«Ты мечтаешь быть подобной Персефоне, что была нежно любима богом и имела власть в его королевстве. Но в тебе слишком много от Икара, влюбившегося в бога лишь для того, чтобы в конце упасть в море. Ты погибнешь, когда пылающая страсть бога растопит твои крылья».
—Если ты взлетишь слишком высоко…ты падешь ещё ниже.
flashback Три стука в дверь. — Войдите, — спокойным, немного надменным голосом протянул Чангюн, не подразумевая, кто именно сейчас зайдёт в его кабинет. Худая тень, осторожно заплывшая в комнату, напугала доктора, поэтому он вскочил с кресла. — Доброе утро…— прошептал Хенвон, не поднимая глаз на врача и посильнее сжимая в кулаках большую клетчатую рубашку. — Что случилось? — засуетился Чангюн, продолжая бегло изучать худощавое тело: на лице виднелись небольшие царапинки, ногти на руках содраны настолько, что в некоторых местах до сих пор просачиваются назойливые змейки крови. Признаков серьезных повреждений не было, но почему тогда этот парнишка выглядит так, будто прошёл через войну? — Да ты весь дрожишь, садись, я найду что-нибудь тёплое для тебя, — врач в несколько ловких движений схватил тонкий, больше похожий на шарф, бордовый плед со своего кресла, после чего накинул его на плечи Хенвона. — Мне не холодно…— Че произнес достаточно тихо, но лично ему показалось, что звук был непозволительно громким, поэтому парень закусил язык от испуга собственного голоса. Это было раннее зимнее утро. Мир за окном бледно-голубого кабинета все ещё утопал в темной прекрасной бездне, которую люди привыкли называть ночью. — Рассказывай…— доктор скрестил руки на поверхности стола и пристально уставился на парня, — Что заставило тебя прийти так рано? Хенвон долгое время сидел и молчал, изучая свои бледные пальцы, которые были больше похоже на обломки мраморной скульптуры. Он чувствовал на себе пристальный заинтересованный взгляд, из-за которого все тело сковывало невидимой пленкой из разбитого стекла. Парень через силу поднял свои глаза на розоватые костяшки пальцев Чангюна и тихо произнёс: — Я не могу говорить, когда на меня так смотрят… Еле слышно врач буркнул себе под нос «ну, хорошо» и встал из-за стола. Размеренным шагом он подошёл к окну и теперь наблюдал за пациентом через отражение. — Тебе снова начали сниться кошмары? — более утвердительно, чем вопросительно сказал Им и тут же заметил реакцию парня на его слова, — Ты ведь знаешь, что я желаю слышать всё о твоих кошмарах, чтобы разобраться в чем проблема? Хенвон вздрогнул и сильнее вжался в бордовую тёплую ткань, но даже она ничуть не унимала его дрожь, ведь причиной был вовсе не холод. — Я расскажу, но пообещайте, что сделаете кое-что после того, как я закончу… Чангюн незаметно усмехнулся. — Если это только будет в моих силах. dreammusic: mikky ekko - pull me down (emperor remix)
Придуманный зыбучий мир в голове сливался с реальностью. Откуда-то сверху надоедливо слышится мелодия Реквием, от которой так и хочется вывернуться наизнанку и высвободить внутренних демонов. Хенвон бежал по пустому сужающемуся коридору, такому знакомому и выцветшему бежевому коридору больницы, в которой работал Чангюн. Че так спешил в его кабинет, что даже не заметил, как другие двери просто начали исчезать. Хенвон бежал, спотыкался, поднимался и снова бежал, он даже не задыхался, просто инстинктивно бежал от кого-то или чего-то, что его до боли и дрожи пугало; бежал изо всех сил до тех пор, пока не дотронулся до заветной позолоченной ручки. Парень захлопнул за собой дверь и скатился вдоль неё уже внутри кабинета, который выглядел совершенно не так, как было в его памяти. Вся стена, которая в реальности увешана странными рисунками и таблицами, вдруг стала стеклянной. Создавалось впечатление, будто даже это стекло искажается и тает в воздухе; оно было настолько мягким, чистым и прозрачным, что, казалось, коснёшься его и провалишься в мир, который буквально разрушался на глазах. Свинцовые тучи снаружи неслись по небу в хаотичном направлении и с невероятной скоростью, листья деревьев почернели, а река, которой и вовсе никогда там не было, вдруг взлетела яростным драконом, она сносила и хоронила в себе маленькие и хрупкие, словно карточные домики, здания. За окном творился хаос. Птицы замертво падали градом на землю, шторм ломал массивные деревья, уносил любую живность в адское черно-красное небо, и только здание со стеклянным окном оставалось в безопасности, словно вокруг него был защитный барьер. Или же здесь находится тот, кто весь этот хаос и создал? Юноша по привычке сел в кресло перед столом врача, которого, кстати, на месте не было, но его присутствие ощущалось повсюду. Довольно странно, что происходящее за окном совершенно не пугало Хенвона, он просто молча смотрел с неким…восхищением? В воздухе скользили материальные мысли, они кричали и шептали одновременно: «Посмотри… Это все внутри тебя. Это твой личный хаос. И ты ничего не можешь с этим сделать, поэтому смиренно смотри. Смотри и наслаждайся тем, во что ты себя превратил» Внезапно на плече оказалась чья-то тяжелая рука, которая одним касанием парализовала каждую клеточку тела Че, и он в ужасе застыл от осознания, что это именно то, от чего он сломя голову бежал. И как иронично, что спрятаться он решил именно в его логове. —…Чангюн? Мужчина в чёрном костюме одним движением выдернул ремень из своих брюк и затянул его на шее Хенвона. Парень даже не сопротивлялся, он просто молча принял удушье, как что-то обыкновенное. Оно отчасти так и было, ведь Хенвон каждый день задыхался, каждый день пытался выжить в мире, где даже за то, что он просто существует, его наказывали, но почему-то именно сейчас он принимает все это. Он принимает смерть, как ещё одно успокоительное. Прошло где-то секунд десять мнимого сопротивления, и парень потерял сознание. Когда он открыл глаза и обратил их в сторону окна, на улице уже падал хлопьями снег, он окутывал руины бывшего города белоснежной пеленой, будто прощался с ним. Хенвон попробовал встать, чтобы подойти поближе и посмотреть на ужасающее спокойствие, но не смог, так как руки его были скованы цепью и прикреплены к железной кровати, на которой не было ничего, кроме грязного матраса. Его прежняя одежда и обувь тоже отсутствовали, парень просто сидел и дрожал, фокусируясь на