seduce and destroy

music: ludovico einaudi — drop (repeat) Запах воска, зимний холод и эта мрачная средневековая атмосфера царили утром в церкви Сен-Винсент. Перьевая ручка в ледяной руке Минхека грациозно скользила по бумаге, создавая аккуратные изящные узоры, которые люди привыкли называть буквами. Сам же парень изредка поглядывал в сторону спящего Хенвона, которому милосердно вчера оказали помощь. Сестра говорила, что если бы она не услышала мужские голоса под окном, то парня бы вряд ли удалось спасти. Ли анализировал каждую мелочь, произошедшую вчера, пытался понять, почему же он теперь не может оторвать глаз от этого шелкового человека, так беспощадно разорванного судьбой. Почему его вдохновляют эти впалые скулы, фиолетовые мешки под глазами, костлявые длинные пальцы и изрисованные белыми полосками руки? Скрежет кончика ручки по бумаге разбудил спящего Хенвона до того, как писатель закончил главу. запись из дневника «Omnia praeclara Hyungwon rara » *Все прекрасное — Хенвон редко Тяжелые веки Че медленно открылись и показали миру большие и глубокие, словно тёплое шоколадное море, глаза. — Я разбудил Вас? Мне очень жаль…— прошептал Минхек и отложил в сторону толстый дневник в бордовой обложке. — Нет, все в порядке, я сам проснулся, — Хенвон попытался подняться, опираясь на левую руку, но та дрогнула и парень вернулся в изначальное положение, направляя свои глаза в потолок, — Где мы? Это церковь? — Да… вчера вышла девушка, помогла мне занести Вас внутрь, она же обработала и перевязала раны… А примерно…— он бросил взгляд на наручные часы, — четверть часа назад ушла молиться, — Минхек говорил медленно, разборчиво, будто вел диалог с ребёнком, и параллельно доставал из кармана маленькую блестящую вещь, — Держите…— парень протянул шоколадку в золотистой обертке. Хенвон скромно принял подарок, вытащил небольшую плитку, состоящую из двух прямоугольных половин с приличным количеством грецких орехов посередине, и печально уставился на неё. — Это любимый шоколад Чангюна… — выдавил из себя Че и сжал несчастную конфету вплоть до того, что она сломалась, раскрошилась и начала таять в его недавно изрезанной стеклом ладони. Глаза Минхека готовы были наполниться слезами от этой картины, но он не плачет после смерти Чжухона, он обещал ему, обещал себе, что больше не будет плакать, не будет испытывать чувств, не будет поддаваться этому греху несмотря ни на что. — Ничего страшного, — с улыбкой произнёс Ли и взял дрожащую руку парня в свою, будто бы они вновь вернулись во вчерашний вечер. Внезапно обоняние и осязание Минхека достигли какой-то невидимой вершины, во рту накопилась слюна, которую он жадно и громко сглотнул, а над верхней губой образовалась еле заметная испарина. Он осторожно поднёс руку Хенвона к своему лицу, пытался разглядеть не открылись ли раны вновь - все чисто. Только растаявший шоколад и кусочки грецких орехов. «Так грязно, но так сладко и красиво», — думал Ли, когда целовал эту ладонь, когда зубами забирал раздроблённый орех, когда слизывал эту горькую сладость, подобно кошке, залечивая раны. — Что Вы делаете? — этим вопросом Хенвон отвлёк парня от странной трапезы. — Ничего…— Тут же невозмутимо ответил Ли своим обычным спокойным голосом, делая вид, будто он не занимался ничем подозрительным. Взгляды этих двоих снова пересеклись, но на этот раз они не анализировали друг друга. По правде, они вообще ни о чем не думали. Хенвон мягко смотрел на испачканные шоколадом губы человека напротив, а Минхек с интересом наблюдал за этим взглядом, медленно приближая свою голову к юноше. Четыре секунды и их лбы соприкоснулись, ещё четыре и, казалось, весь воздух выкачали из комнаты. — У Вас жар…— прошептал Ли. В этот момент в дверях появилась та самая девушка-спасительница, уставилась на происходящее и застыла, но через некоторое время — Будете завтракать? — спросила она, когда лица парней находились достаточно далеко друг друга. — Вы очень добры, спасибо, — вытерев рот платком, который Минхек всегда носит во внутреннем кармане пиджака, он снова заговорил с этой непонятной притягательной улыбкой на лице и абсолютной безмятежностью. — А как Ваш друг себя чувствует? — спросила девушка и выпучила свои большие голубые глаза в сторону старой железной кровати, на