Simple things

      Питер ещё неделю не выходит из дома. Даже в школу ни ногой. Всё, что связанно с учёбой, ему присылают учителя по электронной почте. Запертым в своей комнате он находится не по своей инициативе, но спорить с разъяренным Тони Старком и невозмутимым Стивом Роджерсом сродни самоубийству, так что Питер даже не пытается. Он спускается на кухню за едой, только когда на сто процентов уверен, что никого из отцов там нет. Никто не говорит с Питером, в доме наступает гробовое молчание, бойкот, который не понятно, к чему должен привести.       Питер не из робких. Он только два дня лежит, смотря в потолок, иногда избивая грёбанные, отделанные лучшими дизайнерами стены. Но потом берёт себя в руки и пытается восстановить свой старый костюм. На это как раз-таки и уходит неделя. В ночь воскресенья Питер дожидается, пока отцы уедут на своё супер-секретное-не-твоё-дело-сынок собрание костюмированных героев. Как бы Тони не пытался, обойти камеры наблюдения и защитную систему Джарвиса у Питера выходит. Не сказать, что без труда, но всё же.       Пауку нужен чёртов воздух, ему нужен чёртов Нью-Йорк, и ему, чёрт возьми, нужно помогать людям. Паркер не может сидеть на жопе смирно, когда понимает, что где-то среди многоэтажек происходят преступления, которые он в состоянии прекратить.       Он разработал себе небольшой наушник, который настроен на сигналы полицейских раций, теперь будет намного легче. Питер приземляется на одну из полюбившихся ему крыш и вслушивается в шум города, задумываясь обо всём на свете.       Он так отдан своим размышлениям, что только когда Дэдпул подаёт звук, он замечает его. – Малыш, ты вообще в курсе, что неприлично приглашать парня на свидание, а потом пропадать на целую неделю! – Привет, Уэйд, – игнорируя сказанные Дэдпулом слова, тихо здоровается Питер. Уилсон оглядывает его с интересом, даже как-то изучающе. Питер стягивает маску, показываясь ему, и, еле заметно улыбаясь, отворачивается обратно к городу.       Уилсон непривычно для него самого долго молчит и усаживается рядом с Питом на край крыши, принимая его странный жест за приглашение. – Самое странное название порно, которое ты когда-либо видел? – спрашивает Уэйд, болтая ногами. Питер даже не удивляется, он задумчиво смотрит на потрепанные ботинки Уэйда и выдыхает: – Я не знаю. – А у меня «Пять клоунов жёстко отымели агента ФБР». – О боже, только не говори, что ты дрочил на порно с клоунами. – Нет, только с пауками. С пауками клоунами в форме ФБР. Могу скинуть ссылку, – серьёзно говорит Уэйд. Питер тихо смеётся, ему неловко от того, что он не может разглядеть эмоций Уэйда под маской. Стив всегда говорил, что стоит смотреть людям в глаза, там можно увидеть всё, что только потребуется. – Нет, спасибо, – наконец закончив смеяться, говорит Питер. А Уэйд, будто читая его мысли, закатывает маску до переносицы и оголяет шрамы. Питер думал над этим. Над его шрамами. – Ты выследил меня, чтобы поговорить про порно или чтобы принять моё предложение? – спрашивает Питер. – Второе, но мне нравится говорить с тобой про порно, маленький испорченный Питти, – уже совсем приевшееся прозвище даже не ездит Питеру по ушам.       Питер смотрит на улыбающегося чему-то своему Уилсона, и это всё кажется ему не такой уж плохой идеей. Ему как-то плевать на мнение отцов и репортёров из Дэйди Бьюгл. Уэйд, чёрт возьми, закрывал его от пуль. Дважды. От него не исходит опасности, и, несмотря на то, что по большей части во время их встреч Питер лажал, Уилсон ни на секунду не дал ему почувствовать себя беспомощным за счёт защиты и помощи, которую оказал. В отличие от многих других. Из этого союза они оба могут извлечь только пользу. Наверное. – Что заставило принять тебя такое решение?       Уэйд внимательно щурится, разглядывая волоски, упавшие на лоб Пита, и очень широко раскрывает рот. – Тусвоваться с Человеком-пауком? Бесплатно? Мои подписчики на тамблере завизжат, как жертвы Ганнибала Лектора! – Уэйд активно жестикулирует, чуть не свалившись с долбаной крыши, но Питер хватает его за запястье, удерживая равновесие. Паркер зло хмурится, а Уэйд расплывается в безумной улыбке. – Я понятия не имею, о чём ты говоришь, – отпуская руку Дэдпула, шипит Питер, – но у меня есть условия. – Валяй.       