***
С высокого потолка пещеры свешивались длинные серебристые нити и гипсовые кристаллы. Тусклый свет кристалла манил насекомых, которые тут же попадали в липкие слюнные нити — охотничья ловушка личинки жука-слинчатника отлично работала. Но, если дивных кристаллов не было, то тогда в брюшке у полупрозрачной личинки происходила бурная химическая реакция, в результате которой бесцветная личинка начинала сиять неяркой синей точкой. Целые леса из таких слюнных нитей и синеватых точек густо облепляли правый потолок пещеры. На самом верху, в нишах тёмного подземелья, расположилась колония летучих мышей. Удивительная пещера Саламатикайа, веками существовавшая, под таталийской топью манила своей красотой и богатствами. Немногие смельчаки решались заходить сюда. Когда нигонские разведчики добрались до неё, то обнаружили потрясающую биосреду и пищевую цепь, подобной которой нет нигде в Энроте. Особый вид летучих мышей — сумчатые складчатогубы, веками жили на потолках подземелья. Вода так прихотливо размыла известняк, что в потолке получились небольшие углубления, как раз очень удобные для мышей. Небольшие белёсые гнёзда, которые делались из слюны и тараканьих экзоскелетов, не давали молодняку выпасть и надёжно укрывали от земных хищников. Когда учёные мужи Нигона стали изучать пещеру, то обнаружили много чего интересного. В самом низу пищевой цепочки здесь были даже не летучие мыши, а их сероватый помёт. Под огромной колонией находился стометровый холм мышиного помёта, который местные называли гуано. Холм был покрыт сплошным шевелящимся тараканьим ковром, которые жили только за счёт постоянного запаса гуано. Кислотные насекомые ели не только экскременты, но ещё и неосторожных мышей, которые срывались с потолка и тонули в горе своего же помёта. В свою очередь тараканы служили пищей гигантским чёрно-желтым сколопендрам, которые жили в нишах на земле. Ядовитые железы и искусная мимикрия делала поимку таких животных почти невозможной, но Аджиту это удалось. В стеклянной банке насекомое медленно пожирало кислотного таракана, который был уже без головы, но всё равно отбивался от неё зазубренными лапками. Глаза-бусинки сколопендры зло уставились на Созерцателя. В прохладных водопадах, которые текли с поверхности, жили свои уникальные существа. Абсолютно слепые рыбы-ангелы с прозрачными крыльями и белой кожей, облюбовали дно. Они питались бактериями и мелкой рыбёшкой, которая могла попасть сюда с поверхности. Рыба липким брюхом приклеивалась ко дну ручья и широко открывала большой рот, полный мелких и острых зубов. Слепые крабы, с усохшими от жизни во тьме глазами кособоко ходили вдоль подземного ручья. Вот уж кому жить было тяжело! Белый, как смерть, краб с мощными ногами и клешнями не мог придти на гору из гуано и выжить за счёт экскрементов — тараканы набросятся на здоровяка и задавят его числом. Вся популяция крабов — около сотни особей — была рассредоточена по пещере, и животные не могли жить семьями или стаями. Каждому крабу приходилось выискивать себе пропитание самому. Можно забить с десяток кислотных тараканов мощными клешнями и съесть их в своём логове, можно попробовать дать отпор сколопендре. А можно пойти рыбачить, или охотится на прилипших ко дну ангелов. Небольших, в руку длиной слепых хамелеонов исследователи назвали троголобитами. Их природная мимикрия потеряла свою силу, ящерицы водились, как правило, в самых глубоких тоннелях по берегам подземных рек. Хамелеоны медленно переставляли ноги, внимательно прислушиваясь к каждому звуку. Если у вида атрофируются глаза — значит, ему пришлось не одно поколение жить без света. Но взамен глаз, все остальные органы чувств усиливаются в разы. Мягкие щёточки около ушных отверстий белёсых тварей улавливали каждый шорох, и только стоило появится намёку на еду — их зубастые пасти смыкались на добыче. Почти наверняка это были предки современных троглодитов, возможно, из Саламатикайи впоследствии выйдет свой собственный Нигон. Походный чертог Аджита и стоянка Великой Армии располагалась под холмом гуано и подземными реками, на самом нижнем уровне. Сфиринокс пробил себе дыру в скальной породе сам. Ранний