которой сидел больной. «На самом деле, он разбит, как бы не старался это скрывать за натянутой улыбкой. Его руки невыносимо болят, но не так сильно, как тонкая, почти прозрачная вуаль души. В его карих глазах утопают частицы разорванных отвергнутых чувств, а тело ноет от постоянных побоев. Так что, он не просто болен, он умирает…» — Именно это думал Минхек своим поэтическим разумом, продолжая смотреть на худощавого бледного парня, но все, что он произнёс — это жалкие шесть слов на выдохе — У него, как мне кажется, температура… — В таком случае… Вы можете присоединиться к остальным, а я помогу ему чем смогу. «Не поможете…» — Благодарю, — Ли протянул каждый слог, а затем аккуратно закрыл за собой деревянную дверь. Его лёгкие сразу же наполнил этот знакомый запах, который он надеялся больше никогда не почувствовать. А сердце его обволокло необъяснимой болезненной ностальгией. flashback И снова аромат жидкого воска, исходящий от тлеющих красных свечей с запахом вишни и роз. Таких же красных, как губы Чжухона и кровавые полосы на его спине. — Знаешь, а ведь мазохизм — это болезнь. — Если то, что мне доставляет удовольствие называется болезнью, тогда ты тоже должен быть записан в медицинском справочнике как самый опасный и неизлечимый вирус…— будто молитвой, выговорился Чжухон и утомленно лег на живот, чтобы дать себе немного отдохнуть, прежде чем его писатель продолжит свою поэму. Минхек улыбнулся. Пока ещё он может улыбаться без сожаления. Может вдохновляться полным сердцем, любить всей душой и телом, может сочинять стихи и причинять удовольствие тому, кто его заслуживает. Может быть ангелом-хранителем или же демоном-искусителем. — Ты такой красивый…— прошептал поэт, отложил свой дневник с записями в сторону и, так знакомо стуча каблуками по холодной плитке, подошёл к лежащему парню, — Такой красивый…— повторил он, когда поднял подборок измученной музы на себя. Минхек потушил стоящую рядом свечу. И только после того, как опустил два пальца правой руки в горячий воск и остудил образовавшиеся красные напёрстки, он начал нежно вести гладкими твёрдыми подушечками по синякам на шее Чжухона. — Перевернись… — тихо приказал старший Ли. Младший тут же послушался и с большим трудом, но все же лёг на спину, которая последние несколько часов адски болела от ожогов и порезов, оставленных перьевой ручкой писателя. Минхек гладил все эти синяки, целовал их, целовал искусанные до крови губы Чжухона, его раскрашенные белыми шрамами ключицы и снова вёл тёплыми гладкими наперсточками по влажному потному телу. Чжухон задыхался от эмоций, он не мог поверить, что когда-либо будет достоин внимания его ангела без всяких корыстных творческих целей, — Ты не будешь записывать? — вдруг спросил он. — Нет, я просто хочу насладиться тобой. Пальцы писателя потянулись к другой, ещё горящей свече. Минхек аккуратно взял ее и начал наклонять так, чтобы жидкость вытекала прямо на тело Чжухона. Красные змеиные струйки обжигали кожу, стремились куда-то вниз, а затем застывали, образуя своеобразный рисунок розы на груди. Минхек целовал этот узор, продолжал вести пальцами, продолжал обжигать воском и снова целовать. Это было похоже на пытку. Прекрасную библейскую пытку. Ещё одна волна воска, ему уже нет места на розоватой измученной коже парня. Минхек слепо следовал за красными змеями, он целовал каждую, задевая своими бархатными губами болезненные шрамы на бёдрах. Одна струйка обжигающе проникла в ту самую зону. Писатель вопросительно посмотрел на Чжухона, потому что они обговаривали запрет на это. Их взгляды пересеклись. О, как же много говорят эти молчаливые глаза. — Amantes sunt amentes*, — прошептал Минхек и нарушил их договор, проникнув своим поцелуем в запретный сад. *Влюблённые безумны. Вот так ангелы превращаются в демонов, вот так, вместо того, чтобы вкушать яблоки из райских садов, они едят змей, кровь и людские души. Минхек отбросил свечу в сторону, освободил шею от надоедливой бабочки и принялся жадно поглощать райский плод. Чжухон не мог противостоять своему демону-хранителю. Его тело извивалось плющом, распускалось тысячами цветками омелы каждый раз, когда Минхек заходит слишком далеко, слишком глубоко. Вот так. Искусство не может быть не опорочено. Искусство не