пролетающие хлопья снега в надежде, что они заберут с собой и его. Но он даже не представлял себе, что скоро его ожидает нечто похуже смерти. Че прижался к стене и теперь пропускал весь ее холод через себя, а спину его прикрывала лишь белая льняная рубашка, слегка похожая на ту, в которую заворачивают маленькое тело новорожденного ребёнка. Мелодия Реквием продолжала пробиваться и разрушать и без того хрупкое сознание парня. Все мысли исчезли, надоедливый демонический шёпот перестал заглушать внутренний голос, а в голове поселилась кромешная всепоглощающая пустота. — Ешь…— приказал только что вошедший в комнату Чангюн, кидая в сторону Хенвона консервную банку. — Где я? — Че сказал это совершенно безразлично, будто он так часто попадает в неизвестные места, что уже просто не удивляется. В целом, обстановка была похожа на привычный кабинет доктора Има, вот только вся мебель в секунды «постарела», у потолка нарисовалась паутина, а по полу были разбросаны различные металлические предметы. Чангюн в уже потрепанном чёрном костюме присел на корточки перед парнем и резко схватил его за подбородок. — Мы в мире, который по твоей вине превратился в ад. Осознание того, что всё происходящее является сном пришло к Хенвону лишь тогда, когда Чангюн положил его на кровать и поставил перед глазами поднос с грязными хирургическими инструментами, которые одним своим видом могли вызвать истерию. — Ну, с чего начнём? — Им протянул руку в сторону приборов, — С ножниц или скальпеля? Мне лично больше нравится скальпель, но если ты хочешь подольше развлечься, то… — Нет! Это все сон! Точно сон, такого просто не может быть! — вскрикнул вдруг Хенвон во все горло, чем вызвал лишь насмешку доктора. — Значит скальпель…— Чангюн грациозно вытащил маленький ножик и приблизил его к ноге дрожащего парня. Че мечтал, что вот-вот он проснётся и ему не придётся проходить через все это, он пытался жмурить глаза так сильно, что появлялись белые вспышки, он даже пытался прикусить язык, но все было безрезультатно. В следующую секунду он почувствовал раздирающую боль в правом бедре, которая медленно поползла вниз, оставляя за собой горячую полосу крови. И чем глубже продолжал резать Чангюн, тем яростнее и смертоносней становилась буря за окном. Мелодия Реквием адской колыбелью раздавалась в ушах и глушила часть криков, которые вырывались из Хенвона. Ведь он чувствовал абсолютно все; на секунду ему даже показалось, что этот сон, нет, даже не сон, а скорее этот кошмар может быть реальностью. Но сейчас совершенно не важно то, где он находится, главное — выбраться из этого отвратительного места. И желательно живым. Сквозь плач и начинавшуюся истерику Хенвон едва ли смог связно произнести: — Ч-то т-тебе нужно…? — Мне нужно, чтобы ты остановил апокалипсис. — Н-но я н-не знаю к-как… — Знаешь. — коротко ответил Чангюн, после чего вертикально и резко воткнул скальпель в живот парня. Прошло неопределенное количество суток таких пыток. День и ночь невозможно было различать, так как за окном всегда было темно и бушевала снежная буря. Хенвон и понятия не имел, как остановить этот ночной кошмар, он всеми своими силами пытался проснуться, пытался мысленно остановить странный апокалипсис за окном, даже пытался сбежать, но в следующую секунду вновь оказывался прицепленным к кровати. Рваные раны заживали в течение нескольких часов, после чего Им снова резал по затянувшимся розовым полоскам. Он не ограничивался ногами, вскоре он начал хаотично резать живот, спину, шею, даже лицо, но все раны затягивались, быстро и болезненно, но затягивались. Ритуал Чангюна был довольно прост: он всегда уходил куда-то на три часа, а потом возвращался с консервами, кидал их Че, наблюдал за тем, как парень проглатывает холодную, вероятно, просроченную гадость, после чего идут долгие мучительные часы пыток. И странным было ещё то, что это «спасение мира от апокалипсиса» не просят у Хенвона, а выпытывают. Парень пытался задавать вопросы, просил дать хоть какие-нибудь подсказки, однако любые попытки диалога заканчивались «ты сам знаешь». Но нет, Хенвон не знал и не знает. И он сейчас в полнейшей растерянности умирает в собственном разуме от руки человека, который ему никогда не причинял боль… По крайней мере, в реальности. На четвёртый день Чангюн пришёл с куском хлеба, вместо привычных консерв, и даже не бросил его в Хенвона, а спокойно положил на табуретку, стоящую рядом с кроватью. — Время на исходе. С тобой оказалось намного сложнее, чем мы рассчитывали…— с хрипотцой говорил себе под нос доктор, покачивая в руке бокал с бордовой жидкостью. — Мы? Чангюн презрительно посмотрел на Хенвона. Нет, он даже смотрел не на него, а в него, будто пытаясь разглядеть душу, будто в ней кроется тот самый ответ, который так необходим доктору. Сделав ещё один глоток, Чангюн подошёл к кровати и снова за подбородок поднял голову парня на себя. — Надо ускорить тебя, — Им улыбнулся и впился ногтями в кожу, — Если закроешь глаза, я тебе внутренности выпотрошу, — спокойно предупредил доктор, а потом начал наклонять бокал прямо над лицом Хенвона, тем самым заполняя эти две маленькие пропасти, которые называют глазами, жгучей жидкостью. Хенвон терпел первые три секунды, даже не кричал, потому что просто не мог поверить в то, что с ним все это правда происходит, пусть даже и во сне. По правде, он с каждым днём пыток все больше сомневался, сон ли это на самом деле. Ровно три секунды и парень закричал так, что даже непробиваемое штормом, наводнением и камнями окно пошло трещинами. Было заметно, как вдоль всей стеклянной стены молниями расползлись белые волосы, которые в скором времени должны были разорвать прочную защиту на множество маленьких осколков. Хенвон ослеп. Он понял это, когда на секунду зажмурил глаза, открыл их и не почувствовал никакой разницы. Все было во мраке. Любое сокращение мышц лица причиняло ему невыносимую боль, но он продолжал кричать в темноту с открытыми глазами, умоляя Има прекратить все это. — Заткнись… — Чангюн бросил в стену бокал и агрессивно вцепился в сухие жгучие губы парня, чтобы хоть как-то заставить его замолчать. И Хенвон замолчал. Он ничего не видел, но зато теперь все чувствовал в сотни, а то и в тысячи раз сильнее. А именно он чувствовал то, что этот человек