Пыльная дорога к звездам

Она чувствовала спиной неотступный взгляд Паши, пока Кузнецов вел ее к подъезду, — и от этого стало так невыносимо, что захотелось разреветься, навзрыд, отчаянно, громко. Почему, господи, ну почему все так? Это Ткачев должен быть сейчас с ней, это он должен обнимать ее за плечи и говорить что-то успокаивающее — и, наверное, так бы все и было, если бы не этот ублюдок, с лицемерной заботой крутившийся возле нее…       — Иришка, я так испугался… Слова пробились откуда-то издалека, тихо и глухо, словно сквозь вату — и от этого приторного обращения, и от того, как майор цепко держал ее за руку, внутри вспыхнуло что-то едкое, отчаянно-яростное, выжигающее насквозь.       — А чего ты испугался? — бросила хрипло, резко высвобождая ладонь. — Остаться без игрушки в постели? Какого хрена ты вообще сюда приперся? Кто тебя звал?       — Ну зачем ты так? — Кузнецов укоризненно покачал головой. — Вообще-то я за тебя волнуюсь, Ириш.       — Пошел вон, — бесцветно произнесла Ирина, поднявшись и скрываясь в ванной. Не хотелось никого видеть, ни с кем разговаривать, а от присутствия рядом Кузнецова с новой силой подступила тошнота и начало трясти еще сильнее. Свалился же… Долго стояла под контрастным душем, пытаясь прийти в себя, но стало только хуже — одновременно накатила невыносимая духота и начал бить колючий озноб. Прислушиваясь сквозь шум воды к звукам в квартире, так и не уловила стука двери и поняла, что майор до сих пор не ушел. Господи, ну что ему надо? Особенно сейчас, когда она так измотана, что нет сил даже сопротивляться. Ненавижу… ненавижу… Дверь ванной открылась почти бесшумно, на пороге появился Кузнецов. Присел на бортик ванны, протянул ей бокал с коньяком.       — Выпей, Иришка, тебе сейчас нужно, — и от какой-то извращенной заботы во вкрадчивом голосе Иру тряхнуло от отвращения. На миг мелькнула мысль — не подмешал ли майор туда какой-нибудь гадости, но тут же стало все равно. В несколько глотков осушив бокал, Ирина выключила воду, закуталась в полотенце, не обращая внимания на мужской пристально-жадный взгляд. Вдруг стало совершенно безразлично, что сейчас решит сделать с ней Кузнецов — настолько, что сама поразилась этому абсолютному равнодушию. Неужели она и правда привыкла? Нет, нет, она не хочет привыкать к такому!       — Я правда очень за тебя испугался, — повторил майор, потянув ее на себя. Ткнулся губами куда-то в шею, тяжело и рвано дыша. — Иришка… Ее тряхнуло будто от безжалостно-сильного удара, выбивающего воздух из легких. Это бережное объятие, этот сдавленный шепот вдруг показались во много раз омерзительного того, что Кузнецов вытворял с ней ночами. Это неправильно, этого не должно быть! Паша, только он один и никто больше, мог прикасаться к ней так. Вдруг снова вспомнилась их самая первая ночь — его напряженный хрипловатый голос, осторожные прикосновения рук, и взгляд, растерянно-смущенный взгляд, в котором читалось столько нежности, столько тревоги… Он был первым мужчиной, которому она смогла по-настоящему довериться спустя столько лет — а что в итоге? Человек из ее кошмаров вернулся вновь, напрочь растоптав то трепетное и хрупкое, что успело пробиться в ее заледеневшей душе.       — Ненавижу, — одними губами повторила Ирина, чувствуя, как бесцеремонные руки настойчиво стягивают с нее полотенце. — Если бы ты только знал, как я тебя ненавижу…

***

Домой Ткачев не пошел. После больницы, узнав о состоянии Савицкого, направился прямиком в бар — настолько хреново и муторно стало на душе. Лучший друг на грани жизни и смерти, Ирину не убили лишь чудом, а еще… От этого «еще» опалило такой жгучей болью, что стало трудно дышать. Он не мог поверить. Это было нереально, невозможно — и тем не менее, он видел все собственными глазами. После нескольких стопок нахлынула яростная решимость — поехать к Ирине домой, застукать ее прямо на месте с ее новым хахалем и выяснить все прямо там. Выяснить, высказать, разобраться… Понять, какого хрена вообще происходит… Так и не допив бутылку, бросил на столик деньги и вывалился из бара в сырую ночную мглу. Успел сделать только несколько шагов от стоянки, и тут откуда-то на предельной скорости выскочила машина — огромная, сверкающая огнями, дребезжащая от оглушительно вибрирующей из салона музыки. Ткачев в последний момент успел отпрянуть в сторону, избегая прямого столкновения, но тело подвело, что-то ощутимо ударило в бок, инерция отбросила назад, на грязный мокрый асфальт, и темнота сомкнулась над головой.