невинно. Искусство — это вся грязь и красота людских надежд и мечтаний, воплощённых в нечто прекрасное. конец flashback — Дядя, дядя, садитесь кушать, — за бежевую штанину брюк Минхека вдруг начал дергать какой-то мальчик, но как только писатель опустил свой взгляд, ребёнок испугался и убежал. Почти сразу же лисой подкралась молодая женщина, — Простите моего сына, он иногда бывает таким…— но и она поймала тот самый взгляд, который Ли отчаянно старался скрывать. Это был взгляд убийцы, осознавшего свою вину. Именно эти блестящие глаза украшают лицо Минхека, когда он углубляется в воспоминания о Чжухоне. Именно это выражение лица позволяет людям увидеть его истинный облик, который таится за вечной прекрасной улыбкой. Не задумываясь, игнорируя всех людей вокруг, писатель стремительно покинул церковь. Он не хотел, чтобы кто-то ещё увидел глаза, наполненные болью и ненормальным сиянием. Его тошнило от этого праведного места, в большей степени, тошнило от самого себя и некогда приятного, до боли и дрожи пробирающего запаха воска… Как только туфли писателя коснулись земли, а под ногами хрустнули замёрзшие ноябрьские листья, Минхек стеклянными глазами уставился наверх, рассматривая серое утреннее небо. Как же много красок таится в сером цвете, как много чувств и эмоций он передаёт. Как много воспоминаний, связанных с этим цветом, хранится в голове Ли: его школьная темно-серая форма, которая постоянно была разодрана из-за издевательств со стороны сверстников; серые грязные крылья бабочки, которую он достал из лужи в дождливый день, блестящее серебристое платье мамы, которое она надевала каждый свой день рождения, потому что это было единственным парадным нарядом в ее гардеробе; серый дым из папиной сигары, который маленький Мин видел каждый раз после порки; серые глаза девушки, подарившей ему первый поцелуй, все те же серые глаза, в которые Минхек смотрел, когда девушка умирала на его руках; грязные стены в однокомнатной съемной квартире; незнакомец в сером костюме, который случайно пролил свой кофе, серый голос этого человека, представившегося Ли Чжухоном, серые слёзы, серое дыхание, серые чувства, серая жизнь, серая любовь, серая смерть. — Вы ничего не забыли? — через несколько минут с криком выбежал из-за тяжёлых железных дверей Хенвон, держа в руках бордовый дневник. Минхек продолжал смотреть в серую пустоту и игнорировать мир до тех пор, пока парень не подошёл к нему вплотную и не схватил за плечо, чтобы повернуть к себе. — Не смотрите на меня! — вдруг нервно прокричал Ли и оттолкнул парнишку так, что дневник выпал из его рук на сырую землю, случайно открывшись на той странице, где и остановился писатель. запись из дневника «Omnia praeclara Hyungwon rara». *Все прекрасное — Хенвон редко. — Что это? — недоумевающе спросил Че, когда поднял с земли книгу. — Отдайте, не смотрите. Минхек выхватил свою драгоценность и случайно встретился взглядом с парнем. Казалось, что время в этот момент тоже стало серым. Тело Хенвона на секунду парализовало серым страхом, руки закоченели от серого холода, а сердце сковало цепью серых скомканных чувств. Он никогда не видел этого взгляда, который был холоден, подобно неизведанному бескрайнему космосу. — Ваши глаза…—Хенвон взглянул в эти маленькие шарики ночного неба, — Они так прекрасны… — Что…? Вопрос Минхека затерялся где-то в серой пропасти, разделявшей парней на расстоянии меньше метра. А эта образовавшаяся неловкая тишина продолжалась несколько долгих минут, за которые успел начаться снег. Мягкие хлопья, словно кокосовая стружка с ангельской кухни, медленно спускались с небес и были особенно видны на темных каштановых волосах, создавая ещё один небольшой космос. — Они просто такие блестящие, полагаю, это из-за снега…— Наконец прервал тишину Че и протянул дневник писателю, — Извините за эту неловкую ситуацию. Ли продолжал молчать и с серым удивлением смотреть на парня, который почему-то продолжал тепло улыбаться. «Как он может продолжать так издеваться над собой? И почему именно человек вроде него вынужден страдать из-за того, что совершенно не заслужил?» — Пойдёмте. — холодный тон Минхека стёр улыбку с лица Че. И заволновался он ещё больше, когда парень схватил его за руку и потащил куда-то в противоположную сторону от дома.

