Ты целый мир

Она шла по незнакомой, залитой жарким солнцем, улице и изо всех сила обхватывала себя руками, но не могла согреться. Она не знала сколько времени прошло — медленно плывущие мимо нее дома не говорили ей ровно ни о чем, ни о пройденном расстоянии, ни о прошедшем времени. В голову вдруг пришла странная и неуместная в такую жару мысль о горячем чае. Дефне вдруг представила как осторожно она обхватывает тонкими пальцами горячий хрупкий край идеально прозрачной армуды, как, слегка зажмурившись, отхлебывает терпкий янтарный напиток, заваренный любящими руками бабушки. И ледяной ком внутри сразу тает — то ли от живительного тепла, то ли от любви, с которой этот чай был приготовлен. Но бабушки здесь нет, и любимого турецкого чая тоже. Домой. Как можно скорее - домой. — Все эти недели я думала, что убила тебя, Омер… Но умер ты только сейчас. Собственный голос все еще звучал в ушах… Оказывается все эти недели после их свадьбы, каждый день умирая, Дефне все равно еще надеялась. Надеялась настолько, что как только получила сообщение от Из, поверила ей сразу. Потому что надежда всегда цепляется за любую соломинку, за любой, даже самый слабый сигнал, за самый тусклый и размытый отголосок света, чтобы опереться на него и, может быть, вынырнуть со дня своего отчаяния. В те полные горечи и сожаления дни Дефне все еще не понимала что значит «надежды больше нет». Ей казалось, что она вылита, выплакана и выстрадана до дна, что ее душа пуста. Но оказалось, что на ее дне все это время жила маленькая капля, которая могла бы свернуть горы, укажи ей только путь… А сегодня Дефне поняла что такое «надежды нет». Это как остановка крови в жилах, это когда ты уже не дышишь, а только время от времени вдыхаешь, немного, ровно столько, чтобы не умереть. Нет красок вокруг, абсолютно все становится одинаково серым. Душа Дефне опустела сегодня. Она еще сильнее сжала холодные пальцы на своих локтях и, дойдя до перекрестка, повернула за угол. — Дефне! Дефне, подожди! Он понял, что медово-рыжая копна волос даже не остановилась и, вскинув руку, он бросился вслед за ней, прямо под колеса панически загудевших машин. Когда захлопнулась дверь Омер как-будто очнулся — он судорожно потер лицо руками как делает человек, который резко проснулся, но еще не осознал на каком он свете. Потом он медленно поднял руку, запустив пальцы в волосы. А потом он снова сел на диван, но не желая еще отдохнуть, а с прямой спиной, напряженно сведя вместе ладони — его зрачки заметались, натыкаясь на какие-то предметы его квартиры, но мысли были там, в минувших трех минутах. А потом он всё понял. Он резко развернулся и вперил черный пылающий взгляд в девушку, сидящую напротив. — Из. Но она не ответила — ее карие глаза все еще почему-то были прикованы к захлопнутой буквально минуту назад входной двери. — Из! Омер встал, быстро подошел к девушке и схватив за руку потянул ее вверх, заставляя встать с ним лицом к лицу, а потом схватил за плечи и заглянул в ее глаза. И она как-будто в забытьи медленно перевела взгляд на Омера, а он задохнулся от того, что в нем увидел. Эти глаза не боялись никогда и ничего, но сейчас в них плескался обычный человеческий, почти детский, страх. Не обратив никакого внимания на схватившие ее предплечья мужские пальцы, она растерянно, почти жалобно, спросила: — А вдруг я ошиблась, Омер? — Зачем? Зачем ты это сделала? Он почти что тряс ее. — И в чем ты ошиблась? Ну?? — Сделала… Она на секунду покорно опустила голову, а потом повела плечами, освобождаясь от злых пальцев Омера, прижала руки к груди и молча пошла на террасу. — Все эти недели я думала, что убила тебя, Омер… Но умер ты только сейчас. Этот голос… Господи, снова ее голос... и эта хрипотца, которая украшала его в минуты страсти или усталости, каждый раз вызывая в душе Омера невыносимо горячую волну... Он закрыл глаза и медленно сжал пальцы в кулаки. «Ну и что. Пусть. Пусть будет так. Пусть уезжает. Так даже лучше.» Он так и стоял, засунув сжатые кулаки в карманы светлых летних брюк, воплощение неподвижности и такой красивой естественности в этом средиземноморском воздушном интерьере своей дорогой римской квартиры. За эти недели он почти смог. Он выстроил толстые стены, которые охраняли его сознание от прошлого, от воспоминаний, от нее. Он почти смог сделать так, как было раньше в его жизни — до нее. Сколько раз за тот год, не понимая причин ее поступков, он безуспешно пытался освободиться, вылечиться, избавиться? И вот в этот раз получилось. Она своими руками сделала всё, чтобы у него наконец-то получилось. А теперь она взяла и приехала. Просто встала в дверях и взяла в заложники, вынудила его увидеть эти глаза, услышать этот голос и ощутить тепло, которые заставляют его душу и тело дрожать. Снова. Не в силах больше "видеть" эту картину, Омер открыл глаза и увидел другую неподвижную фигуру — Из вцепилась пальцами в парапет террасы, слегка повернув голову и напряженно вглядываясь вниз, как-будто чего-то ждала. От ее фирменных легкости, игривости и задорной смешливости не осталось и следа — их начисто стерли тревожная складка меж бровей и напряженно сжатая линия губ. Омер созерцал ее почти равнодушно, даже не пытаясь больше что-то понять, а потом повернулся и пошел к выходу.