***
Дом. Как всегда холодный, обустроенный мебелью из красного дерева. Здесь всегда пахнет любимым вишнёвым пирогом отца, страницами старых и новых книг и ещё чем-то таким, невидимым и необъяснимым, индивидуальным ароматом, который присущ каждому дому. Минхек мирно попивал ранее желанный чёрный кофе, полностью погруженный в свои мысли, а Хенвон сидел рядом с ним на твёрдом диване и следил за каждым движением. В следующее мгновение на соседнем кресле появилась женщина в синем платье, а голову ее украшали несколько позолоченных заколок, которые идеально смотрелись на волосах, что были цвета темного шоколада. Забавной мелочью, которой едва заметно улыбнулся Хенвон, являлся тот факт, что Минхек надел точно такого же небесного цвета свитер. — Не злитесь пожалуйста на Хосока, он последнее время слишком нервный, — женщина пододвинула в сторону Хенвона белоснежную кружку с напитком из заваренных лепестков Гибискуса сабдарифа, — Мой фирменный Каркаде, угощайтесь, — парень улыбнулся и слегла наклонил голову вниз, чтобы поблагодарить. Женщина продолжала смотреть на Минхека, ожидая от него хоть какой-то реакции, но парень лишь молча попивал кофе и разглядывал кольцо на безымянном пальце. — Минхек…— после глубокого вздоха серьезным голосом начала женщина, — я не могла с тобой связаться все это время, чтобы сказать кое-что, поэтому скажу сейчас, — писатель ненадолго отвлёкся от рассматривания кольца и наконец поднял свой взгляд, — Мне жаль, что так произошло, не представляю, как тебе было больно после смерти матери, но твой отец… он умер, пока ты был… —Я знаю…— холодно ответил Ли и резко встал с дивана, — Да, оба моих родителя…их нет, но не нужно меня жалеть, мне ничего от вас с братом не нужно, я просто приехал забрать свои вещи и поблагодарить Вас, матушка, что заботились обо мне в отсутствие мамы, — Минхек не употреблял слова ‘смерти’, будто бы специально пытаясь показать, что эти люди всего лишь находятся в отпуске, беззаботно отдыхают на тёплом берегу, и в скором времени они должны вернуться. Женщина хотела сказать что-то ещё, но тут же передумала, улыбнулась и произнесла: — Я рада снова видеть тебя, вы с другом можете оставаться здесь столько, сколько вам нужно… Писатель ничего не ответил, он просто уверенными шагами направился в сторону лестницы, оставляя внизу Хенвона одного, лишь тихо бросив слова «Я скоро вернусь…». Парень нервничал из-за того, что находился наедине с этой женщиной, хотя она и выглядела весьма доброжелательной, но все равно чем-то пугала Че, поэтому он извинился и вышел на улицу, где по счастливой случайности стоял курил тот самый Хосок. — Спасибо, что подвезли нас…— в растерянности парень ляпнул первое, что пришло ему в голову. — Мне просто стало жалко Вас. Хенвон нахмурился. Он считал этого здоровяка невероятным хамом, особенно после того происшествия на железнодорожной станции. — Почему же? — Вы связались не с тем человеком. «Какая наглость», — подумал Че. Парень уже было хотел вернуться в дом, но его остановили словами извинения и неожиданно мягкой, даже немного печальной улыбкой. — Не поймите неправильно, — продолжил Хосок, выдыхая небольшое, почти прозрачное белое облако, — Вы не знаете моего брата, а даже если думаете, что знаете, Вы ошибаетесь и просто не сталкивались с тем, кем он является на самом деле. — Я знаю его прошлое…и могу точно заверить Вас, что люди меняются! — с гордо поднятой головой говорил Хенвон, но с каждой секундой начинал сомневаться в собственных словах. Ведь если подумать, он совсем не знает человека, ворвавшегося в его жизнь так внезапно, почти из ниоткуда. Писатель, коллекционирующий бабочек, пианист, обладающий невероятно красивыми руками, и просто обычный парень, который был обычно по-человечески и трагично влюблён — это