Я ломал стекло, как шоколад, в руке, Я резал эти пальцы за то, что они не могут прикоснуться к тебе… Я закрывал глаза, Но не мог уснуть. Я открывал их, Но не мог проснуться.
— Я думаю, что попал в ад. Едва заметная ухмылка проскользнула на лице человека в чёрном пальто. — Ты так считаешь? — темный ангел приподнял подборок парня на себя. — Я уверен. Окровавленный осколок стекла мягкой игрушкой выпал из руки на кафельный пол, захватив за собой тонкую паутинку бордовой жидкости. — В ад говоришь? Который над нами или под землёй? — Зависит от того, дьявол ты или бог? Глаза Темного налились свинцом, полностью заполнив склеру и прожигая взглядом человека, наивно задавшего столь глупый вопрос. Темный остановился в сантиметре от лица парня. — In Daemon Deus! * *В Демоне и есть Бог! Черным ногтем, похожим на кинжал, он перерезал ему горло, отправляя в место, которое намного хуже ада. Он отправил его в реальность.***
Глубокий вдох. Продолжительный выдох. Хенвон резко принял положение прямого угла. Немного успокоившись и привыкнув к домашней обстановке, он вновь вернулся на тёплую подушку. — Приснится же… Парень посмотрел на часы, что стояли на соседней тумбочке, и с разочарованием вздохнул, увидев в маленьком прямоугольнике чёрные цифры 6:29. В небольшом окне виднелся крест единственной католической церкви в районе. Хенвон часто слышал, что нужно держаться от этого места подальше, так как там водятся, в основном, бездомные и дети, оставшиеся без родителей. Впрочем, его это сейчас не касается. Предварительно отключив будильник, который должен был прозвенеть уже через минуту, все ещё сонный Че кошачьими, едва заметными шагами поплёлся на первый этаж, но услышал голос дяди и остановился. Квартира Чангюна. Приглушённый шёпот. — Не знаю, дорогой, если только меня отпустят пораньше с работы… Нет, я обязательно приду… Да, он тоже будет, не оставлю же я его одного дома… Почему ты злишься? Ты ведь сам согласился взять его, я тебя не понимаю… Стой, Кихен, не бросай… Гудки. — Что б тебя! — тихо выругался Чангюн. Дрожащей рукой он аккуратно положил трубку на стационарный телефон. Легонько, чтобы не разбудить своего соседа, который, к сведению, уже давно не спал и, лишь искусно притворившись, подслушивал разговор. — Минхек! Старший резко дернулся, чем мгновенно выдал себя. — Так ты все это время подслушивал…? — Прости, но твой бас разбудил бы даже мертвого… — бормотал Минхек, выпутываясь из одеяла. Чангюн вскинул бровью, так как ему и на работе часто бросают саркастичные комментарии касательно тона и тембра голоса, но он старается принимать это за комплименты или же просто игнорировать. Как он и поступил в этом случае. — Ну, раз все слышал, значит мне не нужно говорить, что ты должен одеться сегодня подобающе. Можешь взять мой второй парадный костюм, я его уже приготовил. Парень направил свой взгляд в сторону шкафа, сделанного из темной акации, на дверце которого красовались кремового цвета пиджак и брюки. — Надо же, парадный. Друг мой, я поражаюсь тебе. Ты ведь не носишь парадные костюмы. Вернее, раньше не носил… На секунду Минхека охватило легкое чувство ужаса, связанное с осознанием того, что за эти три года с его другом могло произойти нечто страшное. Это страшное заключалось в возможности появления разрушающего жизнь недоразумения — любви. — Просто сегодня особый день. Твой начальник почти никогда никого не приглашает. — Дорогой начальник, — усмехнулся Ли, сделав акцент на первом слове. После чего Чангюн сразу же запулил в него лежащим неподалёку полотенцем. И лишь после того, как молодые люди усмирили свой утомительный смех, Минхек решил продолжить, — Ладно-ладно, я понял, а в честь