***

Квартира Чангюна На протяжении долгой молчаливой поездки на трамвае, проведенной в нескольких сантиметрах от Ли, голову Хенвона не покидали надоедливые мысли: «Да что же не так с этим человеком? Почему он вообще так бесцеремонно влезает в мою жизнь? Почему ведёт себя совершенно нагло и даже неуместно? Кто же ты на самом деле, Ли Минхек?». Погрузившись в свои мысли, Че даже не заметил, как они прибыли в место, которое он обходил за километр последние несколько месяцев. Он не хотел заходить в этот потрёпанный войной и временем пятиэтажный дом, не хотел видеть эту мрачную квартиру, да и ее не менее мрачного хозяина — тоже, но по велению судьбы и настойчивой тяги Господина Ли его ноги продолжали идти прямо навстречу нежеланной кромешной тьме. Знакомая дверь под номером 13 с пугающим скрипом отворилась. Минхек наконец отпустил рукав бедного парня и нервно вошёл внутрь, бросил ключи на деревянный стол и начал бегло осматривать помещение. «Итак, ботинки Чангюна возле входа, кровать не заправлена, рабочий костюм на вешалке, за исключением брюк — значит он дома. Время 6:20, до того, как он уйдёт на работу ещё три часа и десять минут. В комнате его нет, на кухне я только что был, остаётся только ванная комната. Но там тоже подозрительно тихо… Боже, Чангюн, только не говори, что ты…» Ли со всей силы открыл грязную белую дверь в ванную и увидел в точности то, что ожидал: красную физиономию пойманного с поличным человека перед черно-белой фотографией Ю Кихена, что была приклеена к зеркалу. — Какого черта, Минхек? — провопил Им, продолжая стоять со спущенными штанами. — И тебе доброе утро. Немедленно заканчивай. Есть разговор. — Но… Постой, — Чангюн быстро натянул брюки и, даже не застегивая ремень, выскочил за дверь, преждевременно вытолкнув Минхека, — Где ты был всю ночь? И без того раздражённый Ли показал рукой на недоумевающего Хенвона, присутствия которого было вполне достаточно для объяснения, а потом он вдруг начал кричать. — Ты хоть знаешь, что этот парень вчера сделал? И все вдруг замолчали. Было слышно лишь тяжелое дыхание озлобленного писателя, который с каждой секундой все больше выходил из себя и терял контроль из-за того самого голоса, который он не слышал в своей голове уже несколько лет — голос Чжухона… «И что это было? Минхек, где же твоё прежнее хладное безразличие? А? Не совершай ошибок прошлого, не поддавайся эмоциям. Никаким. Ты не способен адекватно проявлять какие-либо чувства. Прошу тебя, перестань.» — Заткнись! Заткнись. Заткнись…— повторял писатель и ударял кулаком в дверь, к которой от страха прижался Чангюн. «Ты — монстр, Минхек», — продолжал голос, «Сколько душ ты уничтожил своим существованием? Сколько бабочек напрасно сгорели из-за твоей жадности? А этот парень, твой новый знакомый… Не пытайся быть благодетелем и искупить свои грехи, ты только навредишь ему. Как навредил мне и другим людям. Потому что ты не можешь иначе. Просто не можешь.» — ЗАТКНИСЬ! — В последний раз во все горло прокричал Минхек, а в следующую секунду с его лица исчезли все эмоции, казалось, даже выражение безразличия пропало. И только одному Чжухону было известно, что же на самом деле происходит в душе этого одержимого демонами и ангелами человека, — Чангюн…— шепотом продолжил писатель, — Почему ты так поступаешь с ним…? — О ком ты? — сглотнув накопившуюся от нервов слюну, спросил Им, но недолго поразмышляв и бросив взгляд на парня возле входа, он понял о ком идёт речь, — Пожалуйста не лезь в наши дела, друг, мы сами разберёмся. На лице Минхека снова появилась эта странная искривлённая улыбка, которая больше походила на потрескавшуюся маску клоуна, забытую в парке развлечений лет пять назад. — Теперь это и мои дела. — смело произнёс Ли. — Это ещё почему? — Потому что я волнуюсь за него. Все люди в комнате опешили от такого заявления, а Чангюн, не разрывая взгляда с Хенвоном, ещё раз спросил, — Почему…? — Если бы он умирал на твоих руках, может быть, и ты начал беспокоиться о нем. Послышался тихий всхлип и тяжелые шаги, удаляющиеся из комнаты. Хенвона нет. — Постой, Хен…— сразу же рванулся