все, что известно о Ли Минхеке. В мыслях начали всплывать стихи, которые писатель читал Хенвону, заветный пролог горячо любимой, почти до ненависти обожаемой книги «Амур и Психея», про которую Хенвон начал забывать последнее время, что казалось ему удивительно странным. Несколько недель назад он помнил практически каждую строчку, а сейчас даже сюжет ускользает из памяти, заполняя ее лишь одним человеком — Ли Минхеком. У парня не может быть проблем с памятью, тогда почему же это происходит? Чем больше он думает об этой книге, тем меньше помнит ее, он забывает все, вплоть до того, что само название отдаётся в его сердце чем-то незнакомым и ещё не изученным. — Мне Вас правда жаль, — продолжал печально-мило улыбаться Хосок и утешать взглядом парня, который до сих пор переливался фиолетово-синими красками побоев, а лицо его было настолько бледно и изящно, что могло бы считаться самым красивым в своей меланхолии, — Трагично, что такие прекрасные светлые люди, как Вы, влюбляются в нечто темное и разрушительное, вроде Ли Минхека. Хосок докурил свою сигарету и плавно направился в сторону калитки, но на этот раз его остановил сам Хенвон. — Расскажите мне, — настойчиво попросил Че, — пожалуйста…— уже мягче добавил он, после чего поймал тот самый печальный взгляд, от которого тело сковывает странным, легким, как перистые облака, приятно-болезненным чувством…сострадания? — Мне нужно убирать листья на заднем дворе, давайте поговорим там? — с виноватым видом предложил мужчина, на что Хенвон молча кивнул и последовал за ним. flashback music: iday- whale Рядом с домом семьи Ли находился небольшой парк, предназначенный специально для прогулок пожилых пар, беременных женщин и одиноких людей. Обычно дети и подростки не рисковали туда забегать, так как какая-нибудь ворчливая старушка, боясь нарушения своего спокойствия, обязательно прогоняла бы негодников прочь. Однако юному Ли Минхеку, по своему обыкновению достаточно тихому, разрешали сидеть на лавочке в этом парке и заниматься своими делами, которые обычно состояли из написания стихов и молчаливых дум, сопровождающихся пристальным взглядом на определённый объект, будь то листик, камень или дремлющий дедушка с газетой. Одним летним вечером юноша возвращался со школьной практики, которую так любил посещать. Вот только любил он далеко не из-за дополнительных уроков французского или немецкого, а из-за одной девушки, имя которой было Психея. Именно с ней Минхек был необыкновенно близок, он находил в ней образ той самой греческой богини, именем которой и нарекли девушку при рождении. Эти двое проводили не так много времени вместе, потому что было слишком опасно дружить двум творческим людям, способным одним своим словом разрушить мир. Но они проводили достаточно времени для того, чтобы знать друг друга лучше, чем самих себя. Психея тоже писала стихи, она была умна, обаятельна, красива и непозволительно чиста. Под чистотой Минхек всегда подразумевал людей, которые, обладая грязным прошлым и настоящим, способны творить что-то, что будет сиять невинностью, подобно белоснежной лилии в темном болоте. Психея была именно такой. Она завораживала и привлекала писателя одним своим чистым существованием. — Вы закончили эпилог романа? — девушка подбежала сзади к Минхеку и положила руку на плечо, чтобы немного его притормозить. — Не совсем, мне не хватает чего-то… И я не понимаю, чего именно…но я точно знаю, что ответ находится у меня под носом, — юноша нежно убрал руку со своего плеча и продолжил свой путь в сторону парка. Минхек, казалось, уже даже не шёл, он просто бежал туда, будто именно там скрывался ответ, который был так ему необходим. Психея была влюблена в него, в его мысли, стихи и в этот энтузиазм, с которым Минхек искал свою