час, но зато какое сегодня важно дело! Ф-фух! Красная пыль с кристаллами серебристого гранцетита разлетелись по больной коже. Щиплет, подумал Аджит. Мелкие гнойные опухоли в промежуточном мозге выросли с того цикла ещё на один палец. Созерцатель тяжело закашлялся. Тёмный эльф в элегантной тунике из чёрного шелка с серебряным поясом ласково раздул целебную пыль. Созерцатель даже не знал имени этого немого, но для него он всегда был одним основой его жизни. Утром он должен был разбудить Аджита, после омыть, одеть, прицепить дурацкий артефакт и закрытую маску. Вечером — снять всё это, и качать Созерцателя как малого ребёнка, чтобы тот заснул. Сказать, что для такого великого разума, каким был Аджит, это унизительно — значит ничего не сказать. Изувеченные гнойные щупальца всё хуже справлялись с едой и завязками балахона у выгребной ямы. Если Созерцатель не сможет есть и срать без посторонней помощи, то он просто прыгнет в пропасть. Такое жалкое существование было присуще суетным людям, которые даже без ног и глаз цепляются за жизнь и не хотят умирать. Аджит ещё не свёл счёты с этой сукой-Судьбой лишь потому, что жажда мести цвела и буйствовала в калечном теле. Новый поток пыли попал на гнойный участок. Аджит аж зашипел от боли, часть рта оторвалась и свесилась вниз, обильно орошая слюной дорогой ковёр. Тёмный эльф ласково взял кусок губы и, подцепив ногтём толику красной пыли, приклеил его к десне. Аджит прекрасно видел своё отражение, и всего его великого интеллекта не хватило на то, чтобы закрыть воспалённые глаза. Что есть такое жалость? В целом созерцатели представляли собой большой мозг, обтянутый кожей, на восьми щупальцах, которые служили как хватательными органами, так и половыми. Огромный глаз в центре и ещё с десяток по краям головы делили их очень жуткими и неприглядными существами. Недостаток пектина превратил их радужку в красную воспалённую плоть, которая, казалось, смотрела в самую душу. Чёрный зрачок, как у змей, был вертикальным и расширялся на свет, как у кошек. Глаз был с большую тарелку, а взрослый созерцатель ростом был по пояс молодому мужчине. Бледная, желтоватая кожа, увы, весьма восприимчивая к разного вида кожным заболеваниям, часто была покрыта прыщами, гнойниками или прочей дрянью. Созерцатели служили Гуннару Молчаливому как лидеры и тактики, как правило они умели вести хозяйство и армию. Ещё такие существа могли ментально ударить отрицательной энергией, что вызывало у жертвы острую боль и апатию. Но половина красного глаза Аджита была неспособна на это. Поток пыли попал на левый нижний кусок головной опухоли. Созерцатель сдержался от того, чтобы не завыть дурным голосом, но всё же большой глаз сморгнул желтоватую слезу. Аджит знал, как он выглядит. Четырнадцать лет назад, при завоевании плодородных колоний под островом Нигон, Созерцатель командовал отрядом в двадцать рогатых голов. Хирд минотавров сеял страх и смерть. Верная служба Верховному Лорду и исключительная храбрость на поле боя всегда выделяли этих существ. Но вот на этих колониях что-то забыла семейка дейских ублюдков. Когда всё уже было кончено, минотавры пощадили их маленького ребёнка. Созерцатель решил его казнить, мягкость к врагу — сущее преступление! Так вот девятилетний пацан, приколоченный к огромному грибу, сумел наколдовать одно из сложнейших смертных заклятий. Некромантия, да ещё и в таком возрасте, убила парня раньше, чем крест. Но сукин сын своего добился, теперь Созерцателя разъедала невиданная болезнь, сотканная из страданий и боли маленького ребёнка. Половина глаз Аджита отсохла уже через месяц после казни, щупальца скрючились и потемнели, гнойники густо покрыли их, а красные пульсирующие нарывы выпускали вонючие лужицы желчи каждые три-четыре цикла. Вполне обычный рот превратился в располовиненную массу, неспособную держать пищу. Неведомая внутренняя кислота прожгла кишечник Созерцателя насквозь, и теперь он мог питаться только через длинную латунную трубку, которая вставлялась под четвёртое справа щупальце. Сказать, что ему было больно, когда он ел — значит ничего не сказать. Он был сам себе противен. Лысый, как череп галерного