чего такое торжественное собрание? — Просто скромный ужин по случаю дня рождения Ки… То есть, Господина Ю. Старший сполз с кровати и кроличьим прыжками добрался до друга, который по-прежнему смиренно сидел рядом с телефоном и пытался подавить панику. Крохотные бегающие глазки сразу же выдали его, ведь по ним не так уж трудно понять, что парень что-то скрывает. — И какие же у вас отношения с Го-спо-ди-ном Ю? — Ли упёрся одной рукой в тумбочку и наклонил голову так, чтобы их с Имом взгляды пересеклись. — Что? Какие ещё отношения? Это выражение лица Чангюна, когда он лжёт всегда такое нелепое и очевидное. Или же просто Минхек обладает не только дьявольской улыбкой, но ещё и глазами, способными читать чувства? — Да ладно, Чангюн, мы столько времени знакомы, а ты до сих пор пытаешься что-то скрывать от меня? — Нет, просто… — Просто что? — Я просто боюсь… На секунду Минхек задумался, а затем, увидев ответ в глазах друга на свой ещё не заданный вопрос, отодвинулся от него на достаточно большое расстояние и опустил глаза в пол, — Я уже не тот, что прежде, если ты имеешь в виду… — Да, именно это я и имею в виду. Я… я не выдержу, если подобное произойдёт снова… — Чан-гююн, — протянул Ли, — у-спо-кой-ся, за эти три года я изменился, я не буду повторять прежних ошибок, да и тем более Ты его любишь, зачем мне причинять Тебе боль? — В прошлый раз…— начал говорить Им, но его прервали. Минхек легонько дотронулся указательным пальцем правой руки до носа друга, будто отчитывая его за что-то. — Вот именно. Это был прошлый раз, а сейчас все по-другому. Любите друг друга сколько душе угодно, он всего лишь мой начальник, верно? Чангюн молча кивнул, не желая продолжать этот разговор. Он знал, что с появлением Минхека его отношения станут ветхими, но так уж вышло, что даже с этим осознанием, Им не мог остановиться разрушать все. Пекарня «Бриошь» — Он тоже придёт?…Я не хочу его видеть… Просто не хочу… Пожалуйста… Старая дощечка под весом Хенвона скрипнула, привлекая к себе достаточно внимания, но парень не растерялся и тут же задал вопрос, чтобы отвести от себя подозрения. — С кем разговариваешь? Кихен судорожно положил трубку и уставился на сонного племянника. — Какая тебе разница? В горле Хенвона внезапно образовался ком, потому что он прекрасно знал человека с другого конца. «Так…какая мне разница? Ты даже не представляешь, как больно слышать эти слова. Кихен, ты можешь продолжать делать вид, что ничего не было и ты не стоял в тот день рождения за моей дверью… Ты даже можешь делать вид, что это была всего лишь подростковая влюбленность, которая пройдёт сразу же, как я повзрослею. Прошло два года, но мои чувства, как бы я ни старался, не изменились. Я по-прежнему не сплю до трёх ночи, представляя, что могло бы случиться, если бы я ответил ему в тот день по-другому. Я по-прежнему дрожу, когда слышу его имя, его голос, пусть даже через телефонную трубку. Я по-прежнему падаю в пропасть, когда он здоровается со мной и пожимает руку при встрече. Это так невыносимо больно. Невыносимо держать свою руку, представляя его. Невыносимо думать, что ты не имеешь права на взаимность, да что там, ты не имеешь права даже просто любить. Мой внутренний голос постоянно твердит мне: «Погаси свои желания и люби себя». Любить себя? Как иронично, что я не могу этого сделать, пока не найдётся тот, кто меня полюбит». — Я просто спросил… — Просто спросил он. А больше ты ничего не хочешь мне сказать? Че знал, что сегодня именно тот день, когда Кихену позволено намного больше, чем обычно. Что именно сегодня бедный племянник будет страдать в два, а то и в двадцать раз больше. Немного помедлив, парень все же ответил. — С