Питер дожидается, пока Уэйд усядется поудобней и начнёт внимательно его слушать, попутно Пит следит за тем, чтобы наёмник не свалился с крыши, нет, он, конечно, знает, про то, что Уэйд почти бессмертный, но это «почти» немного тревожит. – Хорошо. Первое: никаких неуместных хватаний, объятий, зажиманий и прочего вторжения в личное пространство. – Понял. Как можно больше очень уместных хватаний, объятий, зажиманий и прочего. – О боже, ладно, проехали… – Питер устало трёт переносицу, ну, он хотя бы попытался. – Второе: свой длинный язык держи при себе, ни в коем случае никогда и никому не рассказывай, кто я такой. – Питти, ты меня обижаешь, супер-бро не выдаст второго супер-бро, – Уэйд надувает губы, отчего вся его большая громоздкая фигура становится неправильно очаровательной, если это конечно применимоё по отношению к Дэдпулу слово. – Подожди, пока ты не закончил у меня тоже есть три условия, – Питер машет рукой, что Пул воспринимает как разрешение. – Никаких рыжих, – Уэйд загибает пальцы, – никаких евреев и никакого Джерси. И уж точно никаких рыжих евреев из Джерси* – Это четыре, идиот. – Да? – Уэйд растерянно смотрит на три загнутых пальца.       Питер не выдерживает и улыбается, очень-очень широко, но вспоминая, что не договорил, встряхивает головой и толкает наёмника, привлекая его внимание. – Это всё? – Уэйд уверенно кивает и готовится услышать последнее условие Питера. Пауку бы сейчас хотелось видеть его глаза, но просить Уэйда снимать маску точно не в его праве. – Никаких убийств.       Шум мегаполиса становится намного внятнее из-за повисшего молчания. Питер пытается не терять зрительного контакта, хотя всё, что он видит, это лишь белые глазницы маски Дэдпула. И за то мгновение, пока Питер дожидается реакции, лицо Уэйда плавно меняется в выражении. Его полуулыбка застывает на лице и становится мёртвой, медленно-медленно исчезая совсем. Уверенность и настойчивость взгляда покидает Питера, когда Уэйд отворачивается и натягивает маску обратно, скрывая изуродованную линию губ и зарубцевавшиеся шрамы.       Они молчат уже прилично, напряжение копится в том метре расстояния между ними, и Питер натягивает на себя маску почти тут же вслед за Дэдпулом, потому что чувствует, что эмоции контролировать ему до жути трудно, а Уэйд заметит. Он заметил с самой первой их встречи, уметь читать эмоции – это значит уметь манипулировать. Паук вряд ли хотел, чтобы им манипулировал Дэдпул. – Питер, это моя работа, – совсем спокойно наконец отвечает Уэйд. Пит не понимает этой ненужной паузы для такой простой фразы. А ещё ему не по себе, когда Уэйд зовёт его «Питер». – Слушай, я понимаю, что вас, маленьких сладеньких шлюшек, учат в школе, что нужно пользоваться презервативами, даже когда кому-то отсасываешь. Но мы, – Уэйд тычет пальцем себе в грудь, – думаем, что слово на букву «у» является действенным способом для избавления нашей матушки земли от еблазойдов, которые дрочат на детское порно. И к сведению, это хуже, чем дрочить на порно с клоунами. Я, конечно, не отказываюсь прикрывать твою сладкую несовершеннолетнюю попку от атак огромных членопланетян и могу даже не навешивать на себя их кишки в качестве гавайских ожерелий, потому что портить репутацию героя Нью-Йорка не посмеем даже мы с ребятами, – Уэйд прекратил свой поток слов, на секундочку взглянув на Питера, который хоть и надел маску, но заметно напрягся. – Но и ты, будь добр, моя маленькая печенюшка, не лезть в мои дела. Усёк?       Питер кивает, ответить ему нечего. – Вот и славненько, – привычно весело тянет Уэйд. – А ещё, если я не буду работать, то не смогу дарить цветы моему маленькому Питти-бою, – Уэйд придвигается ближе, заглядывая Питеру прямо в лицо. Паук отстраняется назад, в непонимании отталкивая наёмника от себя. – Какие нахрен цветы? – Солнечные! – пищит Уэйд и достаёт из-за спины букет подсолнухов. Он уверенно тычет ими в растерянного Питера.       