сейчас касается его губами, пусть так грубо и больно, пусть во сне, пусть во время пыток, но он целует его, и это похоже на ещё одну пытку. Это чувство заглушает предшествующее насилие, заглушает любую боль, заглушает всё и сводит с ума. Когда Чангюн освободился от горькой схватки, он ещё раз взглянул в Хенвона и наконец-то увидел то, что поможет закончить этот апокалипсис. — Постой… — Че на ощупь нашёл руки доктора и судорожно сжал их в своих, — сделай это ещё раз… — Только после того, как ты закроешь двери в ад, — доктор сначала нежно поднял одну руку и положил ее на голову парня, но потом сильно сжал грязные волосы Хенвона и бросил его на пол, — а сейчас вали спать, я лягу на кровать. Хенвон попытался повернуть голову в сторону Чангюна, чтобы хотя бы попытаться посмотреть своими мертвыми глазами в его лицо. — Ты останешься сегодня со мной? Чангюн промолчал. «Теперь ты даже посмотреть на свою гнилую душу не можешь», — дьявольский шёпот мыслей вновь начал атаковать разум Хенвона, а он все лежал на холодном полу с открытыми глазами и смотрел в пустоту, наслаждаясь временным спокойствием, — «Закончи всё это. Убей себя. Только так ты сможешь остановить весь этот хаос. Потому что ты и есть апокалипсис. Потому что весь этот мир — твоя душа. Потому что скоро от него не останется ничего, кроме пустоты» Эти слова разрывали Че на многочисленные куски, он не мог поверить в то, что весь этот ужасный мир — он сам. Он не хотел в это верить. «Тогда кто же Чангюн? Он тот, кто пытается остановить меня разрушать себя?», — подумал Хенвон, но в следующую же секунду на его лице появилась жалкая улыбка от подобных мыслей, — «Тогда зачем он все это делает, зачем он меня мучает…?» Хенвон осторожно и очень тихо поднялся на четвереньки и на ощупь пополз в сторону «своей» кровати, на которой сейчас спал Чангюн. «Зачем же я это делаю?», — повторял про себя Че весь долгий путь в два метра, которые ему казались двумя километрами. Парень нащупал ножки кровати и начал вести рукой вдоль одной из них, пока не наткнулся на край матраса. Рука сама поползла дальше по мягкой поверхности к источнику тепла и тут же встретилась с чем-то, что было похоже на плечо. «Но ведь это, черт возьми, мой сон», — Хенвон будто ответил сам себе на ранее заданный вопрос. Он продолжал уверенно вести подушечками пальцев уже по груди Чангюна, повторяя про себя, что он может делать все, что захочет. Но он ошибался. Когда парень лёг на край кровати, он продолжил блуждать дрожащей рукой по тёплому телу доктора. Хенвон не понимал, как так получилось, что на Име не было ни одежды, ни одеяла, возможно, их убрало само сознание, над которым парень теперь был властен, по крайней мере, он так думал. Че не знал, что сейчас происходит за тёмной пеленой на его глазах. Спит ли на самом деле Чангюн? Что творится за окном, и есть ли оно вообще? Все, чего он сейчас хотел — воплотить свои тайные подростковые желания хотя бы во сне. Он думал, что теперь контролирует всё. Но он ошибался Он снова и снова ошибался. Он был так опьянен внезапно полученной властью над своим сознанием, что позволял себе слишком многое; он жадно целовал грудь Чангюна, опускаясь правой рукой вниз живота, он кусал ключицы, медленно подбирался к шее, а потом и к губам. Это все было похоже на трагичное безумие, вернее, это оно и было. Трагичное, болезненное, прекрасное и чистое безумие. Чангюн с самого начала не собирался спать, он наблюдал все это время за манипуляциями парня и просто позволял делать все, что угодно его испорченной душе. — Ты даже не представляешь, как сильно я желаю тебя в реальности, — Хенвон прошептал в губы Чангюна, после чего впустил его в себя. В эту же секунду весь мир перевернулся, к парню вдруг вернулось зрение, небо опустилось на землю, врата в выдуманный ад открылись ещё шире, а треснутое оконное стекло не выдержало и наконец лопнуло, заполняя комнату крупными и мелкими осколками. Эти своеобразные прозрачные сюрикены резали спину Хенвона, однако он уже давно привык к боли и принимал ее, как подарок судьбы, который делает его сильным. Он верил, что эта боль принесёт ему пользу. Как иронично, что даже в этом он ошибался. Чангюн резко перевернул парня на спину, таким образом меняясь с ним местами. Стекло, будто нежным снегопадом, окутывало теперь все тело Има, но он продолжал доставлять Хенвону желанное болезненное удовольствие. Вдох. Смотри. Как ты отчаянно разрушаешь себя. Как чужая кровь прожигает дыры в твоём теле. Как твои желания разрывают тебя на части. Слушай. Этот треск стекла, которое сдерживало тебя долгие годы от нервного срыва, ты разбил его. Слушай крик человека, которому ты причиняешь такую сильную боль. Ты слышишь себя? Чувствуй. Позволь себе утонуть в этом адском котле из эмоций. Позволь этим плотоядным бабочкам в животе сожрать тебя изнутри. Позволь себе сгореть заживо под этой трагичной любовью. Позволь себе умереть, потому что у тебя больше нет права на жизнь. Выдох. Пламя охватило все тело Хенвона. Последнее, что он чувствовал, помимо разъедающего кожу огня, было присутствие Чангюна внутри, которому Хенвон отдавался со всем своим жалким мазохизмом. Потолок здания обрушился и накрыл это омерзительное безумие мягкой пеленой смерти. end of the dreammusic: annaca — wicked game
— Я проснулся от того, что царапал собственную кожу. Я плакал так долго и так сильно, что даже боялся умереть от этого. Ужасно, правда? И это кажется мне отчасти забавным, отчасти грустным: те сны, в которых я умираю — лучшее, что со мной случалось… Чангюн вновь повернулся лицом к окну, чтобы скрыть свои рвотные позывы. «Как такое вообще может сниться?», — думал он, чуть ли не начиная задыхаться от мыслей, что этот парень сейчас стоит и смотрит на него, будто бы никакого сна вовсе не было. — Что насчёт обещания? — Хенвон сказал достаточно уверенно, после чего потянулся своими холодными пальцами к запястью Има и попробовал соединить их руки, но доктор осторожно отстранился и вопросительно посмотрел на парня, — Ты обещал, что сделаешь… — Если это будет в моих силах…— доктор боялся даже просто посмотреть в сторону Че. Его сковал необъяснимый страх перед человеком, которому снились подобные вещи, тем более с его участием. Хенвон заметил, что с ним очень старательно избегают столкновения