необходимость. — Остановитесь! Если Вы будете так спешить, тогда то, что вы ищете испугается и убежит от Вас, — немного по-детски лепетала Психея, после чего обогнала парня, остановилась прямо перед ним и раскинула руки, как бы не позволяя пройти дальше. В этот момент пронёсся сильный ветер, развевая волосы за ее спиной, подобно крыльям. Минхек сначала улыбнулся, а потом начал тихо смеяться, смущая тем самым девушку. — Простите, Вы сейчас немного похожи на бабочку… — Разве Вы не любите бабочек? — тут же произнесла Психея, а через секунду начала жалеть о сказанном. — Люблю… Долгая неловкая тишина. Размеренный шаг. Вот и парк. Никого не было, лишь оставленная на скамейке возле небольшого фонтана помятая газета напоминала, что днём здесь ещё были люди. Но все забираются в свои убежища, когда наступает темнота. Все боятся её, все боятся того, что кроется в ней. Может этот страх оправдан? — Минхек…— едва слышно произнесла Психея, когда присаживалась на лавочку под старой яблоней, — можно спросить кое-что? Парень кивнул и молча устроился рядом с ней, предчувствуя не совсем приятный разговор. — Давайте перейдём на ты? Мы знаем друг друга довольно долго, но до сих пор продолжаем соблюдать этот странный этикет. — Я не могу…— выдавил из себя юноша и повернулся к девушке, чтобы заглянуть ей в глаза. — Почему? — Мне страшно… — В этом ведь нет ничего страшного, смотри, я тебе покажу…— Психея первая исключила уважительное обращение и положила свои нежные белые руки на лицо парня, медленно протягивая каждое предложение, — Как у тебя дела? Что ты думаешь о последней прочитанной книге? Ты мне очень нравишься. Зрачки Минхека расширились и заблестели настолько, что это даже пугало. Он положил свои ладони на руки девушки, которые продолжали держать его лицо, и снова нежно убрал. — Ты злой…— обиженно пробурчала она, встала со скамейки и подошла к этой самой яблоне, чтобы не смотреть на Минхека, иначе бы она разрыдалась прямо перед ним, а показывать свою слабость ей нельзя ни в коем случае. — Прости…— вдруг прошептал парень и тоже встал, — Разве тебя не потеряют в приюте? — игнорируя недавнее признание, немного грубо спросил он и подошёл со спины к Психее. — Мы же договаривались не говорить об этом месте… — более обиженным голосом протянула она, после чего обернулась, — Зато видишь? Говорить на «ты» не так страш- Не успела Психея закончить, как Минхек своим поцелуем прижал её к дереву, при этом слегка держа за шею. Девушка находилась в такой эйфории, что почувствовала чужие слёзы на своих щеках только после того, как парень разорвал их губы, продолжая сжимать её шею. — Минхек, что с тобой? — Психея увидела темно-бордовые, почти чёрные из-за освещения полоски на щеках парня и какой-то странный взгляд, который она никогда раньше не наблюдала. Этот взгляд был не злым, не пугающим, не страстным, он был… совершенно пустым. Настолько пустым, что даже не находилось вещей, с которыми бы можно было его сравнить. Парень продолжал сжимать свою руку и смотреть сквозь девушку, не останавливаясь повторять, что она ему безразлична. Такого противоречия ещё никогда не было в жизнях обоих людей. Психея не сопротивлялась, а наоборот, пыталась притянуть к себе парня, чтобы обнять его и успокоить. Она давно догадывалась, что с ним что-то не так, что его постоянно пополняющаяся коллекция бабочек не зависит напрямую от желания собирать их. Просто они — единственное, благодаря чему Минхек до сих пор остаётся собой. Эта маленькая война продолжалась минут пять, но по ощущениям прошло несколько долгих и мучительных часов. Когда Психея начала терять сознание, Минхек отпустил руку, позволяя девушке упасть на землю. — Ты мне безразлична. Уходи. «Почему я это говорю? Простите, моя милая Психея, я не хотел причинять Вам боль, я не хотел