к двери Ли, опасаясь, что парень решил закончить начатое. — Нет. — остановил своего друга Им, — Он всегда убегает, когда ему больно. Просто дай время, если нарушишь его одиночество, то сделаешь только хуже. — Но ведь он может убить себя! — Не сегодня…— Чангюн тяжело вздохнул и положил руку на плечо писателя, — Позволь мне рассказать тебе кое-что. Ведь ты теперь считаешь меня извергом, хотя даже не знаешь всей ситуации. — Я знаю достаточно. — Не перебивай и садись. Я начну с самого начала, так что будет долгий разговор. Этот долгий разговор начался сразу же, как только парни сели за стол. Лица их были серьезными, а сердца напуганы. У одного - от боязни вспоминать прошлое, а у другого -услышать то, чего он совершенно не хочет. — Все началось ещё когда Кихену было 17 лет... — начал Чангюн. flashback Июньский прохладный вечер в загородном домике семьи Че, где новоиспеченный ученик старшей школы Кихен проводил свои летние каникулы за чтением очередного романа. Стук в дверь. Пришёл долгожданный гость — старший брат, которого не было дома больше пяти лет. Юный Кихен всегда завидовал брату, ведь тот был красивым, высоким, успешным человеком, который служил в армии, там познакомился с людьми, которые и помогли ему открыть собственный бизнес — магазин часов прямо в центре столицы. У его старшего брата было все, о чем только можно было мечтать подростку, который понятия не имел, что делать со своей будущей жизнью. Но несмотря на эту зависть, младший любил своего брата. По крайней мере, так было до тех пор, пока не появилась она. — Мама, отец, знакомьтесь, это моя невеста! — и тут из-за широкой спины мужчины показалась прекрасная молодая девушка. Если б только была такая возможность, если бы Кихен мог управлять своими чувствами, он бы не влюбился в неё. Если б он знал, что все закончится именно так, как это закончилось, он бы в тот же день убежал из дома и больше никогда не возвращался. Лето продолжало распускать в сердцах людей ядовитые цветы, которые ты срываешь, думая, что они полностью безопасны и, к тому же, невероятно красивы, но в следующую же секунду ты умираешь, так и не успев насладиться их красотой. Старший брат и вся семья, кроме увлечённого чтением Кихена, готовились к свадьбе. Невесту подолгу оставляли одну, ссылаясь на то, что ее прекрасные руки не созданы для работы. Она не знала, куда себя деть от скуки, а парень - что делать со своими чувствами, которые с каждым днём становились только болезненнее. И вот, однажды, когда Кихен читал очередную книгу в беседке возле дома и изредка поглядывал на дорогу в ожидании возвращения хоть кого-нибудь из членов семьи, к нему, вдруг, подсела эта девушка. — Портрет Дориана Грея? — нежным бархатным голосом спросила она и выхватила книгу прямо из рук парня, — Я так и не дочитала ее… — с сожалением закончила она и уставилась на Кихена. — Почему же? — спросил нервничающий влюблённый, стараясь сдержать бурю надвигающихся спазмов в своём животе. — Боялась конца… — Какой тогда смысл читать книгу, если боишься ее конца? Ответа не последовало. Девушка лишь молчаливо уставилась на розовый закат и тут по ее щекам скатилась кристальная слеза, а за ней другая и третья. — Почему ты плачешь? — Спросил Кихен и неосознанно вытер своим пальцем мокрую дорожку на румяной щеке. — Не знаю, можно ли мне говорить об этом, но я не люблю Вашего брата. Я согласилась на помолвку только потому что моей семье и больной сестренке нужны были деньги… В сердце Кихена появилась необъяснимая надежда. Он ненавидел себя за то, что был рад услышать эти слова. Он ненавидел себя за то, что не сдержал своих эмоций и поцеловал в той беседке эту несчастную девушку. Ненавидел себя, потому что она ему ответила, хоть и была старше на несколько лет. Но самое главное — он ненавидел себя за то, что хочет большего. Через неделю сыграли свадьбу, на которой Кихен даже не присутствовал. Молодожены после праздника сразу же отправились в путешествие, а парень уехал в школу-интернат, где изо всех сил старался забыть это лето и те болезненные чувства. Но годы шли, парень превращался в мужчину, а