взглядом, поэтому сам вцепился в плечо Има и повернул спиной к стене, тем самым заставляя его посмотреть в свои глаза. — Поцелуй меня. Это меньшее, что ты можешь сделать, чтобы отплатить мне за то, что влюбил в себя и обрёк на такие страдания… — Хенвон…— Чангюн снова опустил глаза, но его голову тут же подняли за подбородок. — Это ведь в твоих силах. Я знаю, что ты можешь. Знаю, что хочешь… — Ты ошибаешься. Ты мне дорог, но… — Но что? Этот ублюдок Кихен дороже?! — Он ведь твоя семья, как ты можешь так говорить…? — У меня нет семьи, никогда не было, никогда и не будет. Че перешёл на крик, капилляры в его глазах лопнули, он не мог больше себя контролировать. Он выбрасывал какие-то странные фразы, вроде «Я убью себя из-за тебя», «Я убью Кихена, потому что ты его любишь» и прочие неприятные слова, которые, конечно, задевали доктора, но он понимал, что этот симптом маниакальной фазы нужно просто переждать, не реагируя на подобные провокации. — Хенвон…уходи, — выдавил из себя Им, — я приду сегодня в «Бриошь», и мы тогда поговорим, но не сейчас… Руки Че задрожали, он отпустил лицо доктора и направился к двери. Такое чувство, будто он снова оказался во сне, вот только теперь Чангюн издевается над ним не физически, а морально. Когда Хенвон коснулся пальцами позолоченного цвета ручки, он остановился и с горечью прошептал. — Я ведь отвратителен? — сказал он больше себе, чем Чангюну. Но Им просто промолчал, потому что любое лишнее слово могло только усугубить ситуацию и разрушить и без того хрупкого Хенвона.***
Вечер. Пекарня «Бриошь». С первого этажа доносится приглушённый шёпот. — Он болен. Маниакально-депрессивный психоз не так просто лечить, тем более в запущенной стадии, — Чангюн случайно очень громко поставил кружку на деревянный стол, чем немного напугал сидящего напротив Кихена, — И не дави на него пожалуйста, я понимаю, что это наследственное, я понимаю, что тебе тоже тяжело, но прошу, помогите хоть раз друг другу… — Прости, но вот ему я точно помочь не смогу, как бы сильно ты не просил, — Ю встал из-за стола и направился на кухню, — Мне нужно убираться, а ты отвлекаешь. Чангюн понял намёк и тяжело вздохнул. Он хотел проклинать себя за то, что намеренно находился в окружении психически-больных людей; но ведь грех жаловаться доктору, чья работа как раз и заключается в этом. «Паршивый из тебя доктор, раз никому помочь не можешь», — подумал Им. Он уже было хотел погрузиться в негативные мысли касательно своей профессии, но его отвлёк едва слышный плач со второго этажа. Было весьма очевидно, кто является источником сия душераздирающего звука, поэтому Чангюн тут же поспешил наверх. — Хенвон, — доктор позвал парня по имени сразу же, как зашёл в его комнату, — прости, если я тебя чем-то обидел утром, просто… — Уходи…— откуда-то из-под одеяла сломанным голосом проскулил Че. В комнате было слишком темно, поэтому Чангюн не стал закрывать дверь в коридор, чтобы хоть какой-то свет помогал ему ориентироваться. Им медленно подошёл к стрессовому комочку одеяла и сел на край кровати. — Прости, я просто был слегка удивлён твоим сном, но это не значит, что ты отвратительный. Подобные желания в твоём возрасте вполне естественны, в этом нет ничего отвратительного, ты просто… — Я же попросил уйти. Оставь меня в покое! — перебил Хенвон и сильнее укутался в одеяло. Эта темнота душит. Чангюн долго думал над тем, что же сейчас скажет этому бедному ребёнку, но в голову не приходила ни одна достойная мысль. Хотя нет, была одна, но она очень слабо тянет на утешение и полностью противоречит врачебной тайне. В любом случае, вариантов больше нет, а Чангюн все равно плохой доктор, поэтому он ещё раз поглубже тяжело вдохнул и начал говорить. — Знаешь, у меня есть один знакомый. Может это не самый лучший пример, но вы с ним чем-то даже похожи. Оба бросаетесь из крайности в крайность, оба чрезвычайно безумны в своих фантазиях и слишком сложны по своему характеру. Он тоже болен, но намного сильнее, чем ты. С таким диагнозом, как у него, жизнь практически невозможна, но он упорно продолжает бороться, потому что осознает всю ценность жизни, пусть в некотором извращенном смысле, но осознаёт. Тебе тоже нужно начать ценить её, ценить себя и ещё принимать стабилизаторы, которые я тебе назначаю, а не складывать их в нижней полочке комода. Несмотря на последнее замечание про таблетки, остальные слова немного успокоили Хенвона, по правде, он даже заинтересовался человеком, о котором говорил Чангюн. Чувство внезапного любопытства и лёгкой эйфории охватило сердце Че, поэтому он выполз из своего маленького кокона и посмотрел заплаканными глазами на доктора. — Чем он болен? — тихо спросил парень. Им некоторое время жалел, что вообще начал этот разговор, но у него просто не оставалось никаких шансов сдавать позиции, поэтому, собрав все своё сожаление где-то под рёбрами, он на выдохе произнёс: — Диссоциативное расстройство идентичности… — Это раздвоение личности? — переспросил Хенвон. — Да.***
Ночь. В мраморных руках Хенвона при тусклом освещении свечи красовалась книга в чёрной обложке. Парень её совсем недавно закончил читать. И теперь с интересом разглядывает страницы, которые в самом начале были странно помяты, а чернильные разводы уплывали куда-то вниз. Он даже не сразу заметил темно-бордовые, почти чёрные маленькие пятнышки на последних страницах, которые в лучшем случае будут какой-нибудь грязью, а в худшем — засохшей кровью. Хенвон долго размышлял над этим произведением, долго не мог понять главного персонажа, которым являлся Амур. «Должно быть, людям, которые это читали, нравилась Психея. Она идеально подходит под тот тип персонажей, в которых влюбляются. Но почему же тогда она у меня вызывает лишь жалость?», — думал Че, когда уже положил книгу под подушку и выключил свет, — «А вот Амур… Он вызывает такие странные чувства. Он отчаянный, настолько отчаянный, что готов спуститься в ад только для того, чтобы извиниться перед Психеей за причинённую боль. Возможно, именно эта отчаянность мне в нем и нравится…» Парень медленно тонул во сне, параллельно вспоминая весь прошедший день и последний сон… Хенвон хотел как можно скорее забыться, отпустить все это сожаление, стыд и вину за то, что он не может контролировать себя. Вину за то, что