днём…рождения? Глаза именинника самодовольно заблестели. — Ох, спасибо, что все-таки сделал одолжение. Как мило с твоей стороны. — Саркастично ответил Кихен и нервно начал надевать на себя фартук, не разрывая колкого взгляда с Хенвоном. Казалось, что он ненавидел его даже больше, чем грязную посуду и крыс в подсобке. — Что ты смотришь? Быстро пошёл убираться и готовить все к приходу гостей. — Хорошо…— поникнув головой, согласился Че, осознавая, что главной его целью теперь становится пережить этот вечер. Время 18:08. Возле маленького заведения «Бриошь» с визгом остановился чёрный Hudson Hornet 1952 года, купленный Чангюном на пять его зарплат. Первым из кареты вышел Минхек, да с таким видом, будто перед ним дорожка золотом проложена, а по краям кишат надоедливые папарацци. Парень деловито глянул на наручные часы и тяжело вздохнул. — Восемь минут. Чангюн не слышал своего друга, так как был невероятно увлечён поиском подарка, который затерялся где-то под задними сиденьями. — Уже девять. Чангюн, ты же знаешь мое правило. Я не опаздываю больше, чем на 10 минут. Если ты сейчас же не поторопишься, то я пойду без тебя. Не совсем разборчиво, но Им все же что-то ответил другу и махнул рукой, как бы говоря, чтобы его не ждали. — Без проблем. — в пустоту произнёс Ли и поплыл ко входу. Пройдя через уже знакомый ему дверной звонок-колокольчик, парень обнаружил в главном зале, где и должно проводиться мероприятие, отсутствие каких-либо живых душ. Только идеально накрытый стол и звуки приглушённого, но все же довольно выделяющегося на общем фоне, радио, которое всегда стояло рядом с вазой. Идеальный слух Минхека мгновенно зафиксировал какие-то глухие удары, похожие на хлестание, доносящиеся с верхнего этажа. Переступив через единственную скрипящую ступеньку на лестнице, парень тихо поднялся наверх и через небольшую полосочку приоткрытой двери в конце коридора увидел, как тот самый Кихен, который недавно слезно молил его на коленях о продолжении ‘Амура и Психеи’ теперь спокойно калечит каким-то прутом оголенные части тела худого парнишки. А тот не издаёт ни единого звука, будто все так и должно быть, будто он уже не обращает внимания на боль и просто смиренно ждёт окончания наказания, чтобы дальше пойти заниматься своими делами. Минхек смотрел где-то минуту, не отводя глаз и пытаясь расслышать хоть бы что-то, позволяющее ему убедиться в том, что Хенвон ещё в сознании, но попытка оказалась безуспешной. По правде, Минхеку было плевать на то, что происходит в этой семье, вернее, он не имеет никакого права осуждать ‘неправильные’ поступки людей, будучи тем, кем он является. И самым оптимальным вариантом для него остаётся лишь эгоистичное безразличие… Поэтому парень тихо вздохнул и молча вернулся к столу, занимая место у окна. А через пару секунд сквозь собственное отражение он увидел друга, направляющегося в сторону пекарни с белой коробкой в руках. Все тот же звук колокольчика, вот только на этот раз, кажется, его услышали и хозяева. Хлестание прекратилось. Чангюн быстро заходит, оглядывается и садится напротив Минхека, вопросительно смотря на него. — Друг…— серьезным тоном начал Ли, — Что не так с Ю Кихеном? Этот вопрос заставил заметно нервничать Има, но тот изо всех сил контролировал свои эмоции и старался не подавать виду. — С ним все хорошо. С чего вдруг такие вопросы? Скула младшего дрогнула, глаза вновь беспокойно забегали. Он знал, что не получится соврать этому человеку, но все равно рискнул испытать себя. — Чангюн… Ты всегда держишь рядом с собой людей, которым так или иначе нужна твоя профессиональная помощь. Не скрывай факт, что с ним что-то не так. — Я не могу сказать