Джеймс не то чтобы в опустошении. Его будто выскоблили, как эмбриона из чрева, бросили в ведро под ногами, а у него ещё сердце, как назло, бьётся. Странное ощущение, а ему ведь есть с чем сравнить.
Он вспоминает, как Стив рассказывал о своей встрече с Пегги незадолго до её ухода, как сидел рядом и держал тощую, чуть тёплую кисть с прозрачной, сухой кожей, как смотрел на выцветшие глаза и поблёкшие волосы, как слушал хриплое дыхание и немощный голос, вот прям как сам Джеймс сейчас сидит у края смертного одра и никак не может осознать, что на этих белых простынях распластывается не его Стив.
Блядь. Не так он представлял смерть Стива Роджерса. Он представлял героическую кончину Капитана Америка в смертельной битве под всеобщий вопль спасённого человечества. Нет, он вообще-то и не хотел представлять такого намеренно. Он принял то, что Стив прожил свою жизнь с Пегги. Но сейчас Джеймс вынужден представлять и понимает, что вот это вот перед его глазами — нихуя неправильно. Это в наивысшей степени неприемлемо и отвратительно всему его существу. Если бы он мог узнать раньше о такой возможности развития событий, то похоронил бы сам себя в криокапсуле ещё в Оймяконе. И даже в Ваканде.
— Джеймс, иди поспи. Я посижу, — тихо, но настойчиво говорит Сэм, не закрывая за собой дверь, давая понять, что Джеймс должен беспрекословно подчиниться.
Джеймс не против. Он равнодушен в той степени, в которой отказывается воспринимать такую реальность. Да пожалуйста, старику всё равно, кто тут и есть ли кто-то вообще.
Старик. Пять секунд — пять ёбаных секунд, — и вместо его ушедшего Стива возвращается не его старик.
Джеймс освобождает стул, и вместе с этим вновь поднимается внутренняя дрожь. Джеймсу не помешало бы собрать ошмётки своих выпотрошенных мозгов и не распускать нюни. Зимний Солдат сейчас бы пригодился сам себе.
— Там... Слышь? Я там чай заварил. Кофе тебе сейчас не стоит пить, — тихо, но серьёзно так обращается Сэм, сдвинув брови. — И завтрак. Поешь. Понял, железнорукий?
— Да, — бросает загробным голосом, шаркая пятками на выход.
— Что «да»? Что за «сдохни-уже-наконец-то-надоедливый-чёрный-ублюдок-да»? Жри давай! Иначе рядом вас положу и обоих с ложечки кормить буду!
— Ненавижу тебя.
Джеймс идёт на кухню — пить очень хочется. Берёт стакан, наливает из крана воды, подходит к окну...
— Баки. Баки, — обжигает Стив своим дыханием и без того горячую кожу на его шее. По словам местных Рождество в Ваканде выдалось особенно жаркое в этом году, и Джеймс не сомневается, что это они вдвоём воспламенили воздух в маленькой африканской стране. — Я... Прости меня. За всё. Я не знал, как мне с этим... жить. Я — идиот. Баки. Я же всегда тебя... Господи, Баки! Ба... — Джеймс зажимает его сухой от учащённого дыхания рот металлической ладонью, и Стив безмолвно корчится, то зажмуриваясь, то таращась на него, как умалишённый, пока сладкая судорога не отпускает его мощное тело, придавленное сверху почти таким же, сильным и тяжёлым.
— Пить очень хочется, — говорит Стив через несколько минут, улыбаясь. — Уверен, тебе тоже. — Смахивает пальцами со лба Джеймса солёные капли.
Джеймс тычется носом в его руку, тянется через Стива за кувшином, делает несколько глотков, набирает следующий, ставит посудину на место, наклоняется над Стивом, приникает губами к губам и поит его, жадно втягивающего воду, заканчивающего глубоким, нежным, родным-родным поце...
— Джеймс! — ёбаный голос Сэма так не похож на себя. — Джеймс...
Стакан трясётся, трескается в его пальцах, вода выплёскивается фантанчиком. Баки оборачивается, и его подбородок дёргается, дрожит, Баки сжимает губы, Сэм расплывается, топится в его глазах, будто слёзы могли бы смыть это всё, словно и не было никогда. Баки опрометью бросается в проклятую комнату, толкая в стену не успевшего отойти Сэма.
Умер. Не его старик взял и наконец-то умер. Это логично, он и должен был это сделать со дня на день, ни сегодня так завтра, какая разница. Плевать уже. Вот он. Лежит. Даже не тень Стива Роджерса до сыворотки.
Баки подходит ближе, как в первый раз, смотрит минуту, вглядывается в ввалившиеся глазницы, в неровные пятна на будто ставшим маленьким лбу, в истончившиеся, потерявшие форму губы, в заострившиеся скулы и глубокие борозды на щеках, которые всего месяц назад, до путешествия во времени, лишь чуть проступали, в моменты когда улыбка светилась на том лице. На том. Не на этом.
Баки сжимается весь, падает на колени, вцепляется в край матраса, раскачивается вперёд-назад и тихонько скулит, раскачивается, качая и кровать со вздрагивающим от этих движений невесомым телом, кусает губы и стонет, воет еле слышно, потом вдруг вдыхает полной грудью, шумно, загнанно, утыкается лицом в одеяло, закусывает его и рычит, ревёт как обезумевший от ран дикий зверь, долго, протяжно, во сто крат хуже, чем от тока, пока весь воздух из лёгких не вышибет, прерывается только чтобы вдохнуть и снова заходится в вопле такого отчаянного горя, что Сэм пятится, хватается за голову и пятится, пятится, пока не оказывается за дверью и уже спешит из дома вон, чтобы не снесло его этой волной нагой, обескоженной, сдирающей мясо со своих же костей боли, чтобы хоть как-то отдышаться на воздухе от этой удушающей всё живое вокруг тоски.
★
Сэм ведь всерьёз думал, что они с Бар... с Баки могли бы стать командой. Стив отдал щит ему, но Баки, он...
— Может, не надо было спрашивать? Может, нужно было силом? — говорит Лэнг, глядя на два надгробия. — Надеть костюм, запустить машину и вернуть молодого. Я же в порядке, только в костюм напрудил.
— Баки не позволил бы. Это был выбор Стива.
— Да, — задумывается Лэнг. — А это, — кивает на плиту с надписью «Джеймс Бьюкенен Барнс», — был выбор Баки? Ты тоже позволил ему... выбрать?
Сэм стискивает челюсти, делает вдох-выдох, получается не очень, диафрагма выдаёт знакомые спазмы, глаза начинает резать, но он уже привычно превозмогает всё это:
— Я не знал, Скотт. И если бы я даже узнал, то мы всё равно стояли бы сейчас здесь и разговаривали бы об этом. Поверь, если Баки принял... принимал решение, то он никогда не передумывал. И Стив так же о нём говорил, чёрт... Никогда. И выбор другого человека он уважал именно поэтому.
— Может... Доктор Стр...
— Ну всё, — обрубает Сэм. — Мы тоже должны уважать их выбор. Иначе и заиграться можно с чужими-то жизнями-смертями. Кощунство это.
— Ты прав, — вздыхает Лэнг. — Я просто прокручивал... Мне пора. Сэм. — Хлопает его по спине.
— Спасибо, что пришёл. Дочке привет.
У Сэма в руках круглый кожаный чехол со щитом внутри. Он кладёт его ровно между двумя плитами.
— Если всё так, то я тоже не Капитан Америка.
★★★★★