каторжника, затылок и располовиненный глаз создавали максимально отталкивающее впечатление. Красный из-за недостатка пигмента справа и мёртвый серый слева глаз, с каждым днём всё хуже двигался, видимо, хворь добралась и до сухожилия. Меткий стрелок Аджит четырнадцать лет назад превратился в недееспособного инвалида. Без помощи Малекита и Гуннара, Аджит не прожил бы и месяца. Первое время полумёртвого от ужаса и боли Созерцателя несколько раз оттаскивали от края пропасти, суицид казался самым очевидным выходом. Но его интеллект и завоёванная-таки колония много чего значили. Закрытая круговая маска со страшными шипами, игла переговорного артефакта, которая вставлялась в мёртвую половину глаза — для связи с мозгом — всё это достали его могучие покровители. Ласковые руки эльфа мягко, но сильно втёрли красную пыль в голову Аджита. Дроу аккуратно обходил швы на месте лопнувшей кожи и срезанные ножки глазков. Слуга вытер руки от пыли и достал большой свёрток с одеждой. Покрыв увечную плоть мягким чёрным балахоном с махровыми кисточками по краям, эльф надел на щупальца Созерцателя кожные напальчники. Аджит чуть шипя от боли согнул и разогнул две свои «руки». Остальные пять щупалец нужны были для того, чтобы ходить. А последнее — восьмое — давно отсохло. Эльф достал из нижнего ящика круглую чёрную маску. Шарообразная шипастая штуковина было очень жаркой и душной, небольшой замочек был навешан сзади. Целиком из тёмного проводящего железа, с красным нарисованным глазом во всё лицо, Аджит в этой штуке был очень пугающим. Орган сделали из тонкого стекла искусные ювелиры, понять, где кончался нарисованный глаз, было очень сложно, а где начинается мёртвый — решительно невозможно. Прорези на месте переговорного артефакта немного проветривали душную маску, но этого было мало. Созерцатель вздохнул. Эльф опять заковал его в суровую правду. Сколько раз он хотел забыть тот страшный день, сколько желтоватых токсичных слёз было пролито по нему. Железный замочек тихо защёлкнулся на голове правителя, эльф помог Созерцателю встать. В своём облачении — чёрном балахоне с золотистыми кистями, шипастой железной маске, с красным стеклянным глазом и двумя извивающимися изломанными щупальцами — Аджит выглядел жутко и царственно. Немой эльф радостно помычал на прощание Созерцателю. Тот еле заметно кивнул и распахнул большие двери своих покоев. Пора...***
Созерцатель шелестел по коридору, щупальца быстро перебирали по каменному полу. Деревянные подпорки в опасных местах частью покрылись плесенью, туннельная сырость добралась и до них. Чадящие факелы были развешаны через каждые несколько шагов, сломанная фигура отбрасывала длинные тени на неровный пол. Аджит скучал по Наскальной Арфе, её красивому магистрату с башенками и стенами, по пению медуз в больших капеллах, по ровным, прямым дорогам, отшлифованным руками Низших. Причудливые дома с многочисленными комнатами и переходами, шпили гильдии магов и огни ритуальных костров. А чертоги клана Ловцов Душ! Минотавры построились в лучших традициях Крита и вылепили из зачарованной глины и кусков синего кварцетита целый лабиринт с лестницами в головной чертог и отдельные кельи для шаманов. Лепнина на изящных стенах чертогов, но грубые переходы с едва заметными тропками создавали просто восхитительный контраст. Извилистый переход привёл Созерцателя к каменной двери, с дверными скобами из латуни. Да уж, раз хозяйственники пустились на такое, значат Саламатикайю ждёт то же, что и все пещеры. Сюда придёт народ и Низшие. Аджит толкнул дверь и вошёл в Зала Совета. Высокий потолок пещеры терялся вверху, большой очаг в центре весело трещал и отбрасывал тени на стены. Факелы на стенах горели ярко, но на высоте двух человеческих ростов свет начинал тускнеть и понемногу уступать тьме. В силуэтах неровных стен карстовой пещеры Аджиту виделись оскаленные морды и горящие глаза. Созерцатель встал в проёме и только сейчас заметил, что в Зале уже не было пусто. Гранитная плита на подпорках из пустой породы вместо стола, на нём навалена гора свитков, деревянные пузатые кубки и свечные огарки. Дарксторн здесь, кажется, с вечера. Мягкие пуфики