тебе. Минхек положил локти на стол и перешёл на угрожающий шёпот. — Он ведь не стоит у тебя на учете, не ходит на приемы, я теперь знаю твоих пациентов, так что не пытайся отрицать. А твоя драгоценная врачебная тайна всегда податлива разрушению. Ещё немного и Чангюн сдастся. Минхек знал, что нужно лишь слегка надавить на него, и он расскажет все, что только угодно Вашей грязной душе. — Откуда в тебе эта одержимость? — Я просто хочу знать с кем работаю. И у тебя есть два варианта: либо ты расскажешь мне, либо я узнаю сам. Последнее слово он произнёс с особым оттенком значения, который Им прекрасно понял. Страшнее всего услышать от Минхека, что он разберётся с чем-то сам. Ведь это означает, что он полезет в душу человека, полезет в его жизнь, в души его близких, разберётся своими методами, своим психологическим оружием, с которым даже его лучший друг не в силах совладать. Он разорвёт эти несчастные души на несколько частей, а потом с видом полной безмятежности отправит их в небытие. Чангюн собрал всё своё мужество и наконец ответил — У него неконтролируемые вспышки гнева, — парень произнёс на выдохе, — но дело в том, что он любит свои приступы, он любит такую боль, находит в ней единственное неподдельное наслаждение. Поэтому причиняет ее не только себе, но и другим. — Хочешь сказать, что он…? Скрип ступеньки. Уже до боли знакомый запах грушевого мыла, которым пользуется в этом доме только один человек. Запах, который Минхек почувствовал в квартире друга, когда только прибыл туда. Не так уж трудно сложить два плюс два. Он всегда с легкостью разгадывал подобные загадки, узнавал запахи, слышал мысли, всегда читал людей от корки до корки, но в этот раз, к сожалению, он глубоко ошибался. — Простите, что заставил вас ждать. — Извинился Кихен и тут же достал из-за своей спины бутылку вина, а затем аккуратно поставил ее на стол. Из-за спины Ю вдруг выскользнул ещё один человек. И если бы не рост этого парнишки, никто бы, кажется, и не заметил его. Хенвон мельком глянул на гостей за столом и не раздумывая сел рядом с Минхеком. Обстановка в комнате стала более мрачной и холодной, чем была до этого. Чангюн тихонько вытащил из-под стола коробку и торжественно вручил её имениннику. — С днём рождения, дорогой! В ту же секунду Им осознал сказанное им последнее слово. Он не хотел произносить его, но из-за стресса совершенно забыл об этом. Хенвон с отвращением дернулся и повернул свою голову в сторону окна, чтобы не видеть этого мерзкого зрелища. Не видеть, как его любимый человек обменивается слюнями не просто с кем-то, а именно с его дядей. Слезы начали предательски заполнять большие глаза, ноги свело судорогами, а к горлу подступила рвота, хотя он весь день ничего не ел. Парень вцепился левой рукой в скамью, на которой сидел. Он начал царапать ее, буквально ломая свои ногти до крови и оставляя четыре красные полосочки на дубовой поверхности, которые больше напоминали следы животного. Как вдруг, эту начинающуюся истерику остановила большая тёплая рука. — Я понимаю, это больно, но пожалуйста…потерпите. Хенвон поднял наполненные слезами глаза и впервые почувствовал что-то, кроме боли. — С днём рождения, мой новоиспеченный драгоценный начальник. — С натянутой улыбкой саркастично произнёс Ли, тем самым немного разряжая обстановку. — Спасибо за поздравления, ну, и за то, что пришли. — С таким же лицемерием ответил Кихен и уселся вместе с Чангюном за стол. Да начнётся торжество!***