говорить такие ужасные слова…», — эхом раздавался дрожащий напуганный голос в голове. — Ты болен, Минхек, позволь мне помочь тебе… — хрипящим после удушения голосом молила Психея. — Я сказал тебе уходить! — во все горло крикнул Минхек. На его лбу выступили вены, а из глаз все больше проливались кровавые слёзы. Любовь убивает. Минхек сейчас убил не только себя, не только Психею, он своей любовью эту же любовь и убил. Девушка исчезла, оставляя Минхека наедине с самым ненавистным ему человеком — собой. Медленными шагами Ли направился к своему дому, его пустой взгляд постепенно чернел, приобретал каштановый блеск. Как только парень зашёл в дом, он камнем свалился на пол и просто начал болезненно рыдать. Отец нервно подошёл, поднял за шиворот 14-летнего сына, который своим недугом доставил ему немало проблем. Мужчина тяжело вздохнул и потащил его наверх, отперев два замка на двери в комнату матери, он ещё раз посмотрел на лицо сына с неким отвращением. Минхека кинули в сторону кровати, как какого-то щенка, но ему тогда, к счастью, было все равно на это. Он поднял красные от слез и крови глаза на человека, которого любил больше всего на свете. От грохота женщина проснулась и, увидев сына, лицо которого последние два года часто купается в собственной крови, обняла его крепко. Её сердце сжималось в колючей проволоке от одного осознания, что причиной болезни Минхека является она сама. — Мам, я устал, — плачет он куда-то чуть ниже плеча женщины, — я не хочу больше убивать бабочек, чтобы сдерживать его в себе, я не хочу больше жить в постоянном страхе, что могу убить кого-то, я просто хочу прекратить все это, я просто хочу умереть и закончить на этом, — парень захлебывался собственными словами, ощущая во рту металлический привкус крови, которая попадала вместе со слезами. — Я понимаю тебя, понимаю, все будет хорошо, — тёплые руки женщины нежно гладили сына по голове, — Успокойся, а потом расскажи все. Минхек тут же перестал плакать, громко всхлипнул и сквозь зубы, будто боясь произнести её имя, прошептал: — Это Психея, — парень немного отстранился от призрачного образа мамы, чтобы посмотреть ей в глаза, — я чуть не убил её… Amor necat* *любовь убивает Таким образом, незаконченный эпилог их романа стал прологом для нового произведения, название которого было ‘Амур и Психея’. конец flashback — Я не в курсе всех подробностей, но по словам отца знаю, что в 14 лет Минхек убил свою подругу, её тело нашли в фонтане того парка, — Хосок указал на небольшое каменное сооружение, которое хорошо было видно сквозь голые ветки деревьев, — Вот только с этим делом никто не хотел возиться, так как у девочки не было родителей, да и вообще списали все на самоубийство, но Минхек сам признался в ее смерти, так что сомнений у меня не было. У родной матери Минхека с рождения были различного рода психические отклонения, собственно, наверное, они её и погубили. А Минхек унаследовал лишь одно заболевание, но оно намного страшнее всех, что были у его матери. Осенью того же года отец предложил моей маме вместе со мной переехать в их дом. Хенвон сглотнул огромный ком, застрявший в горле. Во все это просто невозможно было поверить. Ему так много хочется спросить, но один вопрос страшнее другого, поэтому парень задал самый нелепый из всех: — Подождите, у вас с Минхеком один отец, но разные матери? Хосок усмехнулся, посчитав забавным, что после всей истории парень задал именно этот вопрос. — Да. Не спрашивайте, как это получилось, просто примите, как данное. Хенвон молча кивнул. — А мать Минхека…что с ней случилось? — Не знаю. Отец никогда не говорил о ней. Я знаю только, что она была больна. И что брат постоянно носит её кольцо и коллекционирует бабочек так же, как это делала его мама. За все время, проведённое