он срывается на Чангюне во время маниакальной фазы, вину за то, что именно Чангюн спасал его от самоубийства и постоянно видел много крови и слез. Вину за то, что вообще влюбился в Чангюна и сделал его объектом своих безумных желаний. Внезапно Хенвона из кисло-сладкой мысленной дремоты вытянул глухой удар в стену. Парень дёрнулся от внезапного звука и инстинктивно уставился в место, откуда послышался звук — комната дяди. Секундную тишину прервал ещё один удар в то же самое место. Че немного отодвинулся от стены, а потом и вообще слез с кровати, потому что происходящее его просто не могло не пугать. Страх смешался с любопытством, а гипомания заставила Хенвона безрассудно двинуться к двери, чтобы узнать причину ударов. Будь он в обычном состоянии, он бы не при каких обстоятельствах не выбрался из своей кровати, а уж тем более из комнаты, но сейчас он готов просто разорваться в клочья только чтобы узнать, что происходит за стеной. Парень достаточно тихо выбрался за дверь своей комнаты и на цыпочках подкрался к соседней, которая, как ни кстати, была закрыта. Но это еще больше разожгло в Че любопытство, поэтому он безрассудно захотел вломиться в комнату человека, которого в обычной жизни старается всячески избегать. — Остановись…— послышался громкий басовый шёпот за дверью, когда Хенвон уже коснулся пальцами ручки. В этом басовом голосе парень конечно же узнал Чангюна. — Что плохого тебе сделала стена? — по звукам было понятно, что Им встал с кровати и подошёл к тому месту, где, видимо, стоял Кихен, — Ты разбудишь Хенвона, если продолжишь её избивать. — Лучше бы ты обо мне так беспокоился, как о нем, — пробурчал Ю и ударил ещё раз, да как можно сильнее. — Неужели ты ревнуешь? — усмехнулся доктор и сделал что-то, что на минуту прекратило удары, — Я о тебе сейчас вообще-то и беспокоюсь. — Да конечно…— вновь буркнул Кихен, после чего отошёл к дальней стене комнаты. Че никогда не слышал такого мягкого, немного даже детского тона своего дяди. И ему стало ещё обиднее от осознания того, что голос Кихена делается таким только с Чангюном. Парень продолжал пальцами держать ручку двери, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не вломиться и не остановить этот тошнотворный сладкий голос. — Эй…— сначала настороженно, почти что сдержанным криком, — Чан-гюн…— с перерывом на резкий вздох простонал Ю, и наступила продолжительная тишина. Спустя минуту Хенвон не выдержал и тихонечко приоткрыл дверь. Первым он увидел расправленную кровать, на которой никого не было, что, на самом деле, сначала обрадовало парня, но потом…чем больше он открывал перед собой комнату, тем больше его охватывало какое-то новое, омерзительное, чуть ли не до слез колюще-режущее чувство боли. Все тело застряло в каком-то невидимом чехле с шипами, который с каждой секундой только сильнее сжимался, не оставляя Че никакого шанса на спасение. Картина стоящего перед Кихеном на коленях Чангюна, который горизонтально медленно двигает головой и захлёбывается собственными слюнями, навсегда отпечатается в памяти, как причина первого рвотного рефлекса. Хенвон возненавидел это, ему хотелось вывернуться наизнанку, только бы не видеть и не слышать этого, поэтому он, забыв про своё не такое уж и тайное прикрытие, побежал со всех ног в сторону туалета, чтобы вырвать из себя с корнем эту мерзость, которая пропитала его внутренности ядовитой ревностью. Парень припал к белому кругу. И организм не заставил долго ждать, он выбрасывал из себя все, что только можно, пока Че наконец не стал кашлять от нехватки воздуха и непозволительно громко плакать. Удивительно, что его не разоблачили, а ещё удивительно то, что Хенвон, пережив все ужасы, которые происходили с ним во сне, сейчас просто сорвался из-за этого. — Хенвон? Ты там? — послышался все тот же басовый голос за дверью, когда парень уже в полном спокойствии умывал лицо. Жаль, что его спокойствие было недолгим. — Нет. — грубо ответил Че и выключил воду. Дверь в ванную комнату с пугающе громким скрипом открылась, и во всей своей красе появился Им Чангюн, из-за присутствия которого рвотные позывы вновь вернулись к Хенвону. Волосы доктора были взъерошены, ночная рубашка сползла с левого плеча, оголяя покусанную ключицу, щеки были красными, а губы слишком неестественно блестели. Им не глядя закрыл за собой дверь и расслабленно подплыл к дрожащему от тошноты парню. — Я тебя видел…— протянул Чангюн. От этих трёх слов все тело Че будто наэлектризовалось, он готов был прямо сейчас оттолкнуть доктора в сторону и убежать прочь. Убежать не только из ванной комнаты, нет, из дома, из города, страны, на другую планету, в другую галактику, куда угодно, где нет Чангюна. Тем временем доктор протянул пальцы в сторону раковины и снова включил воду; он взялся своей левой рукой за правое запястье Хенвона и поднёс его пальцы к тёплой струе, после чего медленно приблизил к своему лицу и легко провёл подушечками по своим губам. «Скользко», — с отвращением подумал Че, но руку убирать не стал. Тело его вновь задрожало, вот только в этот раз это был не страх или тошнота, а скорее… маниакальное возбуждение? Парень продолжал винить свою фазу гипомании в этих бессмысленных физических чувствах, но поделать с собой все равно ничего не мог. — Можно спросить? — вдруг заговорил Чангюн, но, не дожидаясь ответа, тут же задал вопрос, — Почему ты так хочешь меня поцеловать? Что для тебя будет значить этот поцелуй? — А почему ты спрашиваешь? — Ты ведь на самом деле меня даже не любишь. «Что? Как он может так говорить?», — в голове у Хенвона теперь полный беспорядок, он никогда об этом не задумывался. Ему казалось, что он всегда любил, он даже не помнил момент, с которого это началось. Просто внезапно в какую-то секунду ему захотелось; захотелось быть одержимым, захотелось испытать на себе эту боль, у него была необходимость любить кого-то, — «Но ведь какая разница? Любовь по необходимости — тоже любовь» — Это болезнь…— мысли прервал Чангюн, который продолжал держать руку парня в своей, — Это одержимость, и она пройдёт сразу же, как только ты по-настоящему кого-то полюбишь. — Нет! Ты лжёшь! Ты- Доктор закрыл свободной рукой рот Хенвона, ведь они все ещё находились в доме Ю, у которого, между прочим, был замечательный слух. — Повторю