Вечер проходил относительно хорошо. Все разговаривали о различных бытовых вещах, даже пытались шутить. И только Хенвон продолжал печальными глазами изучать свою тарелку, в которой уже давно остыла еда. Он не мог есть, ведь все тело болело от недавних побоев, оставленных дядей, который сейчас смеётся и весело проводит время. Болело от открытых ран, оставленных в душе человеком, который сейчас весело проводит время с тем, кто причинил ему физический вред… И тело не болело лишь от одной вещи: руки Минхека, которая до сих пор держала его длинные пальцы, испачканные собственной засохшей кровью. «Этот человек вообще существует?», — думал Че, наблюдая за тем, как его спаситель увлечённо рассказывает о той бабочке, что поймал недавно, продолжая нежно гладить своим большим пальцем тыльную сторону кисти. — Извините за тот инцидент в моем кабинете…— вдруг прервал увлечённую беседу Кихен. — Все в порядке, можете не беспокоиться об этом. — Минхек вежливо улыбнулся, но он прекрасно знал за что именно извинялся Ю. Вовсе не за то, что он вышел из себя и упал на колени, вымаливая продолжения ‘Амура и Психеи’. Нет. Кихен влюбляется в боль и красоту. Он влюбляется в тех, кто владеет этим, кто создаёт это. Для него боль — это любовь, а любовь — зависимость. Он зависим от книги, зависим от ее создателя. И за это он извиняется. Минхек задумчиво крутил кольцо на левой руке, продолжая анализировать всех, кто находится за столом. «Чангюн — идиот. Он слишком добрый, наивный и наверняка ворует успокоительные из больницы для Кихена. Может за это время они и начали чувствовать что-то друг к другу, может Кихен пользуется его добротой. Может Чангюн позволяет себя использовать, ведь он идиот и по-настоящему влюбился. В любом случае, с этими двумя все довольно сложно, но очевидно. А вот что не так с парнишкой?». Взгляды Минхека и Хенвона пересеклись. Они оба дошли до анализа друг друга и никак не понимали одного: что же не так с этим парнем рядом со мной? Хенвон: «Почему он так смотрит на меня? Почему продолжает держать за руку?». Минхек: «Зачем он так уставился? И почему до сих пор не избавился от моей руки?». Хенвон: «Должно быть он просто играет со мной, как это делал Амур. Для него было забавно заставлять людей чувствовать себя хорошо, а потом причинять им боль… Но я не позволю играть со мной». Минхек: «В прошлый раз он ответил фразой из моей книги. Он знает, что ее написал я?» Хенвон: «В прошлый раз он узнал ту фразу, очевидно, что он читал книгу». Минхек: «Нужно как-то завести с ним разговор про ‘Амура и Психею’. Если он внимательный, то наверняка заметил кое-что на обложке». Хенвон: «Нужно ответить ему той фразой, которую поймёт только он». — Descensus averno facilis est* — парни произнесли это одновременно и не только напугали друг друга, но и озадачили людей, сидящих за столом. *Лёгок путь в ад. — Эй ты, мелкий, я же велел тебе молчать сегодня весь день! — вдруг начал кричать Кихен. Хенвон освободил свою левую руку от нежной хватки и вновь виновато опустил взгляд в тарелку. — Спасибо тебе, дорогой родственничек, благодаря тебе, сегодняшний день окончательно испорчен. А я так надеялся, что больше не услышу твой надоедливый голос. Чангюн положил свою руку на плечо Ю, чтобы немного успокоить его. — Может не стоит так горячиться? Тут все-таки есть ещё люди. — И что? Пусть знают какой мой племянник на самом деле. Как же я рад, что он не мой сын, никому не пожелаешь такого умственно отсталого ребёнка. Хенвон закрыл глаза руками, чтобы хоть как-то изолировать себя от этого начинающегося кошмара. — Мне не нужны тут твои демонстративные истерики, быстро вали в свою комнату, ты наказан! Парнишка не выдержал и с грохотом вылез из-за стола, направляясь не на второй этаж, а к входной двери. — Если ты выйдешь из этого здания, можешь больше не возвращаться! — пригрозил Кихен. — С радостью… — прошипел сквозь