вместо каменных кресел. Это точно Сепхинороф, эта женщина любила удобства. Скоро должна приехать Трисса, и всем военачальникам было любопытно узнать, какие новости она привезёт. Жаль, что Аджит не пришёл первым, этим бы он показал свою озабоченность пришедшими новостями. Красивая медуза приветливо улыбнулась Аджиту, а худой минотавр сухо кивнул. Созерцатель прошелестел балахоном к мягкому креслу. Слуга наполнил кубки перед всеми тремя. Аджит скривился. Этот сукин сын издевался над ним. От взгляда Созерцателя не укрылась ни мягкая усмешка медузы, ни жёсткое неодобрение в глазах мага. Делать было нечего, и настоящий глаз Аджита сфокусировался на Сепхинороф. Медуза была подобна расслабленной хищнице, спокойные и плавные движения, но в них сквозила какая-то внутренняя сила. Аджит подпёр щупальцем голову и беззастенчиво уставился на медузу, его сверхъестественное зрение могло о многом рассказать. Красивое лицо, пухлые напомаженные губы, томный взгляд и длинные ресницы. Округлое милое личико, светлая кожа с чёрными тенями, короткие волосы аккуратно охватывала цепочка. Золотая диадема с агатовыми вставками, на шее драгоценный кулон, уходящий глубоко в ложбинку между грудями. Медуза умела привлечь мужское внимание. Сегодня она надела кремовый жакет с высоким воротником и округлыми плечиками, который отлично подчеркивал её женственность и простой кожаный поясок с желтоватым отливом на месте соединения женского тела и змеиного хвоста. Бытует стереотип, что у всех медуз вместо нормальных волос извивающиеся змеи, которые могут ослеплять или даже обращать в камень своих противников. Аджит, проживший долгое время в Наскальной Арфе, мог с уверенностью утверждать, что это не так. Нет, действительно, в самых тайных подземных переходах, где не горел свет просвещения и разума, возможно, сохранились дикие племена медуз, где у всех особей змеиные волосы. Но в цивилизованном нигонском городе этот феномен природы полузмей был скорее как исключение, чем правило. По прошествии множества циклов у медуз становилось всё меньше естественных врагов, постепенно и ядовитые когти и клыки уменьшались, а смертельные змеи слабели и усыхали. Сегодня же почти у всех медуз были обычные причёски, и лишь только специальные военные подразделения набирали таких женщин. Сепхинороф заметила, что Аджит сосредоточился на ней, и лукаво улыбнувшись, будто невзначай наклонилась над столом, показав соблазнительную грудь. Медузы были законченными нимфоманками, секс в их народной культуре занимал огромную роль. Бархатная белая кожа манила прикоснуться, но Аджит был бы плохим командиром, чтобы вестись на такое. Он лишь равнодушно перевёл взгляд на минотавра. Сухой старик с седой шерстью на загривке и жёсткой щетиной на подбородке вообще, кажется, был асексуальным. Он вообще не смотрел на медузу, что-то записывая в толстую книгу. Серые глаза с искрой, короткие изогнутые рога и торчащие уши с серебряной серьгой в правом. Квадратный подбородок был покрыт редкой и жёсткой щетиной, мощные пропорции тела и, казалось, совершенно неуместный наряд. Старик был одет в красивый стеганый дублет с серебряным обрамлением по краю и шестью большими пуговицами. Рукава широкой серой рубахи были закатаны до локтей, обнажая могучее предплечье. На запястье тускло поблёскивают золотые наручи, дань истории минотавров — когда-то давно их держали в рабстве тёмные эльфы. Синий плащ, спускавшийся чуть выше могучих копыт, шелестел при каждом движении минотавра. Так обычно одеваются придворные лорды нигонского двора. Магическая книга и десяток крепко запечатанных свитков даже сейчас лежали в походной сумке, переброшенной через плечо, характерная черта солдата старой закалки, ещё времён Даркинлдера II, который был очень деятельным правителем. Созерцатель откинул голову назад и погрузился в воспоминания… Гранитная дверь Зала Совета резко раскрылась и в пещеру зашла, громко стуча железными каблуками человеческая женщина в нигонской одежде. Волевое лицо, сейчас измазанное кровью и чёрной краской боевой татуировки, было зло и решительно. Большие наплечники иссечены ударами на перехлест, узор на них совсем стёрся. Большой