вопрос. Что для тебя будет значить этот поцелуй? — Им растягивал очень медленно и тихо каждое слово, будто специально давал время на раздумья. Чангюн улыбнулся молчанию парня, хотя ему и не нужно было слышать слов, потому что все было весьма очевидно по этим большим щенячьим глазам. Рука в одно мгновение соскользнула с пухлых губ, и Им легонько, сначала просто прикоснулся, будто пробуя Че на вкус, а потом захватил верхнюю губу и осторожно проник языком. Единственное, что чувствовал Хенвон — тошнотворное возбуждение, причиной которого была всего лишь маниакальная фаза болезни, не более. Губы доктора были солеными и скользкими, Хенвон знал из-за чего, и от этого ему становилось ещё противней. Сама ситуация была противной. — Ну? — прервав поцелуй прошептал Чангюн, — Ты этого так сильно хотел. Что ты чувствуешь? Хенвон выключил воду в раковине и уставился в пол. «Я все ещё одержим тобой. Этого никак не изменить. Я буду мнимо любить тебя до тех пор, пока, как ты сказал, не влюблюсь по-настоящему. Ты прав, это не та любовь, которая считается нормальной. Эта любовь рождена болезнью. Это даже не любовь, это просто одержимость, которую я хочу считать любовью. Но я не против быть одержимым тобой, потому что так я хотя бы буду чувствовать что-то, кроме всепоглощающей пустоты внутри. И сейчас ты спрашиваешь, что же я чувствую после поцелуя, который был только для того, чтобы спровоцировать меня на тот ответ, которого хочешь? Чтобы я признал это? Чтобы я сказал это? Что я чувствую?» — Ничего. конец flashbackmusic: iamx- avalanches
Шесть лет назад. Квартира Чангюна. — Можете открыть глаза. Что чувствуете? — спросил юный интерн у парня, которого можно было запросто спутать с бездомным. — Ничего… — Может Вы вспомнили имя? — Да. — Какое? Будет достаточно просто имени, если не помните фамилии. — Нет, я все вспомнил. Меня зовут Ли Минхек. Мне 19 лет. Я родился в Абердине. Им Чангюн, который по доброте душевной и сомнительному врачебному чувству долга решил подобрать пару дней назад парня возле больницы, теперь совершенно не знает, что же с ним делать. Он приютил его, после чего провёл короткую домашнюю терапию, чтобы выяснить, что же заставило в лютый мороз полностью обнаженного человека что-то искать в снегу. — У Вас обморожение конечностей. Удивительно, что Вы не замёрзли тогда на улице насмерть, — Им накинул на дрожащего парня плед и сел рядом. — А Вы умеете приободрить, — сначала с улыбкой, — На самом деле, последнее, что я помню — город Абердин, — а потом с резкой грустью произнёс Минхек и уставился пустыми глазами на интерна, — Спасибо, я Вам правда очень благодарен за то, что спасли меня. У меня ничего нет с собой, но я могу сделать все, что Вы попросите… — Мне ничего не нужно от Вас. Просто расскажите о себе, — Чангюн сделал глубокий вдох, — Я не хочу показаться бестактным, но Вы ведь больны? Я учусь на психиатра, возможно, я могу помочь, если Вы хотите. Минхек улыбнулся. — Вы мне вряд ли поможете. Мне никто не поможет. — Вам нужно больше оптимизма и горячий кофе. Обещаю, жизнь станет лучше, — с утешающей улыбкой пролепетал Им, а потом плавными движениями направился в сторону кипящего чайника, — Расскажите о себе — вот чего я хочу в обмен на Ваше спасение. Через пару минут на прикроватной тумбочке стояла горячая чашка кофе. Чангюн уселся в кресло напротив и с интересом начал разглядывать немного растерянного парня. — Вы мне все равно не поверите…— достаточно тихо пробурчал Ли, когда подносил краешек кружки к губам. — Я могу предположить, что с Вами случилось что-то ужасное, потому что нормальные люди не бегают голыми в такой мороз, а потом ничего не помнят. Вы ведь даже не были пьяны. Минхек едва заметно улыбнулся. Ему стало на некоторое время стыдно, но спустя секунду это чувство улетучилось, и его лицо превратилось в камень. — Хорошо. Я расскажу все с самого начала, но…пожалуйста…не перебивайте меня и не обращайтесь на «ты», пока я сам не попрошу. — Ух, какая Вы важная персона, — по-доброму усмехнулся Чангюн и откинулся в кресле, — Ладно, я буду тише воды ниже травы сидеть и слушать, начинайте. Обстановка в комнате стала невыносимо напряженной, вокруг Ли будто образовалась колючая проволока, которая будет бить током любого, кто подойдёт ближе, чем на метр. Было даже слышно, как часто стучит его сердце, хотя, возможно, тому виной был всего лишь кофеин. — Надеюсь, я не пожалею, что расскажу Вам все. По правде, я ни с кем никогда не говорил об этом, но почему-то именно Вы внушаете мне доверие, хотя обычно я не особо доверчив людям. Ох, подождите, я даже не знаю, с чего мне начать? Потому что в моей жизни было все так запутано, что если я начну с середины, то Вы ничего не поймёте. Наверное, в первую очередь мне стоит рассказать про маму, — Минхек тяжело вздохнул, сделал ещё один глоток горячего напитка и слишком нервно начал крутить на пальце кольцо (единственная вещь, которая была при нем в тот морозный вечер), — Моя мама не была ужасным человеком, да, она совершала ужасные вещи, но на самом деле она вовсе не хотела их делать, поэтому прошу, не считайте её плохой. С самого детства она часто болела, не только физически, но и душевно. Ее отец перерезал себе горло прямо у неё глазах. Ей тогда было десять. Весь подростковый возраст протекал в муках из-за целого букета болезней, с которыми она совершенно не желала бороться. Среди них были гипотимия, обсессивно-компульсивное расстройство, дистимия, депрессия, циклотимия, истерия и френит. В возрасте 18 лет она нашла единственное увлечение, которое приносило ей хотя бы временное спокойствие — коллекционирование бабочек. В том же году, когда большинство ее заболеваний ушли в ремиссию, она познакомилась с моим отцом и через год забеременела мной. Но отец начал изменять, как только я появился на свет, поэтому все её болезни вновь дали о себе знать, мне кажется, что они даже стали прогрессировать и переходить в более тяжёлые стадии. До пяти лет она никого не подпускала ко мне, не выпускала меня из своей комнаты, не разрешала отцу даже смотреть на меня. У неё, как мне кажется, развивалась шизофрения, и как только отец пытался забрать меня у неё, она угрожала убить нас обоих. Мне не было страшно находиться с ней до тех пор, пока она не начала причинять вред. До этого