любовь не исчезала. Каждая вещь в этом мире напоминала о ней, каждый розовый закат Кихен встречал со слезами на глазах. Спустя пять лет, когда Господин Ю, взяв фамилию своей матери, переехал в новый город, приобрёл небольшую пекарню и попытался начать новую жизнь, даже когда пробовал забыть прошлое, оно не хотело его отпускать. В двери пекарни ранним утром кто-то постучался. — Здравствуйте, вы Ю Кихен, верно? — Да, это я. — С сожалением сообщаю, что Ваши родители и брат погибли во время пожара в загородной семейной усадьбе, — угрюмо начал мужчина и посмотрел на скромно стоявшего рядом маленького мальчика, — супруга Вашего брата спасла ребенка… — А что с ней? Она жива? — Было слишком поздно, мне очень жаль… Мир Кихена с того момента превратился в огромный чёрный шар, где существует только боль и это маленькое живое напоминание по имени Че Хенвон, которое Ю совершенно не хотел принимать. pause flashback — Но ведь ребёнок не виноват, зачем он над ним так издевается? — прервал рассказ Минхек. — Забавно, что именно ты задаёшь такой вопрос. Узнаешь скоро, но сначала научись слушать до конца. — Чангюн недовольно проворчал, глянул на часы — 8:40. Время до работы ещё есть. Им дотянулся рукой до чайника на плите, приложил ладонь, чтобы узнать, какой температуры там вода, — Ещё горячая, хочешь кофе? — спросил он своего друга, — Не откажусь, — согласился тот и уже через пару минут на столе стояли две чашечки тёплого напитка, не такого горячего, как хотелось бы, но это лучше, чем вообще ничего. flashback music: stephen - sincerely (repeat) Маленький Хенвон взрослел в этом аду, где его постоянно за что-то наказывали. И чем старше он становился, тем больше интересовался своими родителями, но Кихен лишь переводил тему или просто оставлял пощёчину, чтобы ребёнок не задавал лишних вопросов. Однажды, когда Ю в очередной раз поднял руку на десятилетнего мальчика, тот от испуга схватил нож и поднёс к своей руке. — Какая разница, дядя? Лучше я сам буду себя наказывать, чем это будешь делать ты. — Да ты сумасшедший, мерзавец, быстро отдай нож! — провопил Кихен в надежде, что этот отпрыск тут же его послушается. Хенвон заплакал и всей своей детской силой надавил на тоненькую бархатную кожу. Через мгновение с его руки побежала струйка крови. Дядя не ожидал такого поворота событий и уж точно не думал, что будет переживать за своего племянника. Он тут же отвёз ребенка в больницу и вручил врачам пострадавшего, объясняя происшествие тем, что это всего лишь несчастный случай и «Вы ведь знаете детей». Врачи, увидев синяки на теле ребёнка и заподозрив неладное, направили Хенвона и его опекуна к местному психологу. Эти походы длились в течение пяти лет, психолог установил истинную причину такого поведения, но Хенвон продолжал издеваться над собой. Специально падал с лестницы, ломал пальцы, резал кожу. В итоге, когда ему исполнилось 15 лет, он попытался задушить себя, но Кихен был готов к чему-то подобному и на этот раз отправился с этим неугомонным чадом к психиатру, которым оказался никто иной, как Им Чангюн. Первый год все шло подозрительно спокойно, Хенвон перестал причинять себе вред, начал нормально учиться, даже не перечил своему дяде. И Кихен как-то зашёл в больницу с пакетом, в котором был дорогой коньяк и коробка конфет, чтобы отблагодарить врача за проделанную работу. ‘Оригинальностью’ презент особо не блистал, но ничего лучше Ю не придумал, да и денег на большее не было. — Что Вы, не стоило ничего дарить. — отмахнулся психиатр, но все же принял подарок. — Ещё раз спасибо. И это прощальный подарок, ведь на самом деле… Я пришёл, чтобы отказаться от Ваших услуг, думаю, что мой племянник уже в норме, — улыбнулся Кихен и взглянул в глаза врача, от которых его тут же бросило в дрожь. «Почему я чувствую это снова? Почему проснулась эта буря в моем животе, которую я надеялся больше никогда не ощущать?», — думал Ю во время беседы с врачом. Они и раньше встречались, но тогда была совсем другая обстановка: утро, суета и Хенвон в комнате. Сейчас же, вечером, они совершенно одни при приглушенном свете старых лампочек, а