меховой плащ с объёмным воротником был пробит в нескольких местах, дорогая шерсть мантикоры свалялась и выпадала из одежды. Кожаная безрукавка в крови и поту, Аджит сразу понял, что новости недобрые. Правая рука женщина покоилась на перевязи, где отчётливо поступало кровавое пятно. Короткие рыжие волосы прикрыты шапкой с высоким хвостом волос пещерных гарпий, окровавленная кольчуга изорванными клочьями спускалась к поясной пряжке. Тяжёлая шипастая палица на длинной ручке была вся заляпана кровью, мозгами и ещё чем-то мерзким. — Поверил, сучий сын, — Трисса неуклюже одной рукой налила в пузатую кружку, перехваченную железными кольцами, грог. Минотавр внимательно смерил Триссу взглядом. Это была его кружка. — Что случилось? — шелестящий внутри голос Аджита вышел из переговорного артефакта безжизненным и грозным. — Блядский Траллоск поверил ебучему Хозяину Зверей в Дидвуде! И собрал херову армию за две, мать его, недели! — Трисса залпом выпила ещё стакан грога. Крепкий алкоголь взорвался в пищеводе и подарил измождённому мозгу ещё немного ясности. Аджит всё понял мгновенно. Но, странно, почему она не послала гонцов с письмами о помощи или хотя бы предупреждением? — Конкретно, что случилось, почему вы не пришли по тоннелю с острова Вори, как договаривались? — спросил минотавр. Трисса откинула полы плаща и, сгребя свитки в сторону, извлекла карту полуострова Рук и более-менее чистый кинжал. — Тоннель, по которому мы пришли с Вори завалило, теперь тамошние Низшие копают обходной. Мы решили выйти на поверхность, — кинжал уткнулся чуть выше города Тайдвотер, — вот здесь. Мы подошли к столице ближе от того места, где должен был быть выход в Саламатикайу, всего буквально на пару часов езды, но мы уже наткнулись на сраный передовой отряд блядской таталийской армии! Кружка наполнилась в третий раз. Минотавр благоразумно не стал напоминать, что ни пить, ни бранится за этим столом во время Совета никто не имел права. Дарксторн лишь внимательно смотрел в лицо Триссы. Её искусанные губы с остатками помады и синяк под правым глазом могли многое рассказать умному наблюдателю. Аджит чуть усмехнулся. Минотавр тоже понял. Ох, не так Трисса планировала встречать день, не так! Жаркая ночь с любовником и остатки праздничного туалета, в спешке завешанного доспехами, намекали на это более чем прозрачно. — Надо срочно отзывать экспансию, мы не сможем ей противостоять, у нас нет войск! — Трисса поставила обе руки на гранитную столешницу. — Великая армия не может быть таковой с тем, что есть сейчас! У нас нет и половины того, что ещё должно подойти! За то время, пока они приволокут сюда свои чёртовы кости, мы уже будем красоваться на гнолльих крышах! — Сколько ты привела? — Что? Ты слышал меня, Аджит?! Через три-четыре дня Саламатикайу наводнят таталийские звери! Всё, поручение Гуннара провалено! — С-с-с-сколько ты привела, дорогая? — медуза высунула на секунду раздвоенный красный язычок. — Я?.. Может, осталась тысяча медуз, или меньше, минотавров полегло полторы сотни. — Трисса плюхнулась на пуфик, обхватив голову руками. — То есть, приблизительно тысяча медуз. И триста пятьдесят минотавров? Так? — Дарксторн записал число на пергаменте. — Да… Да! Все трое вопросительно посмотрели на Аджита. Созерцатель недолго думал. — Если вернёмся к Гуннару с пустыми руками, то по головке он нас не погладит. Возможно, не убьёт, но жалкое существование мы будем влачить ещё очень долго. Вывод? Экспансия продолжается. Берём то, что есть, и захватываем Дидвуд. Потом, с приходом подкреплений атакуем таталийцев с двух сторон. Скорее всего, ждать мы будем в осаждённом городе, — в Зале Советов повисла гробовая тишина. В такие мгновения решаются судьбы тысяч солдат. Все лидеры это чувствуют. Осознание хрупкости жизни приходит именно вот в такие моменты. Погибшие в бессмысленных войнах мальчишки, взирают с небес на каждого командира, который думает, кем завтра из его солдат пополнится Божья Обитель. Кто, семейный или холостой, добрый или злой, чёрный или белый, Низший или Высший. Умирают все и вся, если не мы, то они. — Экспансия продолжается, господа и дамы. Завтра мы возьмём Дидвуд!