I found God in a lover

В один из тёплых медовых вечеров, пока Майкл вместе со старшей группой учится танцевать фламенко, а Марисоль учит соседских детей вместе с Хуанитой английскому, Эсперансе вдруг становится не по себе. Она прогуливается в саду, хватается за сердце и не может понять, что хочет ей поведать Вселенная. Эсперанса идёт на задний двор, где на веранде толпа прилежных детей расселась за столом. Во главе него Марисоль доступно объясняет им времена глаголов. Эсперанса наблюдает за внучкой из-за угла, теребит красные бусы, как вдруг её осеняет. Дело в Марисоль. С ней что-то не так. Она теперь другая. Не та, что прежде. Эсперанса связывает все свои видения воедино и смотрит на получившееся полотно округлившимися глазами. Длинные ногти скребут рыхлый от старости живот, ноги не слушаются. Ей едва хватает терпения выстоять так до конца занятия. И когда дети бросаются в рассыпную, она спешит к внучке. — Соль! — властно зовёт она. Марисоль вскидывает голову, замирая у стола с кипой детских работ. Эсперанса добирается до неё слишком бодро для своих лет. Тянет руку к животу внучки. Ладонь почти обжигает. — Что с твоим чревом? — её мудрые глаза вонзаются в Марисоль неприятно, она вздрагивает, а по хребту ползёт страх. — А что с ним не так? — Марисоль сводит брови. Руки ослабевают. Она кладёт бумажную кипу на стол. На всякий случай. — Оно не пустое, — заявляет бабушка на полном серьёзе. Марисоль требуется три секунды на шараду. Она оседает на деревянный стул, дрожащими пальцами убирая волосы за ухо. — Я принимаю противозачаточные, — возражает она, лихорадочно соображая, когда могла пропустить время приёма хотя бы раз. — Пропускала? — Эсперанса усаживается рядом, заглядывает ей в глаза. — Намеренно — нет. Марисоль дурно. Воздух вдруг становится вязким, спёртым. — Месяц назад я отравилась в китайском ресторане, — вспоминает она, — меня полоскало два дня. Я не то, что таблетку принять, воды выпить не могла. Эсперансе больше ничего не нужно объяснять. Ей достаточно. Сердце отпускает. Видения ложатся на дно сознания тонкой нефтяной плёнкой. — Завтра поеду с Реме вместо Начо, заедем в аптеку, — говорит Марисоль обыденно, как о поездке за рыбой. Конной прогулке. Заплыве в штиль. Она с ужасом представляет, что вправду беременна. От Майкла. И будущее вдруг затягивает свинцовыми тучами, полными острых дождевых копий. На мгновение становится страшно. И снова беспомощно. — Если соберешься рожать, не возвращайся сюда, дочка, — просит Эсперанса неожиданно проникновенно. — Диего убьёт твоего гаджо одним выстрелом. И Рафаэль сразу будет прощён. Марисоль увозит Майкла из Испании в середине осени. Он тащит за собой багаж эмоций и трепещущее нутро. Их провожает толпа соседских детей, которых Марисоль учила языку, а Майкл — искусству. Хуанита не слезает с рук тётки, все гладит тёплыми, как свежий хлеб, ладошками её гладкие щёки, вдыхает горький запах её волос. Майкл грузит сумки в машину Ремедиос, обнимает Начо, жмёт руку Диего. Подставляет щёки под поцелуи и пухлые пальцы Лолы. Она хвалит гаджо — тот оказался способным учеником. Теперь он танцует фламенко почти как цыган. С душой нараспашку. Эсперанса смотрит на Майкла с прищуром, когда он подходит к ней попрощаться. Она обнимает его по-матерински тепло. Знает, что он мучает её Марисоль не по своей воле. Что больше мучается сам. Её внучка не промах — цыганка с ветром в волосах, она закрутит его в смертельном урагане, пробив дыру в груди насквозь. Марисоль передаёт Хуаниту Майклу, прощается с семьёй. Эсперанса знает, что это ненадолго. Всего лишь антракт. Осень в Америке выдаётся холоднее, чем лето. Ветер пронизывающий, а небо низкое, всё в грязевых разводах. Марисоль заканчивает набор клиентов. К ней приходят новобранцы с гноящимися душами и истерзанными сердцами. С биполярным расстройством и послеродовой депрессией. С чувством вины и абьюзивными отношениями. Сегодня на её пороге появляется манерный мужчина с выженными кислотой до белизны волосами. Представляется Андре Галлантом и говорит, что у него проблемы с парнем. С бабкой. С жизнью. Он говорит, его парень — абьюзер. Галланту кажется, что он ему изменяет в своих бесконечных концертных турах и поездках на край света в поисках вдохновения. — Хорошо, что вы признаете, что состоите в абьюзивных отношениях, — кивает Марисоль, делая пометку в блокноте. — Хотите, чтобы я помогла вам из них