как известно многим - такая темнота сближает. — Я ждал, когда Вы зайдёте ко мне, — вдруг начал Чангюн, — Я не могу не сказать, что главной причиной такого поведения Хенвона являетесь именно Вы. — Что…? Что он Вам рассказал? — занервничал Кихен и громко сглотнул слюну, потому что его страх и внезапно возникшая влюбленность смешались в одно чувство, которое можно было назвать тёмной стороной эйфории. — Всё. Он рассказал мне всё. Доктор Им медленно встал со своего рабочего кресла и подошёл к сидящему напротив гостю. Чангюн наклонился и тихо прошептал: — По секрету скажу. На самом деле, нужно лечить не Хенвона, а Вас. По телу Ю пробежали миллиарды мурашек. Он ожидал услышать что угодно, но только не это. Он надеялся, что этот доктор сейчас позовёт его поужинать, но Боже, это предложение звучало намного привлекательнее. — Если Вы так считаете, то я не против. — Может начнём прямо сейчас? — игриво произнёс Чангюн и достал из ящика штопор. Через минуту бутылка коньяка уже была открыта. — Составите компанию? Кихен поежился, ведь он понимал, что хорошим это не закончится, но и отказаться не мог. — Ничего, что Вы на работе? — Мой рабочий день закончился пять минут назад, да и мои коллеги с этажа вряд ли захотят задерживаться, так что не бойтесь. — Да я и не боюсь. Чангюн снова улыбнулся, хмыкнул и начал наполнять жидкостью бронзового цвета два фужера, которые были припрятаны у него в столе на особый случай. — Вам не стоит беспокоиться за меня, лучше приготовьтесь к сеансу, он будет не из легких. — Хорошо... спустя два часа. Рассудки обоих мужчин уже давно затуманены алкоголем. Сеанс начался с обычного разговора, который был больше похож на беседу старых друзей, но со временем он перерос в нечто более серьезное, а произносить слова Ю становилось все тяжелее. — Так значит, что насилие над другими Вам приносит удовольствие? — все еще чётко спрашивает доктор и делает глоток спиртного напитка. — Нет, не так. Я просто не могу контролировать свою злость, понимаете? — голос Кихена, однако, уже не был таким твёрдым, как прежде. Ю превратился в раскрепощенного среднестатистического пьяного человека, который готов был раскрыть всю свою душу любому встречному. Именно по этой причине он и не употреблял ничего такого, что могло бы сделать его уязвимым... до этого момента. — То есть, Вам нужна какая-то разрядка? — Чангюн громко поставил стакан на стеклянную поверхность стола и уставился на своего ‘пациента’. — Не знаю, может быть. Я об этом никогда не думал. Кихен опустил взгляд, потому что ему было невыносимо неловко смотреть в эти чёрные глаза и говорить о чем-то настолько личном. — Когда Вы последний раз занимались сексом? Вопрос застал его врасплох. Все внутренности Кихена сжались до невероятно малых размеров. Казалось, что его желудок, легкие, сердце - всё уже давно свернулось в комок и причиняет немыслимую боль изнутри. — Что? Как Вы можете спрашивать о таком? — Ю начал нервничать ещё больше, а звук его учащенного сердцебиения раздавался по всему кабинету. — Хм, значит давно. — самодовольно сделал вывод доктор и откинулся в кресле, — Я думаю, что вам нужно направлять свою злость и физическую силу во что-то другое. Что-то, что не приносит вреда и не калечит никого. А раз вы давно не снимаете даже таким образом стресс, то понятное дело… — По правде, Доктор Им… — осторожно перебил Кихен, — Я все ещё девственник… — Не может быть, — удивился Чангюн, но тут же взял себя в руки, — Знаете, я уверен, что у Вас хотя бы есть кто-то на примете, к кому Вы что-то чувствуете, просто Вам нужно быть смелее. «Смелее?», — задал себе вопрос Ю, — «Верно, я всегда был трусом и боялся действовать в своих интересах. Если бы я только был смелее, то не потерял бы ее…». Парень сжал в кулак левую руку и медленно встал, продолжая держать стакан в правой. — Вы правы, доктор, мне нужно быть смелее. — бормотал Кихен, пока подходил к человеку в кресле. Из его слабых рук стакан с небольшим количеством жидкости выпал на пол. Парень сел прямо на колени доктора и взял его лицо в свои ладони. — Постойте, Вы пьяны. — Чангюн остановил