с ним в одном доме, мы так и не сблизились, даже пару раз дрались, когда я заходил в его комнату, то есть… бывшую комнату его матери. Там всегда было темно, и все стены были увешаны мертвыми бабочками. Жуткий парень, в общем, который никого никогда не впускал к себе. Он даже потом стал запирать дверь на замок, будто пытаясь спрятать не бабочек, а самого себя. Моя мама всегда была добра к нему, прощала ему прогулы, покупала ему одежду и готовила для него, а он ещё и умудрялся отказываться от всего этого. Честно, я ненавидел его, я завидовал ему, хотя особо нечему было завидовать, но просто меня всегда за все ругали и наказывали, а ему все сходило с рук… Однажды из-за его болезни все дошло до того, что я сломал ему руку, у меня просто тогда не было выбора, но мама не захотела меня даже слушать, а просто молча выставила из дома. И я со злости тогда пошёл в город и натворил бед, за которые мне до сих пор стыдно, а соседи до сих пор сторонятся меня. Как оказалось, Хенвон напрасно считал этого здоровяка плохим человеком. Он скорее похож на большого обиженного ребёнка, который никак не может повзрослеть. И в этом человеке Хенвон видел нечто трагичное, отчасти знакомое и ему самому. Внезапно внутри Че поселилось что-то тяжёлое, ноги стали ватными, а в глазах замелькали белые пятна. Но парень проигнорировал это, так как подобное состояние преследовало его почти всю жизнь. — Спасибо, что рассказали. Мне кажется, Вам стоит поговорить о своих чувствах с мамой, потому что нет ничего хуже, чем застрять на одном месте, затаив в себе ненависть и обиду. Вам нужно двигаться дальше и… — Простите, но я в советах не нуждаюсь. Хосок открыл рот, чтобы продолжить изливать недовольство парнишке, который суёт нос не в своё дело, но прямо на его глазах Хенвон вдруг свалился без сознания. Повезло, что он упал в кучу листьев и не пострадал. — Что ты сделал с ним? — в калитке показался Минхек, который тут же бросился к парню на земле. —Это сделал с ним не я, — брат демонстративно отошёл в сторону, — а ты…***
music: j2 — umbrella (epic trailer version) Писатель почти сутки провёл возле бессознательного Че. Минхек некоторое время испытывал эффект дежавю, ведь, казалось, совсем недавно он сидел вот так же в церкви, так же записывал все в ежедневник, так же в перерывах гладил Хенвона по нежной, несмотря на царапины, коже и мягким волосам; проводил пальцами по его бледным, но все ещё невероятно красивым губам, которые больше напоминали распустившийся цветок пиона. И когда Хенвон наконец открыл глаза, он увидел перед собой плачущего Ли. Его слёзы больше не были кровавыми, они были кристально чистыми и абсолютно искренними. «Так красиво, он даже плачет красиво», — первое, что пронеслось в голове у Че. Он даже не думал о том, как оказался в комнате с бабочками, не думал о последних услышанных словах про прошлое Минхека. Ему было все равно, потому что это прошлое остаётся в прошлом, а сейчас этот человек сидит прямо перед ним, весь такой настоящий и чистый… — Привет…— прошептал Хенвон, но в эту же секунду на его губах оказался палец писателя, как бы запрещая ему говорить. Че осознал, что сказал в дружеской форме, после чего сразу же убрал палец со своих губ и закончил, — ствую… Минхек вытер слезы и примкнул своим лбом к голове парня, таким образом измеряя его температуру. — Доброе утро, — прошептал в губы Хенвона писатель, едва касаясь их, и сразу же отстранился, — Вам нужно поесть, иначе снова упадёте в обморок, — внезапно холодно и серьезно приказал Ли, а потом взглядом указал на поднос с едой, стоящий на тумбе возле кровати. Удивительно, как человек может за одну секунду из мягкого плачущего ребёнка превратиться в строгого ледяного мужчину. Минхек направился в сторону двери, но Хенвон остановил, шепотом