выйти? Галлант жмёт плечами. Он не хочет уходить от Майкла, каким бы ублюдком тот ни был. Он просто хочет понять, почему все говорят, что Галлант — жалкий и никчёмный. Марисоль что-то говорит о проактивном мышлении, позиции «жертвы», токсичных отношениях с бабкой два месяца кряду. Она и понятия не имеет, что парень-абьюзер — Майкл. Марисоль никогда не видела его цирюльника и желанием не горела. А он пришёл к ней сам. Коко повертелась в своих кругах и вызнала, что Марисоль — лучшая в их районе. Даже не смотря на то, что черномазая. По истечению терапии Галлант понимает — Коко впервые в жизни не облажалась. Марисоль вытаскивала из него грязь пинтами, препарировала, как лягушку, день за днём. Он использовал все её советы. Отношения с Майклом налаживались. Но Майкл, в отличие от Галланта, понимал — это лишь флёр. И когда он получает СМС с просьбой забрать его с последнего сеанса по такому-то адресу, у него перед глазами все плывёт. Майкл не видел Марисоль с самой Испании. Не звонил и не объявлялся. Делал выводы из последнего сеанса, сидя в подвале по колено в собственных набросках. Марисоль верхом на Лулу. Марисоль собирает апельсины. Марисоль обыгрывает отца в мус. Марисоль учит детей английскому. Марисоль, Марисоль, Марисоль. Его солнечное море. Его морское солнце. Майклу снова снятся кошмары, когда он находит на дне чемодана свёрнутый вчетверо рисунок. Карандашный набросок удивительной точности. Он и Марисоль верхом на Лулу. А внизу тонкая вязь детского почерка «Хуанита». Он носит это с собой, как сентиментальная школьница, пока на меридиане своей терапии Галлант вдруг не встаёт на одно колено и зовёт его замуж, вдовесок сообщая, что однополые браки легализованы по всей стране. На Майкла выливают ушат горячей смолы. Он задыхается в этом чёрном куполе и не верит своим ушам, когда отвечает согласием. Потому что с Галлантом, как это ни странно, комфортно. Галлант готов принимать Майкла любым и не спрашивать на то разрешения. Галлант, наверное, любит его, как до этого никто не любил. Галлант сегодня свеж и светел. Почти порхает, переступая порог спасительного кабинета, который стал для него конфессалом. — Доктор Морейра, — трепещет он, целуя ей руки, лебезя. — Вы — чудо. Он передаёт ей целую корзину конфет, а внутри белеет карточка с золотистым оттиском. Марисоль морщится — со времён синдрома отмены она ненавидит шоколад. Но Галлант этого не замечает. Он рассыпается в благодарностях. — Я пересмотрел наши отношения и позвал его замуж, — делится Галлант, — думаю, распишемся здесь, а вечеринку устроим где-нибудь, где тепло. Испания, Мальдивы. Без вас ничего бы не вышло. Поэтому, жду вас на нашей свадьбе. Ухоженными пальцами он выдергивает карточку и тянет её Марисоль. Она искренне радуется ровно до тех пор, пока не откроет приглашение на свадьбу. Вот он, театр абсурда во всей красе. Горькая правота собственной бабушки. Все было предрешено ещё до создания мира. Высечено звёздными искрами на темнеющем небе. Марисоль боится, что если закатит истерику, то перенесёт выкидыш. Или не перенесёт. — Отказ не принимается, Марисоль, — шепчет Галлант, наклонившись к самому уху. Она поднимает на него чистые глаза и отвечает улыбкой. — Люблю видеть счастье клиентов. Галлант обнимает её с разрешения и торопится на выход, щебеча, что Майкл ждёт внизу. Марисоль держит себя в руках, наматывая собственный поводок на кулак. Ставки сделаны. Ставок больше нет. Она тянет за собой корзину со сладким, ставит её на стол и усаживается рядом. Впору выпить. Заплакать горючими слезами. Слопать всю корзину разом. Позвонить Корделии и устроить истерику. Попросить Эсперансу навести порчу. Вместо этого Марисоль разворачивает одну конфету и надкусывает. Она морщится, когда на язык вытекает ром. Плюёт конфету в обёртку, заворачивает обратно и с силой швыряет в стену, представляя, что это — голова Галланта. Майкл сидит, как на иголках. Взгляд суровый, а пальцы дрожащие. Галлант открывает дверь и легко садится на пассажирское сиденье, тянется к колючей щеке Майкла. — Я позвал моего психотерапевта на свадьбу. Ты не против? Она очень помогла мне, и я хочу, чтобы она разделила этот момент с нами. Дышать становится невыносимо. Майкл чувствует, как давно закопанный гнев вылезает из могилы, раздирая его изнутри. — Мы уже давно обсудили список гостей, — холодно говорит он, не сводя взгляда со входа в здание. Офис Марисоль на