Горят костры рябин

      После утомительно-долгого для ослабевшего организма обследования, включавшего в себя МРТ и энцефалограмму, Лайту выделили вип-палату. Эл, конечно же, настаивал, что подобные меры ни к чему, что «Лайт-кун и в штабе бы нормально отдохнул», но шеф Ягами был непоколебим, аргументируя тем, что, может, Рюдзаки его сына чуть в могилу и не свёл, вынуждая в условиях постоянного стресса работать по двенадцать, а то и больше часов в сутки. Врач с Соичиро был солидарен, хотя и не вникал во все тонкости подозреваемых и детективов. Решающим оказался голос Ватари: укоризненно посмотрев на трёх-лучших-в-мире-детективов-в-одном-лице, будто тот был нашкодившим дитяткой, выразительно покачал головой. И Рюдзаки, вздохнув, подозрительно покорно согласился. Тем не менее, он остался вместе с подозреваемым, заказав предварительно у Ватари доставку цепи, ноутбука и сладостей в палату.       Вдобавок, как только обследование (на котором он также присутствовал) завершилось, Лайт наконец узнал, для чего была цепь: Эл невозмутимо приковал его к себе.       — Это обязательно? — стиснув челюсти, яростно процедил Ягами на это действие.       — Бесспорно, — без тени раскаяния монотонно ответил детектив.       И теперь он в мрачной, удушающе-враждебной тишине палаты, нависшей над ними дамокловым мечом, отстукивал секунды на клавиатуре ноутбука, что часовой механизм, прерываясь лишь на то, чтобы раздражающе чавкать приторно-сладким пирожным.       Наконец, Лайт, безуспешно ворочавшийся на жёсткой больничной койке в попытках уснуть, не выдержал.       — Рюдзаки, — ровно произнёс он, привлекая к себе внимание. Названный, будто только того и дожидался, с готовностью вскинул невинные, как у агнца божьего, глаза на Лайта, продолжая жевать.       — Дфа, Лайфт-кун? — равнодушно спросил он с набитым ртом.       Еле сдерживая жгучее желание врезать ему по постной роже, Лайт продолжил обманчиво спокойно и вежливо:       — Ты не мог бы быть потише, пожалуйста? Или, например, если тебе так уж хочется находиться в больнице и не сидится дома, посидеть в коридоре?       Сглотнув пережёванную пищу, Рюдзаки хищно облизнулся (Лайта едва заметно передёрнуло), всё так же пристально и жутко пялясь, не моргая, и ответил:       — Не могу, Лайт-кун, — и красноречиво посмотрел на своё запястье, опоясанное наручником.       Стиснув со всей силы край одеяла, Лайт процедил:       — А что мешает тебе снять их?       Моргнув — на миг чернильная темнота скрылась за густым ворохом ресниц, — Эл озадаченно перевёл взгляд на руки Ягами, мучавшие одеяло.       — Не могу, — повторил он. — Я обещал тебе, что не оставлю тебя одного и буду бдительно следить за каждым твоим шагом. Ты сам попросил меня об этом.       — Да? — медовым голосом сказал Лайт. — Но я разрешаю тебе нарушить данное обещание. Разве что-то может случиться?       Атмосфера во мгновение ока стала по-настоящему гнетущей, словно кто-то щёлкнул переключателем. Напряжение повисло между ними натянутой тетивой.       — Что угодно, — холодно ответил Эл. — Ты — главный и единственный подозреваемый на роль Первого Киры, массового серийного убийцы, положившего несколько тысяч человек. Лайт-кун. Я тебе не доверяю.       Скрыв горящие ненавистью глаза за длинной чёлкой, Лайт перевернулся на другой бок, отворачиваясь от детектива. Может быть, он и в самом деле был убийцей — он не помнил. Он ни в чём не был уверен, и от того только сильнее злился. Я докопаюсь до истины, — решил он про себя, не ведая, что точно такая же мысль промелькнула в голове его оппонента. Который, в свою очередь, внешне оставаясь невозмутимым, как скала, вернулся к прерванному занятию, и не подумав стать тише.       Лайт сам не заметил, как смежились его веки, будто налитые свинцом, и он погрузился в тошнотворный и муторный сон. ***       Кап. Кап. Кап.       Снова?       Пустота. Леденящая душу, сжирающая остатки тепла и света, сжигающая неизбывной тьмой глазницы.       Это мираж? Дурной сон?       Пожалуйста, пусть это будет сном.       Нельзя отрицать того, что всё то, что было ранее, было лишь иллюзией умирающего сознания, цепляющегося за крохи утекающей жизни. Ему не хотелось в это верить, но он не мог определить, где именно реальность, а где — выдумка. Потерянный, он бродил от одного к другому, медленно сходя с ума.       Я не хочу умирать, — с безысходным ужасом подумал Лайт.       Неожиданно навалилось осознание, что он наблюдает за собой со стороны, словно зритель перед огромным экраном в кинотеатре.       Наблюдает, как безвольно распростёрто его тело, подобно сломанной марионетке. Как загораются знакомые огни — последовательно, один за другим. Как крючится тело от подступающей рывками боли, загоняемой в жилы, как крик нечеловеческой агонии слетает с широко распахнутых уст.       Больно. Больно. Больно.       Звон колоколов, оглушающий, болезненно сжимающий что-то в груди, ковыряющий давние шрамы. Несвойственная ему щемящая печаль стиснула его, словно теневое чудовище, загнавшее жертву в угол — и не спрятаться, не скрыться. Хотелось выть от этого инородного чувства скорби, что властвовало над ним, пело песнь хрустящих костей и заунывного ветра в пустыне.       