I found God in a lover

Марисоль тянет по-прежнему мрачного Майкла за собой, в небольшое стойло на заднем дворе. — Чур, ты в стременах, — говорит она, подводит его ближе к своей чернее ночи Лулу. Марисоль запускает пальцы в шелковистую гриву, кобыла покорно склоняет голову, позволяя хозяйке прижаться к ней лбом. Майкл подходит ближе, опускает ладонь на крепкую шею кобылы. Аккуратно поглаживает, чувствуя, как гнев постепенно уходит. Марисоль выводит Лулу из стойла, легко забирается в седло, подобрав под себя правую ногу. Она тянет руку Майклу, но тот справляется сам. Взлетает в седло почти изящно. — Ноги держи в стременах, но в бока не бей, — наставляет Марисоль, дёргая за поводья. Её Лулу умная девочка. Всегда знает, куда везти свою Соль. Они выезжают со двора, кобыла переходит на рысь. Майкл подставляет лицо сухим ладоням горячего ветра, наслаждаясь новыми ощущениями. Он крепко держит Марисоль, впервые в жизни ощущая себя свободным. Вокруг лишь высокая трава и бескрайнее небо. Слепящее солнце и обжигающий ветер. Он и Марисоль. Она неспешно ведёт Лулу, показывает окрестности и рассказывает о цыганских традициях. Одухотворенно и живо. Майклу нравится её слушать. Иногда Марисоль переходит на испанский, забывшись. Он не дёргает. В этом её очарование. Они подъезжают к конюшне со стороны манежа. В самом центре — рослый широкоплечий цыган. Он ведёт гнедого коня на корде, приучая к седлу. Марисоль подъезжает ближе, останавливает Лулу. — Рафаэль, — кивает она, шёпотом представив собственного несостоявшегося мужа. — Хочешь покрасоваться? Майкл хмыкает, элегантно слезает с седла, тянет руки к Марисоль. Та упирается ладонями в его плечи, легко прыгает на землю. Рафаэль замечает за оградой Лулу. А в седле Марисоль и какой-то незнакомец. По внешнему виду — настоящий гаджо. Внутри все вспыхивает. Языки голодного пламени жадно вылизывают нутро. Ему не нравится спектакль — Марисоль прекрасно слезла бы с кобылы сама. Марисоль перекидывает поводья вперёд, берет Лулу под уздцы, Майкла за руку и ведёт к манежу. Рафаэль пропускает смоляные кудри через пальцы — конь чувствует его волнение, начинает сбавлять ход и спотыкаться. Он решает на сегодня закончить. Ведёт коня на корде к выходу из манежа. Нос к носу сталкивается с Марисоль. Та сжимает ладонь Майкла крепче. — Рафаэль, — раскатисто говорит она. — Объезжаешь нового скакуна? Рафаэль не может оторвать от неё глаз. Белый сарафан ладно сидит на фигуре, оттеняет смуглую кожу, глаза-угольки, которые светят ярче солнца. Майклу это не нравится. Его будто берут за горло и запрещают дышать. Давят и давят, заглушая новый вдох. А воздух отравлен. — Майкл, — он протягивает руку, привлекая к себе внимание. Рафаэль нехотя переводит взгляд. Этот гаджо ему не нравится. Кажется женоподобным. Недостойным Марисоль. — Да-да, мой novio, — опережает вопрос Марисоль. — Рафаэль, — говорит он, сжимая ладонь Майкла в ответ. Хватка гаджо оказывается крепче ожидаемого. — Твой отец знает о свадьбе с чужаком? Майкл глубоко дышит, чтобы не встать на дыбы. За спиной Лулу беспокойно ржёт, топчется по выжженной траве. Марисоль большим пальцем поглаживает набухшие вены на ладони Майкла. — Это пятиминутное дело, — улыбается она широко. Волчьим оскалом. — Идём, Лулу требует сладкого. Она утягивает Майкла и кобылу в конюшню. — Диего чистит стойла, — сообщает Рафаэль вслед, — помощь не помешала бы. Марисоль фыркает. Она не имеет ничего против Рафаэля. Но когда дело касается её, он готов вылезти из кожи вон, сжечь её в огне, а душу продать дьяволу. — Не обращай на него внимания, — говорит Марисоль. — Не хочет пасовать перед тобой, потому что если цыганка приводит мужчину в дом — это серьёзно. Хотя, по правилам, ты должен спросить у моего отца разрешения. — Чтобы прийти в твой дом? — притворяется дураком Майкл, принимая из рук Марисоль сахар и протягивая раскрытую ладонь Лулу. Та живо сметает лакомство влажными губами. — Чтобы прийти в мою жизнь, — Марисоль пихает его кулаком в плечо. — Идём, познакомишься с папой. Диего оказывается мужчиной среднего роста с проседью в смоляных волосах. Закатав рукава лёгкой рубахи, он чистит стойла, напевая незнакомый Майклу мотив. — Папа! — зовёт Марисоль. Она виснет у него на шее, не дожидаясь, когда Диего отложит лопату. Он обхватывает дочь руками в старческой