она просто расправляла бабочек, разбирала их по частям, учила меня всему, что сама знает, а в приступах истерии кричала, сдирала с себя кожу, избивала себя всем, что ей попадалось на глаза. И я старался просто не вмешиваться. Но однажды… она начала вымещать всё на мне, она не била меня, нет, хотя знаете, лучше бы била. Она стала давать мне какие-то странные таблетки, после которых я сразу же засыпал, а когда просыпался, видел различные рисунки, которые были вышиты красными нитками на моей коже. Вскоре это было по всему телу, а спустя время она даже перестала давать мне таблетки. Я не сопротивлялся, потому что не понимал, что это неправильно. Она называла это «лечением», она говорила, что ей станет лучше, и я верил этим словам, я верил, что если ей станет лучше, я могу немного потерпеть. Когда мне исполнилось семь лет, отец постучался в комнату, чтобы сказать, что меня необходимо устроить в лицей, из-за чего мама в очередной раз разозлилась и впала в истерию. Она выгнала отца с угрозами, что убьёт меня, но тот не собирался уходить и начал угрожать ей в ответ тем, что к нам уже едут из психиатрической лечебницы. Маму это только больше вывело из себя, она закрылась на все замки, которые были на двери и сказала, что до самой смерти не выйдет из этой комнаты. Тогда я не думал, что она говорит серьезно. На самом деле, я вообще тогда ни о чем не думал, я просто смиренно ждал, пока она успокоится и уснёт, но она продолжала истерично бегать по комнате и крушить все, что видит. Она рыдала, пыталась заглушить голоса в своей голове криком, но ничего не помогало. Прозвучит странно, но я испугался именно в тот момент, когда она резко успокоилась и как-то по-безумному на меня посмотрела. Хотя у неё всегда был безумный взгляд, я привык к нему, но именно в тот раз он был не просто безумным, а скорее пустым и пугающим. Она привязала меня к кровати и положила в зубы первое, что ей подвернулось — коробку с бабочкой. Я совершенно не понимал её действий, но по-прежнему думал, что это просто ещё один способ «лечения». Я надеялся, что она просто будет вышивать маленькую бабочку, а потом успокоится, как это было обычно, я надеялся на это до тех пор, пока в следующую секунду я не почувствовал острую боль на внешней стороне руки. Я начал кричать, но все звуки заглушала та коробка в моих зубах. Я повернул голову в сторону мамы и тогда увидел то, что мне до сих пор снится в кошмарах: она с безумной улыбкой вырезала на моей коже какие-то рисунки. Мне стало больно. Настолько больно, что я впервые начал во всю силу плакать и кричать, я плакал так долго, что в конце концов из-за такого напряжения из моих глаз вместо слез полилась кровь, но это не остановило маму, она перешла к другой руке, она резала теперь и по внутренней стороне, но специально старалась не трогать вены, видимо, хоть малая часть благоразумия, если это можно так назвать, оставалась в ней. Примерно тогда я впервые потерял сознание, и только спустя год я понял, что это было вовсе не из-за болевого шока. Когда я очнулся, вокруг меня царила мертвая тишина, руки были перебинтованы, на среднем пальце болталось изумрудное мамино кольцо, а на лице и одежде не оставалось ни единой капли крови. Я в недоумении начал осматриваться, но из-за темноты ничего не было видно. По памяти я нашёл стол, на котором всегда были свечи и спички, потому что мама не любила электрический свет; я зажег их, и что-то во мне говорило не поворачиваться назад. Впервые в жизни я боялся этой комнаты, боялся темноты, боялся стен, увешанных мертвыми бабочками, боялся мамы. Я боялся, но все равно начал медленно оборачиваться, открывая перед собой то, во что я просто не мог поверить. Я несколько раз закрывал глаза и снова открывал в надежде, что мне это только кажется, или что я всего лишь сплю. Её бездыханное тело за шею было привязано к ручке в потолке, которая открывала чердак. Я выронил из рук свечу и бросился к двери, чтобы позвать на помощь, хотя подсознательно понимал, что никакой помощи не будет. Дверь, к удивлению, оказалась открыта, так что я беспрепятственно бросился по лестнице вниз, и только находясь на улице я понял, что никогда не покидал комнату. Было темно, безлюдно и холодно, я снова начал плакать, звать во все горло на помощь, но никто не приходил. Я снова потерял сознание, вернее нет, я тогда потерял своё сознание. Моим телом завладел другой человек, который забрал тогда всю мою боль, этот человек в каком-то смысле спас меня, он помог мне не сломаться, хотя то, что он появился, наверное, уже говорило о том, что я был сломан. Я пришёл в себя только через неделю и узнал, что в моем доме был пожар, видимо, из-за той свечи, которую я уронил; пострадали только две комнаты верхнего этажа и чердак, так что их ремонт не был долгим. Раны начинали затягиваться. Я впервые увидел близко своего отца и говорил с ним, я пошёл не в лицей, а в обычную школу. Никто у меня ничего не спрашивал, все просто делали вид, что моей мамы не существовало. Всё на первый взгляд казалось нормальным, я даже стал улыбаться, то есть, я научился улыбаться. Первое время мне было тяжело находиться в той самой комнате, но однажды… Не знаю, наверное, я начал сходить с ума, но в мой десятый день рождения я увидел ее. Она лежала на моей кровати в своём домашнем платье, лицо ее было доброе, а голос мягким. Тогда я подумал, что это самый лучший подарок на день рождения, поэтому обнял ее и попросил никогда больше не уходить от меня. Знаете, я даже первый год думал, что это ее настоящий призрак, я верил в это, потому что я скучал, я хотел, чтобы хотя её душа была жива. Она всегда меня успокаивала, утешала, гладила по голове, я её чувствовал, она была тёплой, мягкой, такой реальной, что я боялся рассказывать о ней кому-то, боялся, что она станет такой, какой была в день своей смерти. Она всегда спрашивала про мое здоровье, школу, хорошо ли я кушаю, с кем я общаюсь, она помогала мне с домашним заданием, она была той мамой, которую я всегда хотел видеть. Вы можете считать меня сумасшедшим, потому что, вероятно, так и есть. В 12 лет я, кажется, влюбился в человека из моей школы и стал позже приходить домой. Я стал рассказывать маме о своих чувствах и этом человеке, но она с какой-то грустью каждый раз смотрела на меня и