восьмом этаже. Окна выходят сюда. И он до скрежета зубовного хочет знать, смотрит ли она сейчас в них. В голове проносится ураган мыслей. А что, если после этой идиотской выходки Галланта она снова сорвётся? Майкл сокрушается. Галлант по-прежнему все портит. Марисоль — дерьмовый специалист. Обучение детей языку даётся ей лучше. — От одного человека ничего не изменится, — решает Галлант. — Так мы едем? — Мне нужно в туалет, — говорит Майкл и выходит из машины. Поездка на лифте кажется мучительно долгой. Майкл едва ли не выламывает дверь офиса Марисоль. Обнаруживает её сидящей на столе. На полу разбросаны конфеты. — Твой цирюльник — идиот, — говорит она, даже не взглянув на Майкла. Тот настороженно принюхивается — пахнет спиртным. — Принёс мне конфеты. А у меня после синдрома отмены система поощрения была ни к чёрту. Я ела конфеты тоннами, пока не перестала пролезать в проход. Марисоль ворошит рукой конфетный ворох в корзине. — Они ещё и с ромом. Майкл теряет равновесие. Абсолютно всё. Марисоль даже не плачет. Наверное, её нервная система пошла по третьему пути борьбы со стрессом и решила затормозить все реакции. Умертвить Марисоль. — Ты знала? — спрашивает он, делая шаг. Шоколадная конфета под его ботинком с хлюпаньем расползается. — Что он цирюльник? Что вы женитесь? Что он позовёт меня на вашу свадьбу? Нихрена я не знала, мистер Лэнгдон. Марисоль знает, что его надо отпустить. Не рубить свою работу на корню. Но она сделала всё, что могла. Ещё в первый день знакомства. Если бы только люди сначала думали, а потом чувствовали, всё было бы иначе. Прозаичнее и легче. — Я боролась за тебя каждый чёртов день, — говорит она с горящими синим пламенем глазами. — Я тянула тебя из твоих токсичных отношений с семьёй, вырезала себе сердце каждый раз, когда ты уходил. Я делала все, чтобы помочь тебе справиться с самим собой и с миром. Я впустила тебя в свою семью. В себя. А ты? Марисоль удаётся вовремя заткнуться. Не ляпнуть, что она носит его детей прямо сейчас, в эту секунду. Что тот китайский ресторан перечеркнул весь эффект от приёма противозачаточных. — А я тебя не просил, — заявляет Майкл, а в голосе стылая отрешенность. — Я пришёл к тебе, чтобы пережить боль утраты. А ты полезла внутрь. Решила, что мне нужно больше, чем просто сеансы. Пыталась мне что-то показать, потащила в свой табор. Все, что мне было нужно — чтобы ты меня приняла. Он делает акцент на последних трёх словах. Его голубые глаза темнеют. Марисоль рассыпается. Её будто ударили лопатой. Она хватает ртом воздух, как рыба на берегу. Руки инстинктивно тянутся к животу. — Я приняла тебя, Майкл, — хрипло говорит она. — Только тебе, видимо, всегда будет мало. У Марисоль не хватает сил, чтобы снова анализировать его поведение. Строить гипотезы и выдвигать предположения. Она смертельно устала, а её чрево забито под завязку. — Ты приняла приглашение? Он хочет, чтобы она сказала нет. И хочет, чтобы она сказала да. Он хочет, чтобы она никогда не встретилась ему. И хочет упасть к её ногам. Но с Галлантом проще. Не правильней, но проще. Никаких чужих рук в своей темноте. Только хороший утренний минет и сладкий тыквенный латте. — Я не могу пропустить такое событие, — говорит Марисоль, представляя, как отец высечет её, если узнает всю правду. — Проводить тебя туда, откуда ты не вернёшься. Убить тебя в себе. Майкл качает головой. Прячет лицо за ладонью. Чтобы Марисоль не видела, как по щеке катится слеза. Он так ошибался. Всё портит совсем не Галлант. — Всё в порядке, мистер Лэнгдон, — говорит Марисоль, сползая со стола, быстро одёргивая мягкий пуловер, скрывая округлившийся живот. — Цыгане любят ветер и свободу. Майкл отнимает руки от лица и в два шага приближается к ней, хватает за плечи. Она сама ветер. Она — его свобода. Но он не знает, что с ней делать. Марисоль знала, на что шла, когда впускала его в свою постель и в себя. Лишь не знала, какова будет цена конца. Майкл тянет её к себе. Чувствует округлый живот. Думает, что она все это время заедала стресс. Запускает пальцы в шелковистые волосы, путаясь в них перстнями. Вдыхает запах моря. — Знаешь, что сказала мне бабушка перед нашим отъездом? — спрашивает Марисоль, поднимая мёртвые глаза. Она тянется пальцами к скульптурным скулам, гладит колючие, как она любит, щёки. Майкл блаженно прикрывает глаза, поддаваясь ядовитым ласкам. — Мужчины не любят равных им женщин. Они их боятся.