Нежность — самое сильное оружие в арсенале человека. ©
— Паш, стой… Растерянно-хрипловатый выдох прошелся по оголенным проводам нервов раскаленными искрами дрожи. Она просто смотрела на него своими огромными глазами и сбивчиво-часто дышала, прижимая пальцы к горящим губам — а у него от этой почти-невинной близости что-то ослепительно-мощно взрывалось внутри нестерпимым сладостным жаром. Он всего лишь ее поцеловал — но ощущение было такое, словно до бездонной пропасти осталось полшага. Замер. Медленно провел ладонью по ее пылающей щеке, заправил за ухо непослушную огненно-рыжую прядь. Незнакомая, пронзительно-острая нежность накатывала горячими волнами — и вместе с томительно-жгучим желанием билась в груди неизведанная робость, как будто касался чего-то невероятно хрупкого, только тронь — разлетится осколками. Почему и откуда взялось это чувство? Она же такая решительная, жесткая, сильная, такая уверенная… И так беспомощно-настороженно смотрит сейчас на него — словно в его руках какая-то огромная власть… — Мы не должны… наверное… я же все-таки твой начальник… — произнесла почти невесомо, а в глазах все плескалось что-то… что-то жаркое, испуганное, почти-дикое — он не знал, что это было. — Разве это имеет значение? — спросил негромко с тихой улыбкой, не отводя от нее взгляда. Ирина судорожно выдохнула вновь, прикрывая глаза. — Да… наверное, не имеет… — отозвалась едва слышным шепотом, признавая. Сейчас значение имел только он — и то, что болезненно-красной нитью стянуло их накрепко, не позволяя нормально дышать.***
Ключи с холодным звяканьем выскользнули из рук, затерявшись где-то на полу, и в мягких полутонах звуков этот звон и стук захлопнувшейся двери показались почти оглушительными. Руки дрожали, шла кругом голова, ослабли ноги — прислонилась к стене: казалось, еще немного, и реальность исчезнет, взорвется, разлетится на части. Сквозь гулкую затуманенность недавним страхом, запоздалым осознанием самого страшного, восхитительной взбудораженностью отчетливо-сладко и вместе с тем одурманенно ощущались его руки, его губы, раскаленно-рваное дыхание. Он целовал ее лихорадочно, словно неверяще — щеки, губы, ключицы, шею… С такой жадностью, с таким исступлением — и вместе с тем с невероятной мягкостью, с удивительной осторожностью… Никогда, еще никогда ни один мужчина не прикасался к ней так. И ни один мужчина прежде не смотрел на нее таким взглядом — не оценивающе, пошло, бесстыдно, совсем иначе — с каким-то запредельно-искренним восхищением, и столько во всем этом было настоящего, что сил сопротивляться у нее не нашлось. И желания тоже. А в следующее мгновение его руки скользнули под плотную ткань форменной юбки — и обжигающе-неторопливые прикосновения вышибли из головы последние мысли.***
— Что?.. Ира вопросительно приподняла бровь, почувствовав на себе расслабленно-теплый изучающий взгляд. Повернулась на бок, повыше натянув тонкое шелковое покрывало. — Ты очень красивая, — тихо и просто сказал Паша, скользнув кончиками пальцев по ее обнаженному плечу. — Перестань, — пробормотала Ирина; щеки залило жаркой краской. Конечно, ей говорили комплименты, много и часто, порой и куда более витиеватые, но вот именно сейчас нахлынуло смущение — может быть от того, с какой чистой правдивостью Ткачев это сказал, глядя на нее с неприкрытым восхищением в горящих глазах. Смешной… Она не раз слышала о том, что у капитана Ткачева бурная личная жизнь — и у него определенно было много женщин до нее, более молодых, красивых, притягательных… Но сейчас он смотрел на нее так, словно никого до нее не существовало вовсе — и ей так захотелось поверить… — Я серьезно, — выдохнул куда-то в шею, притягивая ее ближе к себе. Всего лишь легкое касание ладони по спине — а у нее под кожей разошелся ток. И тут же погас — когда Паша напористо подмял ее под себя, заменяя неторопливую нежность страстной нетерпеливостью, на нее вновь накатило холодом, болью и злостью. — Подожди! — осадила, уперевшись ладонями в широкую грудь. Ткачев застыл, вопросительно вглядываясь в ее лицо. — Что-то не так? Ира зажмурилась, вновь живо и остро ощущая бессильную ярость — так ясно, будто это было вчера. Или прямо сейчас… Ну уж нет! Она не позволит, ни за что не позволит, чтобы это вновь одержало верх! Особенно теперь, когда… Рывком толкнула Ткачева на постель, меняя правила игры. — Товарищ подполковник… — лукаво протянул Паша, нагло рассматривая начальницу с нового ракурса. Договорить Ира ему не позволила — наклонилась, властно и жадно целуя сама. И холод наконец отступил.***
Паша проснулся среди ночи. Медленно повернул голову — и сердце горячечно-счастливо зашлось: нет, не почудилось, не приснилось, вот она, лежит рядом, тесно прижавшись… Сам не понимая свой порыв, наклонился, тихонько прижался губами к виску — и вновь затопила горячая нежность. Еще ни к одной женщине капитан Ткачев не испытывал что-то похожее — и от этого становилось страшно. Но даже если бы кто-то сказал ему сейчас, какой болью придется расплачиваться за эти чувства, он не смог бы ничего изменить. Просто потому что это было сильнее его.