Языки синего пламени облизывали пустоту, уныло потрескивая.       Картинка смещается, закручивается в фантасмагорическую воронку, сливается в одно.       Лайт слышит знакомый голос, полнящийся ожиданием неизбежного.       — Звон колоколов…       Его чувства наслаиваются друг на друга, как бумажные карнавальные маски: непонимание, скрытое торжество победителя над побеждённым, ненависть, ярость, тоска по ещё неосуществившемуся, по несбыточному, потаённая нежность, желание чего-то…       Он не знает, какое из них — истинное, есть ли что-то подо всеми этими бесконечными масками, или там зияет дыра?       Он листает их, как, бывает, листают старые неотправленные письма, не имея смелости их выбросить, но уже не помня, что они значат и для чего хранятся.       — Да, колокола сегодня звенят особенно сильно… Они сегодня особенно отчетливо звенят: непрерывный звон, как будто свадьба… или…       Волнение, ожидание чего-то важного, что вот-вот должно произойти.       Лайт-кун. Лайт-       Внезапно зримое пространство покрывается помехами, какие бывают на допотопных телевизорах, когда пропадает сигнал. Шипящий звук перекрыл все прочие, отдаваясь в барабанных перепонках, давя на расшатанную психику.       Выпуклые небеса, величественно и равнодушно созерцающие землю: под ними стремительно несутся стаи грязных, рваных облаков. Пепельное небо теряет покой, извергая с грохотом миллионы капель воды — каждая из них видела сотворение мира.       — …Лайт-кун?       Резко распахнув глаза, Лайт дёрнулся, чуть не стукнувшись лбами с Эл.       — Сон, — на грани слышимости пробормотал Ягами, тяжело дыша, как будто только что пробежал стометровку.       — Что тебе снилось? — с любопытством вопросил Эл.       — Ты в курсе, что нельзя вот так нависать над спящими, Рюдзаки? — хмыкнул рассеянно Лайт. Его посетило дежавю. Был кто-то ещё, нависавший вот так над ним. Кто?       Рюдзаки только пожал плечами.       — Прошу прощения, — без капли раскаяния сказал он. — Но ты же знаешь, что мои манеры далеки от совершенства. Хотя нет, — нарочито задумчиво добавил он, — ты же ничего не помнишь. Или всё-таки?..       Ну и тип, — подумал Ягами. — Как с ним вообще можно разговаривать? Он совершенно несносен.       Неожиданно ему пришло в голову: если всё происходящее — просто мираж, сфабрикованный моим не желающим исчезать сознанием, тогда не имеет значения, что я буду говорить. Ведь всё это, в конечном счёте, я выдумал. Надо попытаться получить как можно больше информации об этом месте.       Он старался не думать о другой вероятности. Критично осмотрев Рюдзаки, Лайт мысленно вздохнул.       Почему единственным, кто находится в зоне досягаемости, и единственным, кто, хотя и отдалённо, кажется знакомым, должен быть этот фрик?       Решившись однажды, Лайт не стал отступать и терзаться сомнениями. Он шёл ва-банк, но тешил себя мыслью, что, в случае неудачи, это спишут на минутное помутнение рассудка. Он твёрдо посмотрел на Эл.       — Где мы?       — Галактика Млечный путь, планета Земля, Япония, Токио, район… — отчеканил тот.       — Нет, ты не понял, — перебил его Лайт. — Что это за место? Почему я здесь?       Рюдзаки, казалось, растерялся. Слегка приоткрыв в недоумении рот, он замер каменным изваянием. Лайт терпеливо ожидал ответа. Вдруг, резко сократив дистанцию, Эл прижался губами к его лбу и, не дав времени даже возмутиться, отстранился. Его движения были точны и ловки, как у дикой кошки, и это было удивительно контрастно с его обычной малоподвижностью.       — Жара вроде нет. Ты в порядке, Лайт-кун? Голова не болит? — обеспокоенно протянул Эл. Однако Лайт ни на миг не поверил этой заботе.       — Да нет же… — Лайт устало потёр виски. Он уже жалел, что начал этот разговор, но отступать было поздно. — Пустота. Боль. Холод. Огни. Свет. А потом это, — он неясно обвёл рукой комнату. — Я не понимаю. Ты кажешься мне смутно знакомым, но я тебя никогда не знал. Меня не было, а потом я появился. Как это возможно?       Эл внимательно слушал сбивчивое объяснение. Его большие глаза, выделяющиеся на аскетично-исхудалом лице, засветились пониманием.       — А! Наверное, когда ты пережил клиническую смерть, тебя посетило какое-то видение, — пробубнил он, подняв вверх указательный палец. — Когда ты «проснулся», ты не мог ничего вспомнить, и поэтому у тебя произошла подмена понятий.       Эл замолчал, задумчиво постукивая пальцем по нижней губе, и возвёл очи к потолку.       — Но есть пять процентов вероятности, что ты действительно умер, и тебе всё это сейчас снится. Однако нет никаких гарантий, что квантовая реальность, именуемая бытием, не является проекцией. Таким образом, это…       Эл мягко коснулся тонкими паучьими пальцами подбородка Лайта, заставляя того вскинуть голову, и прошептал проникновенно, обжигая дыханием губы:       — …не имеет значения.       Отстранившись и потеряв всякий интерес, он вернулся за ноутбук и, захватив с прикроватной тумбы баночку с мармеладными мишками, скучающе добавил:       — Поэтому, Лайт-кун, советую не заморачиваться на этот счёт.       Ягами угрюмо промолчал в ответ.