произнеся его имя. — Не уходите…— проскулил парень, но на его слова писатель никак не отреагировал, он просто молча захлопнул за собой дверь. Позавтракав, через минут пятнадцать Хенвон уже медленно спускался вниз. Все его тело адски болело, голова кружилась, а мысли терялись где-то в неизвестности. Глаза непроизвольно начали слезиться, он протёр их рукавом, после чего заметил, что все это время на нем был тот самый темно-голубой свитер. Парень натянул посильнее рукава до самых подушечек пальцев, и приблизил руки к лицу. Он чувствовал его, он чувствовал слабый аромат кофе, смешивающийся с парфюмом, он чувствовал эту мягкую нотку ежевики и свежести летнего леса; он чувствовал его, чувствовал Минхека, чувствовал не только на руках, нет, по всему телу, он чувствовал его везде, даже там, где его сейчас нет. Внизу лестницы с серьёзным лицом стоял Хосок, которого Хенвон не сразу заметил. Когда Че спустился, старший Ли схватил парня за руку и слегка прижал к стене. — У Вас ещё есть шанс сбежать, я Вам помогу вернуться в родной город, — начал полушепотом тараторить мужчина. — Отстаньте, я не собираюсь никуда сбегать! — Хенвон оттолкнул здоровяка, но он тут же схватил уже за обе руки парнишку, не позволяя тому делать лишних движений. — Вот номер телефона, если Вам понадобится помощь, звоните, — продолжил уже шепотом Хосок. После чего быстро засунул в передний карман брюк парня маленькую желтую бумажку. — Да разве так помощь предлагают? — начал возмущаться Хенвон, но мужчина со всех ног бросился к главному выходу и куда-то убежал, оставляя за собой небольшие пятна крови. «Да что с ним такое?», — Че недоумевал и все больше удивлялся происходящему в этом доме. Парень обратил внимание на странный едкий запах и шум, доносящийся откуда-то из-за угла, поэтому из-за любопытства он заглянул за него, но там никого не было, Че прошёл в следующие комнаты — тоже никого. И наконец, проходя через кухню, он заметил, как из уборной вышел Минхек. Его волосы и руки были влажными, а лицо сохраняло некий багровый оттенок, будто бы он снова умывался кровью… — Мы уезжаем. — Что? А как же попрощаться с матушкой? А вещи… Писатель ничего не ответил. Он подошёл уверенными шагами к парню, взял его за руку и потащил к тому выходу, из которого недавно выбежал Хосок. У ворот стоял заведённый чёрный Buick Sedanette Straight Eight 1941 года, который достался от отца. Без лишних слов Хенвон сел на пассажирское сиденье рядом с водителем, который в этот момент бросал что-то маленькое в открытую дверь дома, после чего, захлопнув дверцу машины, Ли сразу же тронулся с места. — Объясните мне уже наконец! — начал вдруг кричать Че, — Что здесь вообще происходит?! — когда машина выехала на прибрежную трассу, водитель сбавил скорость, но продолжал молчать. Хенвон уставился в заднее окно и увидел огромный столб чёрного дыма в небе, — Минхек…— испуганным голосом позвал водителя парень, но тот продолжал стальным взглядом сверлить дорогу, будто сейчас именно она была его худшим врагом, — Минхек! Что произошло? Куда мы опять едем? — Заткнись. — Что…? Хенвон вдруг вспомнил слова «если вы услышите от меня обращение на ты, лучше убегайте подальше и не разговаривайте со мной», и им в этот же момент овладел ледяной страх, потому что необходимость побега исключена. На писателе была лишь одна белая рубашка, ее рукава были закатаны, что позволяло татуировкам неловко танцевать на его руках, а кожа все сильнее покрывалась мурашками; от холода, страха или чего-то ещё — неизвестно. Но Хенвон четко осознавал одно — ему страшно. Очень страшно, но вовсе не за себя, нет, ему страшно за Минхека, лицо которого снова превратилось в камень, эмоции сошли на нет, кожа покраснела настолько, что создавалось впечатление, будто она вот-вот сейчас