переводила тему. В 13 лет у меня случился ещё один приступ потери сознания. Это произошло, когда я рассказывал маме, что мои стихи понравились двум бабушкам в соседнем парке, как вдруг, с моего подбородка упала бордовая капля крови, потом ещё одна, я в испуге посмотрел на маму, но она просто улыбалась и гладила меня по голове до тех пор, пока я не потерял себя окончательно. Очнулся я на полу перед зеркалом, голова адски болела, а мои руки были в порезах. Я стал звать маму, чтобы спросить у неё о том, что произошло, но она исчезла, на кровати не было ничего, кроме большого пятна крови. Спустя некоторое время я заметил на столе записку, которой сто процентов до потери сознания не было. Там было написано «Попробуй утолить мою жажду крови. Попробуй удовлетворить меня. Или я сделаю это сам. — Amor». Я так и стал называть того человека, который теперь делит со мной тело — Амур. Мне понадобилось много времени, чтобы понять, в какой момент моя личность засыпает, из-за чего он появляется, и зачем я вообще создал его в себе. Но, к сожалению, однажды я узнал это только на горьком опыте. Когда мы с человеком, который мне нравится, гуляли летом по набережной, я вдруг увидел в воздухе двух танцующих бабочек, я даже не думал их ловить, мне просто хотелось наблюдать за ними, слышать их тихое порхание и провожать взглядом в небо. Но…как только они подлетели ко мне ближе, я двумя руками заключил их в свои ладони и со всей силой начал давить. В этот момент на моей щеке появилась одна кровавая дорожка, так что я извинился перед тем человеком и убежал прочь, ведь я знал, что сейчас придёт именно он. Но он не пришёл. Это был первый раз, когда он не пришел после кровавых слез. И я понял, что могу его сдерживать в себе таким странным образом. Я начал коллекционировать их, каждая бабочка давала мне один спокойный день без Амура. И, кажется, это вызвало у меня привыкание. Моя мама появилась спустя месяц, который пролетел достаточно незаметно. Я ей рассказал про Амура, рассказал про бабочек, рассказал все, что узнал за это время, но она снова лишь улыбнулась и погладила меня по голове. И все, вроде бы, снова становилось нормально, но теперь, думаю, мне стоит ещё рассказать про кота, который появился в нашем доме после смерти матери. По правде, мне было плевать на него, я никогда не обращал на него внимания, он мне даже не нравился временами, когда мешал ночью спать и громко мяукал. Так вот, во время зимних каникул, когда мне уже исполнилось 14, я не мог нигде купить живых бабочек, да и вообще на улице не было никакой мелкой живности, которую я бы мог убить (простите, если это звучит жутко, но именно в этом жутком мире я все время жил). Я начал переживать, что уже прошло три дня без убийства бабочек, а Амур так и не появился, на секунду я даже подумал, что его больше нет, но, боже, как же я ошибался. В рождество я потерял сознание сразу же, как отец покинул дом и куда-то уехал со словами, что вернётся только завтра вечером. Именно в тот самый следующий вечер я и пришёл в себя из-за женского голоса с первого этажа. Первое, что я увидел — была мертвая туша того самого кота. Я сказал, что он сбежал, за что получил домашний арест на месяц. И тогда я понял ещё то, что чем больше моя жертва, тем дольше срок отсутствия Амура. Месяц со смерти кота я провёл спокойно, а потом вернулся к привычному ежедневному коллекционированию бабочек, ближе к весне я начал даже жуков давить. Так, мы не встречались с Амуром до одной ночи, которая, кажется, сломала во мне ту единственную часть, которая уцелела после пожара. Того человека, про которого я говорил, звали Психея, она была моей одноклассницей. Я не знаю, если честно, как это произошло, но Амур смог появиться просто так, хотя я в тот день раздавил четыре больших жука. И что самое странное и ужасное, чего никогда не было до этого, я смог видеть все, что он делает. Я видел, но не чувствовал, мне казалось, что он специально заставил меня смотреть на то, как убивает Психею, чтобы я осознал, каково это быть запертым в собственном теле. Я кричал внутри себя, я пытался вырваться, но он мне не позволял. Пока он душил Психею, пока он держал ее голову на дне фонтана, он постоянно повторял, что «любовь убивает», что мне нельзя никого любить, иначе все жертвы моей любви закончат вот так. Когда Психея перестала дышать, Амур ушёл, я в истерике побежал домой, чтобы рассказать все маме, чтобы она сказала, что это был сон, что я не мог убить человека, просто не мог…Я даже себе не мог поверить, поэтому выдавил ей лишь слабое «я чуть не убил ее». Мама сказала, что все будет хорошо и растворилась в моих руках. С того дня я ее больше не видел. Амур не появлялся три года — именно столько, видимо, стоит человеческая жизнь. В комнате повисла недолгая тишина. У Минхека пересохло в горле из-за продолжительного рассказа, поэтому он залпом выпил все, что было в кружке. — Что ж, — Чангюн глубоко вздохнул, пытаясь максимально быстро переварить всю информацию, которую он только что услышал, — Я ожидал услышать что угодно, но не это… Мне просто нечего сказать. — Ничего и не нужно говорить. Это просто моя история. Я не помню того, что произошло в Абердине, я не помню, как оказался у Вашей больницы, и почему я был без одежды. Последнее в моей памяти осталось то, как я хотел покончить с собой и лечь под поезд, но, видимо, Амур мне так просто умереть не даст. — Как я понял…этот Амур появляется каждый раз, когда Вы находитесь в сильном эмоциональном напряжении, я бы даже сказал, что он пытается подавить любые Ваши чувства, пытается научить быть хладнокровным и бессердечным для того, чтобы Вы не страдали. Потому что Вы сами создали его, чтобы он сдерживал боль. Вы создали его, потому что Вам было страшно чувствовать что-то. И это на самом деле настолько сложный случай. Ведь от такой личности практически невозможности избавиться, потому что она будет жить в Вас до тех пор, пока Вы будете испытывать чувства. Минхек расплылся на широкой кровати в форме звезды и уставился в потолок. — Лучше вообще ничего не чувствовать, — Ли тяжело выдохнул и уже готов был полностью расслабиться, но вдруг его осенила одна гениальная мысль, — У меня есть ещё одна идея, как можно избавиться от Амура! — И как же? Минхек улыбнулся. — Я писатель.