человека, который явно был не в себе, и приложил к его губам свою ладонь, чтобы уберечь их обоих от этой огромной ошибки. — Да плевать… Прошипел Кихен, когда отбросил чужую руку в сторону, а затем поцеловал доктора так, как желал поцеловать все это время свою первую любовь. Никто из них даже не успел заметить, как вся одежда оказалась на полу. Никто не будет знать, почему они не могли остановиться. Но зато они оба будут помнить, как больно и приятно это было. Кихен спустя долгое время наконец понял, что тот ураган внутри его живота жаждал, чтобы его превратили в смерч. И он двигался на Чангюне, подобно смерчу, потому что его было невозможно сдержать внутри. Кихен превратился в этот самый смерч и он не мог остановиться быть жадным, не мог остановиться разрывать и в некотором смысле даже насиловать себя, потому что ему нравилось это чувство власти, ему нравилось поглощать и быть поглощенным. Да и доктор Им был не против, что его используют именно таким образом. Он лишь держал Ю за шею, чтобы тот не отключился. И только в тот момент, когда вдоль шеи Кихена пробежались змеи из вен, он упал на плечо своего врача и расслабленно выдохнул. — Вам лучше? — через какое-то время спросил Чангюн, продолжая находиться внутри своего ‘пациента’. — Да, определенно да… конец flashback На кухне повисла мертвая тишина. Один сидел с непонятной улыбкой на лице, а другой пытался быстро осознать все сказанные слова и не показывать своё удивление. — И зачем ты рассказал мне именно с этими подробностями? — вскинув бровью, спросил Минхек. — Дело в том, что я только спустя два года узнал от Хенвона, что он все это время был там. Как оказалось, он после нашего сеанса ждал меня, чтобы сказать что-то важное. Последние слова Чангюн произнёс с особым сожалением. Было видно по его внезапно потускневшим глазам, что он винит себя за случившееся тем вечером. — Он уже тогда был влюблён в тебя и хотел признаться? — больше утвердительно, чем вопросительно произнёс Ли. — Да… — Это больно. — Но пойми, что я все время пытался быть ему другом, не хотел причинять боль. Я старался держаться на определенном расстоянии, — Чангюн посмотрел на часы и сразу засуетился, — Прости, мне уже нужно на работу, не совершай пожалуйста ошибок, о которых будешь потом жалеть. Им быстро собрался и покинул квартиру, оставляя Минхека наедине со своими мыслями. Писатель закрыл глаза и заполнил все свои мысли до самой глубины только одним человеком. «Где ты, Хенвон? Как же тебе должно быть больно сейчас? Как же ты справлялся все это время в одиночку?», — Минхека магическим образом всегда влекли люди с истерзанной душой. Он не стремился им помочь. Нет. Он впитывал их боль, подобно губке, искал в этой серой искрящейся боли вдохновение. Но с Хенвоном все по-другому. Само его существование вдохновляет писателя. Не чудо ли это? Строки сами собой начали возникать в его сознании, поэтому, чтобы не забыть их, Ли схватил первое, что попалось по руку и начал записывать.

Влюблённые безумны. Рождённый в хаосе и огне, Ты положил начало моей мечте. Ты сжал в руке своей бессмертной Эгоистично вдохновлённое Мое открытое сердце, Которое сразила страсть, Что поставила меня на колени И заставила библейски страдать. Ты подарил мне кристальную, чистую, Отравленную сладким ядом, Нежную и бархатистую Боль, Которая, подобно первому кругу рая, Где демоны белые, без сердца умирая, Заставляют меня испытывать любовь. Я застрял подо льдом. Замёрз в одиночестве. И не спасёт меня Харон От потери в этом холодном сне, Полном бредового творчества, Где ангелы падают с небес, Где любовь и боль управляют телом. Где аmantes sunt amentеs*

*влюбленные безумны Харон (мифология)… Харо́н (др.-греч. Χάρων) в греческой мифологии — перевозчик душ умерших через реку Стикс Когда Ли закончил и отложил перьевую ручку в сторону, в квартиру потихоньку закрался недавно сбежавший парень и плавно переместился к столу. Минхек поднял на него свой томный поэтический взгляд и вопросительно уставился. — Хотите увидеть кое-что? — спросил Хенвон. — Хочу. — без сомнений ответил поэт. — Тогда идите за мной.