слезы Че и выбежал на улицу. Что-то сломалось. Что-то заболело в груди. Неужели это сердце Минхека? Ему стало жаль кого-то, ему захотелось побежать за этим мальчиком, утешить его, обнять. Почему? Черт его знает. — Пойду покурю…— спокойно произнёс Ли и взял две маленькие шоколадки из вазочки со сладостями. — Ты разве куришь? — Чангюн вопросительно уставился на своего друга, прекрасно понимая, что тот совсем не на перекур собирается. — Теперь да. Парень схватил чёрное пальто и покинул помещение, оставляя после себя приятный запах одеколона и звук дверного колокольчика. На улице слишком темно и заметно похолодало. «Думай. Будь ты подростком, куда бы ты побежал во время нервного срыва? Друзей у тебя, вероятно, нет, как и других родственников. Ты хочешь побыть один, чтобы тебя никто не нашёл и не услышал, но при этом рядом с домом, чтобы пробраться в свою комнату ночью, когда истерика наконец закончится». Стуча каблуками, Минхек обошёл здание, но никого там не нашёл, как и в окрестностях соседних домов. Он уже начинал терять надежду и сомневаться в своих детективных способностях, но тут по счастливой случайности послышались колокола. — Церковь? Ли вспомнил, что в том самом парке, через который он вынужден ходить теперь на работу, находится небольшая церковь. Не задумываясь, Минхек со всех ног побежал туда, будто опаздывал на самую важную встречу в своей жизни. Он невероятно быстро добрался до того самого дуба, где поймал Мааку, осмотрелся, заметил над кронами деревьев небольшой крест и рванул в его сторону. — Почему же Вы заставляете меня искать Вас? — задыхаясь от бега, непонятно кому задал вопрос Минхек, когда добрался до нужного места. Света в узеньких окнах не было. Дёрнул дверь — закрыта. Парень глянул на часы, чтобы убедиться в своих догадках. — 10:20. Точно, скорее всего люди уже спят. Кромешная темнота, оглушающая тишина и пробирающий холод. Ли присел на ступеньки, чтобы отдохнуть и как следует обдумать дальнейшие действия. «Где же Вы?». После этих трёх слов, случайно произнесённых вслух, где-то очень близко послышался всхлип. Минхек последовал за звуком, и через несколько шагов, обогнув церковь, он увидел того, за кем так отчаянно гнался. — Вы сдурели на холодной земле сидеть в такую погоду?music: nf — thing called love
Парень подбежал к Хенвону и без лишних вопросов накинул на него своё пальто. Но причин для беспокойства стало намного больше, когда Минхек заметил чёрные пятна по всей левой руке, которые с каждой секундой увеличивались, — Только не говорите что… — Ли осторожно разомкнул пальцы правой руки парня, которые крепко что-то сжимали и увидел небольшие окровавленные осколки стекла. — Зачем Вы вообще пришли? — еле слышно спросил Хенвон. — Сам не знаю, но теперь я точно никуда не уйду. — Все так говорят, а потом все равно уходят. Минхек достал свой платок из внутреннего кармана и, отодвинув запачканный кровью рукав, перевязал рану. flashback — Зачем ты лечишь то, что сам же и изуродовал? — спросил Чжухон, наблюдая за тем, как парень аккуратно обматывает бинтом его руку. Сложно ответить на вопрос, почему мы всегда причиняем боль тому, что нам дорого. Возможно, из-за страха, что это сделает кто-то другой, а возможно, как в случае Минхека, это своеобразный способ выразить любовь. После прочтения нескольких произведений, Чжухон не просто влюбился, он захотел быть причиной, по которой Минхек будет писать, он хотел быть его музой. Вот только Минхека вдохновляли вовсе не архитектура, картины, красота природы, женщины и даже не музыка. Нет. Его всегда вдохновляли человеческие грехи. Гордость — самодовольное упоение собственными достоинствами, подлинными или мнимыми. Овладев