником поговорить, ну, насчет Голицына, и... — Ткачев, я маразмом пока не страдаю! — рявкнула начальница, окончательно выйдя из себя. — Прекрасно помню, кого и о чем я просила! Не тяни, говори по делу! Паша тяжело выдохнул, но, опасаясь еще сильнее разгневать и без того взвинченное начальство, выпалил без лишних прелюдий: — Мы с охранником поговорить не смогли. Точнее, не успели. Он... он под машину попал, вот. Зимина несколько мгновений растерянно моргала, затем, сделав пару шагов назад, не глядя, опустилась в кресло. — Под машину... в смысле совсем? — переспросила глупо. — Совсем, — подтвердил Паша и, заметив, что подполковник окончательно спала с лица, поспешно плеснул ей в стакан воды из графина. Ира, сделав несколько судорожных глотков, дрожащей рукой отставила опустевший стакан и, судя по всему, впала в ступор. — Вот, значит, как, — неопределенно протянула наконец. Подняла измученный взгляд. — Спасибо что сказал, Паш. — Ну я это... пойду тогда? — неуверенно пробормотал Ткачев, сомневаясь, что подполковник его вообще слышит. — Да, конечно, — рассеянно отозвалась Зимина, бесцельно принимаясь ворошить лежащие на столе папки. Только очутившись в коридоре, на ходу доставая сигареты, Ткачев удивленно застыл: а ведь он, впечатленный погасшим видом начальницы, даже не попробовал возмутиться тому, куда они все оказались втянуты. Уж не записался ли ты в рыцари, капитан Ткачев?***
Сиреневые весенние сумерки, сгустившись, залили город разбавленными чернилами; повеяло ощутимой прохладой. Ира, захлопнув окно, с тоской подумала, что из отдела выберется еще нескоро — бумажной работы накопилось выше крыши. С неохотой вернувшись за стол, вновь углубилась в бумаги, и не сразу уловила вкрадчивый стук. — Да-да, — бросила, не отрываясь от документов. Негромко скрипнула дверь, послышались уверенные, и вместе с тем какие-то хищные, осторожные шаги. — Что-то ты сегодня совсем заработалась, Иришка. Содрогнулась. Ручка, выскользнув из ослабевших пальцев, закатилась куда-то под кресло. — Я тебя не вызывала, — голос металлически звякнул начальственным недовольством, хотя внутри все затапливалось липкой удушливой паникой. — Да брось ты. Разве добрым друзьям нужно приглашение? — Что-то не помню, чтобы мы с тобой были друзьями, — отчеканила, старательно не замечая издевательской ухмылки на глянцево-смазливом лице. — Не были, — согласился легко. — Хотя могли бы. Я же всегда относился к тебе по-особенному, только ты меня никогда всерьез не воспринимала. Иришка-Иришка, а ведь когда-то нам было так хорошо вместе, помнишь? — Наверное что-то предательски дрогнуло в ее лице, потому что Кузнецов кивнул с довольной усмешкой. — Вижу, что помнишь. А ты, я смотрю, стала еще красивее, хотя и раньше была хоть куда... Это придурок Гарик тебя никогда по-настоящему не ценил, не понимал о тебе ничего... А я еще тогда знал, что ты далеко пойдешь. Не ошибся, как видишь. — Что тебе надо? — холодно перебила Ира, судорожно сжимая пальцы. — Неверно поставленный вопрос, дорогая, — легко рассмеялся Кузнецов, отходя от окна и неотвратимо приближаясь к ее столу. — Не что, а кого. Знаешь ли... Как только увидел тебя тут в первый раз, такую роскошную, в шикарном вечернем платье... как-то нахлынули воспоминания, знаешь ли, такие приятные. Ты ведь, уверен, тоже ничего не забыла... Бесцеремонно скользнул ладонью по напряженному плечу, выше, по обнаженной шее, затем к беззащитному выступу ключиц в распахнутом вороте форменной рубашки... — Руки убрал! Даже не вздрогнул, ухмыляясь все так же нахально, а пальцы уже играючи вытянули из петли следующую пуговицу. Сволочь, наглая двуличная сволочь! — Руки убрал, я сказала!!! Грохот отодвигаемого ящика показался оглушительным в повисшей тишине; пальцы моментально ощутили прохладную тяжесть металла, и сразу же вернулась уверенность. — Полегче, полегче, Иришка, — рассмеялся, чуть отступив и театрально приподняв руки. — К чему эта экспрессия? Ты же не выстрелишь. — Проверить хочешь? Стиснула рукоятку "Вальтера", на миг ослепленная соблазном еще сильнее прижать дуло к ребрам и все-таки нажать спусковой крючок. — Убирайся, — процедила через силу. — Еще раз вот так явишься в мой кабинет — пристрелю. Еще раз решишь вспомнить, что было, — пристрелю. Еще раз прикоснешься — пристрелю. А теперь пошел вон! Дверь захлопнулась также вкрадчиво, как и открылась. Ира несколько мгновений сидела неподвижно, все еще сжимая в руке пистолет, и только когда стихло эхо шагов, обессиленно опустила плечи, позволив себе задрожать.