Пит неуверен, что помнит, как пахнут подсолнухи, но эти пахли порохом. Он берёт их из рук Дэдпула, легко прижимая к себе. Букет такой большой и светится ярким жёлтым цветом в темноте мегаполиса. Это всё кажется каким-то карикатурным бредом. – Уэйд, боже, что всё эт… – Когда Питер опускает букет, Уилсона уже и след простыл. ***       Дом пахнет как обычно, ну, знаете, домом. Запах уюта — это всегда почти выветрившийся запах выпечки, кофе, пыльных диванов, немного мяты и стирального порошка. Примерно так для Питера пах его собственный дом. Он заходит через входную дверь заведомо намеренно, таким образом как бы показывая родителям «ну что, ребята, видите, вы меня не удержите». Но в коридоре и гостиной, к разочарованию Питера, никого не оказывается. Он проходит на кухню, чтобы промочить горло. Парень кидает злосчастный букет на стол и бежит в свою комнату переодеться в домашнее. Где-то через пятнадцать минут он спускается обратно, где обнаруживает пришедшего Стива, тот возится с печкой, доставая оттуда булочки. – Пап, час ночи, – Пит неодобрительно качает головой и присаживается за стол. – Я ждал тебя, – спокойно говорит Роджерс и ставит протвень на стол, позволяя Питеру взять себе одну из булочек. – Ты же не сидел сегодня в своей комнате, как это было положено, верно?       Питер бурчит ленивое «угу» и тянется за второй булкой. Он знает, Роджерс не станет его отчитывать, он его понимает, просто наградит не самым приятным взглядом и сделает вид, как будто ничего не произошло. – От кого цветы? – Стив кивает в сторону улыбчивых озорников, весело разлегшихся на столе.       Питер раздумывает над тем, почему он вообще их не выкинул. Ему, наверное, было просто жалко, они красивые, не то, чтобы приятно получать цветы от наёмника, но чем чёрт не шутит. – Да один… знакомый, – закончив жевать, говорит Пит. Стив внимательно окидывает его взглядом. Питер хмурится, напоминая отцу о том, что он не любит говорить о своей личной жизни. Питер дал это понять после того, как у него появилась первая девушка, а после неё сразу же парень, и это в один месяц. У Питера смазливое лицо и богатенький папочка, так что он пользуется популярностью. Все эти штуки про бисексуальность или гомосексуальность смущали Питера в том плане, что ему хотелось, чтобы его просто не трогали, и он сам разобрался. Некоторые особо умные индивидуумы могли заметить, что у Питера два отца, и кто-то именно это считает причиной его неопределённости. Но сам Питер, всегда знал, что ему нравятся девушки, просто потом появился чёртов Гарри, и как-то всё перестало складываться в единую мозаику. Гарри был очень настойчивым, вообще Пит рад, что они расстались, и он сменил школу.       Быстрые воспоминания выбили Питера из колеи, он поморщился и вспомнил про объект их диалога: – Подсолнухи – это как-то тупо… и странно, и я вспоминаю Ван Гога и его отрезанное ухо. – Ну, не скажи, – улыбается Стив и берёт в руки букет, внимательно его разглядывая. – Кто-то особенный?       Питер вспоминает Уэйда. Его манеру речи, грубый голос, безумную улыбку, живые глаза, широкие плечи, образ мгновенно строится в сознании, ну и конечно же это «Питти». В ответ Стиву он отрицательно машет головой, хотя он уверен, что Уэйд в каком-то плане точно особенный. – Не недооценивай подсолнухи, сынок, – Стивен всё ещё рассматривает цветы, – когда ты даришь человеку подсолнухи, ты будто говоришь «я никогда не встречал такого как ты». – Откуда такие познания во флористике? – он скептично изгибает бровь. – Я работал в цветочном магазине, ещё в тридцать пятом, – пожимает плечами Стив и кладёт букет обратно на стол.       Питер бы с удовольствием послушал дедовские рассказы Стива, но он слишком сильно устал. Он встаёт из-за стола, намереваясь покинуть кухню, чтобы атаковать кровать самым долгим сном за всю историю своей жизни, но, когда он уже стоит в проёме, он чувствует будто долбанные подсолнухи отрастили глаза и палят ему прямо в спину. Старк-Роджерс выдыхает и возвращается, набирая в первый попавшийся графин воду. Он скрывает трепет к подарку резкими движениями, но всё же он до безобразия аккуратен. Питер снимает обёртку, затем по одному цветку вставляет в графин. Стив искоса наблюдает за ним, и Питер замечает его лёгкую улыбку. – Да просто жалко… завянут же, – у Питера на щеках румянец.       