человеком, она отсекает его сначала от людей малознакомых, потом — от родных и друзей, а в конце — от всего мира. Никто не нужен гордому, даже восторг окружающих его не интересует, и лишь в себе самом он видит источник собственного счастья. В этом и заключается вдохновение. Все остальные грехи: алчность, похоть, зависть, чревоугодие, гнев и уныние порождает гордыня. Но существует ещё и восьмой грех — любовь. Желание обладать кем-то. Желание принадлежать кому-то. Любовь эгоистична. Горда. И это вдохновляет Минхека. Его вдохновляют грешные люди. — Чжухон, я делаю это, потому что я грешен. Я горд. Я хочу обладать тобой. Хочу причинять тебе боль. Хочу лечить тебя. Хочу слышать твои стоны пронизывающей боли, хочу слышать стоны адского наслаждения. Не отрицай, ты тоже этого хочешь, потому что ты нуждаешься в том, чтобы тобой обладали, потому что ты тоже грешен. — Звучало так, будто ты молился. — Улыбнулся Чжухон и наклонил свою голову. — Если ты так считаешь, значит так и есть. — Минхек закончил обматывать руку и теперь полностью увлёкся светящимися в темноте глазами парня, пытаясь прочитать его мысли и предугадать следующее действие. — Но знаешь, молитву принято заканчивать одним словом. — игриво лепетал Чжухон. — Каким? — поинтересовался писатель. — Я скажу, но сначала пообещай, что напишешь мне стихотворение. — Обещаю… Чжухон положил свою перебинтованную руку на шею парня и, притянув к себе на максимально близкое и опасное расстояние, прямо в губы прошептал: — Аминь. конец flashback На лице Хенвона теперь можно было заметить легкую тень улыбки, ведь последнее время никто не приходил к нему на помощь, когда он калечил себя. Даже Чангюн. Никто не закрывал его раны, не лечил его. И он был искренне благодарен за то, что небо послало ему этого человека. — Зачем Вы это с собой делаете? — тихонько, будто они находятся не рядом с церковью, а внутри неё, произнёс Ли. Хенвон снова поник головой, потому что отвечать на это гораздо больнее, чем причинять себе вред. Поэтому он решил задать ответный вопрос. — Скажите, вы когда-нибудь любили? — К сожалению, да… — Тогда вы понимаете, что это больно. Особенно когда этот человек способен невозмутимо наблюдать за тем, как вы страдаете. Минхек взял руку парня и положил себе на грудь в область сердца. — Я понимаю Вас, как никто другой. Моя любовь уже мертва. И я расплачивался за ее смерть своей свободой. Чувствуете? Это сердце. Оно так быстро бьется впервые после смерти моей любви. — Почему же? — Не знаю… Но я определенно точно хочу сейчас читать, петь, кричать стихотворение, которое я посвящал той любви. Он не услышал его, надеюсь, услышите Вы. Веки парня тяжелели с каждым мгновением. Минхек что-то говорил, но Че уже не слышал. Он больше ничего не слышал, кроме внутреннего монолога, который сейчас звучал абсолютно чужим голосом. То, что называется любовью может быть таким холодным, Таким болезненным Или превосходным. Одни говорят, что любовь что-то значит. Другие — что в этом смысла нет. Третьи — что любовь исцеляет. Четвёртые — что это похоже на тысячи горящих комет. Любовь, она меняет, Разрывает в клочья, опускает на самое дно. Некоторые умирают из-за любви. Другие не верят в неё. Любовь может быть лучшим чувством И втаптывать в землю тебя, Когда ты высоко забрался И теперь боишься упасть. Не думаю, что любовь невидима, Но знаю, что она слепа. Для одних она лишь физическая. Для других — дурная фантазия. Вот, что такое любовь. Иногда она прекрасна. Иногда причиняет боль. Но несмотря на все страдания, Клянусь, я обожаю ее. И даже когда умру я. Хочу ощутить это вновь. Я хочу раствориться в прекрасном Чувстве под названием «любовь».