сетке вен, зарываясь крючковатым носом в её вьющиеся волосы. — Mi alma*, — надсадно шепчет Диего. А его глаза впиваются в Майкла неприятно и стыло. — Папа, это Майкл, — говорит Марисоль, слепо шаря рукой за спиной. Майкл подходит ближе, тянет раскрытую ладонь. На том конце конюшни, у передних стоил, Рафаэль закрывает Буцефала и внимательно вслушивается в разговор. — Сеньор Морейра, — учтиво кивает Майкл в ответ на рукопожатие. Диего категорически не нравится выбор дочери. То ли дело Рафаэль. — Бери лопату, посмотрим на тебя, — сухо бросает он. Сначала нужно узнать, какой он в работе. А за ужином можно и поговорить. — Рафаэль! Покажи ему, что нужно делать. А ты, дочка, займись лошадьми. Молодняк не стрижен. Марисоль кивает, смотрит на Майкла. Она сжимает его ладонь, клюёт в щеку и тихо шепчет: — Не ведись на Рафаэля. В конце дня наваливается приятная усталость. Массирует свинцовые плечи и мнёт затёкшую шею. Большая цыганская семья собирается за длинным столом на веранде. Сумерки в Испании — багряные, вязкие. Во главе стола Диего дирижирует ложкой, рассказывая какие-то истории. Справа от него — любимая бабушка Марисоль, Эсперанса. Её взгляд устремлён в одну точку. Майкл. Она щупает его, лезет внутрь, щекочет за рёбра. Видения наслаиваются друг на друга, превращаются в кашу. Эсперанса грызёт трубку, глубоко затягиваясь крепким табаком. Её столетнее пророчество сбылось. Под общий гул и смех Марисоль то и дело подсовывает Майклу свежий хлеб. Он макает мякиш в бобовое рагу и с аппетитом уплетает цыганские яства. Ему спокойно. Даже несмотря на сидящего напротив кислого Рафаэля. Днём на конюшне он хорохорился перед Диего и ужасно раздражал Майкла. Разделавшись с ужином, Начо расправляет крылья и просит Майкла рассказать о себе. Тот откладывает ложку, ловит на себе заинтересованные взгляды и не знает, с чего начать. — Говори, тебя никто не укусит, — шепчет Хуанита, перегнувшись через руки Марисоль. По началу он спотыкается на окончаниях личных форм и плохо выговаривает гласные. Рафаэль криво ухмыляется. Под столом Марисоль больно пинает его по ноге. Выражение превосходства сползает с его лица мгновенно. Хуанита тихо нашептывает Майклу слова, когда он замолкает, помогая продолжить рассказ. Марисоль молча слушает, неотрывно глядя на него. Надо было сказать семье, что Майкл просто клиент. Но тогда Эсперанса кинула бы в неё трубкой — она учила внучку не врать родне. По ходу рассказа Диего одобрительно кивает, делая глоток остывшего кофе. После жаркого дня хочется прохладной сангрии, но приезд дочери объявляет сухой закон. — Ninã*, — зовёт он Хуаниту, которая общипывает хлебный мякиш. — Принеси гитару. Хуанита заедает хлеб виноградом, соскальзывает с колен тётки и бежит в дом. — Папе понравилась твоя работа, — говорит Марисоль, устраивая подбородок на плече у Майкла. — А мой рассказ его не впечатлил, — возражает он. — Это был первый ответ. Здесь всем плевать, кто твой отец. О нём никто не знает. Они судят тебя. Они видят тебя. Твою работу, твоё отношение ко мне и моим традициям, моему языку. Они смотрят только на тебя и не питают никаких надежд. Перед ними только ты и ничего больше. Ты — личность. И не обязан соответствовать ничьим ожиданиям. Майкл хмурится. Он задумчиво поглаживает её пальцы, пережёвывая полученный ответ. Здесь судят только его без оглядки на корни. И это не может не нравиться. Приглушённый шёпот нарушает перебор гитарных струн. Стулья со скрежетом отъезжают, женщины поднимаются с мест. Хуанита тянет Марисоль танцевать. Она целует Майкла в солнечную макушку и выходит на мощеный пятачок. Узловатые пальцы Диего умело перебирают гитарные струны. Музыка льётся тонкой струёй. Марисоль запевает первой. Грудной голос пронзает Майкла насквозь. Он сидит в пол-оборота, жадно наблюдая, как она, подпевая, танцует фламенко. Задний двор наполняется топотом, хлопками, пением и танцем. Пахнет жизнью, кофе и страстью. Неожиданно к женщинам присоединяется Рафаэль. Его движения точны и по-своему изящны. Он вьётся вокруг Марисоль. Та разрешает ему потанцевать с собой. Позволяет коснуться, поддержать. Майкл сжимает спинку стула до белых костяшек. Внутри всё разом рушится, груды стекла гремят раскатами грома. Вот, что чувствует Марисоль каждый раз после его ухода. Фантомную боль, когда вырезают сердце.