Он забирает вазу к себе в комнату, устраивает её на окне и долго смотрит на жёлтые маленькие солнышки, когда уже ложится спать.       Гарри не дарил ему цветов, только головную боль. Паркер вообще не вспоминал о нём с того самого момента, как перевёлся в новую школу, и сейчас не особо хотелось. Маленькие жёлтые солнышки как-то непринуждённо грели душу. – Никогда не встречал такого, как ты? – произнёс Питер вслух, вспоминая рассказанное им отцом обозначение цветов. – Конечно, я ведь, мать вашу, Человек-паук! – засмеялся Питер сам себе. Он тоже никогда не встречал таких как Уэйд Уинстон Уилсон. ***       У них получается.       С большим трудом, но всё же получается. Уэйд по привычке целится преступникам в головы, Питер кричит, Уэйд сконфужено стреляет в колени. Уэйд невзначай учит Питера своим уловкам, иногда хитрым или даже бесчестным приёмам, Питер шипит, а Уэйд только скалится и легко гладит его по макушке. «В бою все средства хороши, паучок». Питер часто читает речи о справедливости, Уэйд пытается не слушать, выходит скверно, и слова паука селятся где-то под коркой, не давая спокойно спать по ночам. А ещё Уэйд таскает мексиканскую еду, Питер в восторге.       Два месяца летят незаметно. Уэйд всегда появляется и исчезает неожиданно, у них нет определённого графика встреч или какого-то места, просто у Уилсона есть суперспособность находить Питера, где бы тот ни был. Да и Спайди сам себе признаётся, что прячется так, чтобы Уэйд всегда мог его найти.       Уэйд почему-то перестаёт снимать маску, и Питер не находит этому причин. Ему просто иногда кажется, что он забыл, как выглядят его глаза, но нет. Они впечатались в память, такие до боли живые на полумёртвом лице. Питеру кажется это отвратительно поэтичным. – Ты видел, как я его, а? Этот ублюдок такой, а ему в ответ НА! КИЯ! Я тебе рассказывал, как древние монахи обучали меня их восточным штучкам-дрючкам? – Уэйд машет руками в разные стороны, пока достаёт фри из своего пакета KFC. Питер смеется, потягивая милкшейк. – Ну чё ты ржёшь? Это правда! Я искал способ исправить свой ебасос, но они не в силах были помочь, а ещё почему-то выгнали меня. Никогда не ссы в фонтан с Буддой, паучок, – Уэйд кидает в Питера смятой салфеткой, Пит просто давится смехом, отчего весь его коктейль выливается через нос, тут уже очередь Уэйда смеяться. На костюме остаются небольшие пятна. Когда наконец они заканчивают со своим потоком смеха, Питер глубоко выдыхает и засматривается на то, с каким удовольствием Уэйд поглащает нагеттсы. – Ты молодец, – пожимает плечами Питер. Он действительно так считает. Дэдпул в ответ как-то неуверенно неловко улыбается, да так, что Питеру самому становится не по себе. Разве слова «Дэдпул» и «неловко» встречаются в одном предложении?       Дальше они ужинают молча. Тишину разбавляет только бормотание Уэйда, который огрызается сам с собой. Питер так привык к этому за два месяца, что даже почти не обращает внимания, он знает про голоса, знает, что у Уэйда уже давно поехала крыша и что обрывки его воспоминаний — это только сплошная боль и крики. Честно сказать, Питеру его жаль, как тех душевнобольных, которых не посещают родственники. Большую часть времени Уэйд его раздражал, большую часть времени его приходилось сдерживать. Вести себя с этим придурком, как с десятилетним, ещё и выслушивать просто адский поток пошлых шуток.       Но бывали дни, в которые Питер боялся его. Дэдпул приходил, делал свою работу и молча уходил, без единого слова, он резал катанами места на ногах противников, чтобы те больше не могли держать их, и дальше сматывался, видимо считая, что Питер сам справится. Бывали такие дни, в которые Питер вспоминал, насколько же он опасный. И хоть себе он в этом не признавался, он видел в этом некую искру. И именно эта искра мешала в себе и страх, и восхищение. В такие дни Питер понимал, что сколько бы он времени не проводил с Уилсоном, он его ни капельки не знает. И это разочаровывало, обижало, хоть Питер никогда и не собирался говорить Уэйду об этом.