лопнет, а кровь заполнит весь салон машины. На лбу писателя вновь выступили вены, а капилляры в глазах давно полопались. Напряжением, исходившим от Минхека, можно было заменить целую электростанцию. Невероятно было и то, как он до сих пор сохраняет хладнокровный вид, спокойно сжимая руль одной рукой и продолжая крутить кольцо другой. Хенвон ещё раз обернулся, чтобы убедиться в том, что там и правда начинался пожар. Чёрный столб с каждой секундой разрастался, а ветер только и пытался разносить его в разные стороны, образуя темную дыру в небе. Че опустил взгляд на задние сиденья и заметил, что там лежат все их вещи. И ещё один большой чёрный пакет, из которого торчали какие-то деревянные коробки, очень похожие на энтомологические. Внутри машины стало слишком жарко, и виной тому было сильное напряжение Минхека, которое то и дело, что с геометрической прогрессией увеличивалось. Хенвон опустил окно, чтобы хоть немного прийти в себя, но воздух, с яростью ворвавшийся в салон, лишь заставил парня задыхаться. За последние несколько дней произошло много противоречий. И самым главным из них был именно Ли Минхек. Машина проехала примерно 15 миль от Абердина, остановившись возле некого подобия деревушки, состоящей из трёх маленьких домиков, стольких же садиков и одного колодца. Писатель первым вышел из машины, Хенвон тут же последовал его примеру, но, как оказалось, в этом не было совершенно никакой необходимости, так как Минхек через секунду сам схватил парня за руку и потащил к одному из домов. Вблизи Че разглядел, что это заброшенная деревня, окна были в двух домах заколочены, а земля поросла сухими сорняками. Единственным участком, который выглядел относительно презентабельно был тот, куда и привёл писатель. Перешагнув через низкий поломанный забор, Минхек бросил Хенвона на влажную землю. Напряженность распространилась на несколько метров, воздух стал тяжёлым, даже небо затянулось грозовыми тучами, будто именно писатель повелевал ими. Ли закрыл руками лицо и начал шёпотом произносить слова на латыни. — Terrae filius, tempus edax rerum, semper mors subest, descensus averno facilis est… *дитя природы, время уничтожает все, смерть всегда рядом, легко же схождение в преисподнюю… Хенвон не понимал ни одного слова, но это не делало ситуацию менее пугающей. Парень медленно встал, боясь напугать писателя, осторожными шагами подошёл к нему и протянул руки, чтобы обнять, но, заметив этот жест, Минхек мгновенно схватил его за шею и сделал шагов пять в сторону ближайшего дерева, тем самым придавив голову Че к жёсткому стволу. Минхек улыбнулся, сжал лебединую шею в своей руке настолько сильно, что её обладатель теперь выглядел как пурпурный закат, и, приблизив свои губы к левому уху Хенвона, писатель ядовито прошипел: — Hoc est circulus vitiosus… *Это мой порочный круг… Кровавые слёзы Минхека смешались с ледяным дождем и смыли всю чистоту, отчаянно пытавшуюся остаться в Хенвоне. Писатель целовал его, душил и снова целовал; срывал едва затянувшиеся раны на его спине; а винного цвета слезы стекали с лица Ли и хаотично рисовали тонкие полосы по обнаженному изуродованному телу парня. Хенвон пытался кричать, но его голос срывался, пытался избавиться от ледяного присутствия Минхека в себе, но писатель пенетрировал его с каждым разом глубже, он терял сознание и снова приходил в себя до тех пор, пока не остался лежать на мокрой земле в полумертвом состоянии, с брюками до колен и разорванной душой. Прежде чем полностью потерять сознание, в мыслях Хенвона послышался собственный голос: «Какую трагедию сегодня оплакивает небо? Я думаю, что меня.» И он заснул под дождём, сжимая в руках грязный синий свитер, который по-прежнему сохранял, пусть и очень слабый, но все ещё нежный аромат кофе и парфюма Минхека.