Мастер Игры

Я много раз думал о том, что бы произошло, поступи я иначе. Просчитывал варианты и пути отхода. Видел мысленным взором, как сижу в полиции, пытаюсь объяснить, что меня преследует сумасшедший клиент, которому не понравился мой кофе. Ага, клиент, внезапно оказавшийся каким-то бандитом. Лица полицейских в этих фантазиях были незабываемы. Я воображал, что собрал в ту знаковую ночь свои вещи и уехал из города. Умчался в новую прекрасную жизнь без определённых контуров и целей, похожую на непрорисованную область в компьютерной игре. Там я ненадолго застревал в призрачных текстурах, не понимая, о чем мечтать дальше. И всё это было так же, как придумывать достойный ответ обидчику после ссоры — бессмысленно. Оргия самооправдания, чтобы снять с себя корку грязи. Я хотел шагнуть за край, видимо, это желание дремало во мне задолго до встречи с мастером. На одной чаше весов была известная мне серость работы в кафе, неинтересного мне образования и кредитов. На другой — манящая всеми цветами радуги (и всеми грехами заодно) неизвестность. Мозг цеплялся за первое, а гниленькое внутреннее «я» вопило о том, как жаждет второго. К тому же, меня принуждали, и это было по-своему привлекательно: утешать себя тем, что мужчина в бархатном костюме, наглец с мерзкой ухмылкой тянет меня куда-то на дно, и я, конечно, не виноват в том, что позволяю ему это делать. У меня не было родственников, друзей или невесты, чтобы стыдиться перед ними, не было социальных ограничителей. И я решил всё в первую минуту разговора с мастером, к чему себя обманывать теперь. А как поступили бы вы на моём месте? О, не смотрите так грозно! На самом деле вы гораздо хуже, чем думаете о себе. Мы все намного хуже. Назначено было на десять. В девять тридцать утра я стоял перед слепящей вывеской «Falling», расположенной над дверями пафосного заведения — на вид было не разобрать, что это конкретно: клуб, отель или ресторан. Крупные английские буквы были выложены из многочисленных мелких страз, солнечный свет преломлялся в них, бросая на тротуар причудливые радужные отблески. Как я узнал потом, ночью это великолепие выглядело ещё краше — неоновая подсветка проходила сквозь стекло и придавала вывеске невменяемо-кокаиновый шик. Я ещё тогда предположил про себя в шутку, что это кристаллы Сваровски. Как знать, может, я и не ошибался. Все самые безумные догадки насчёт мастера зачастую становились реальностью. А вот логика с ним не работала. Стоя перед его священной крепостью тогда, я и не представлял, что ждёт меня впереди. Заранее погуглил, конечно, и адрес, и претенциозное название, но мой поиск не дал ровным счётом ничего толкового. Были какие-то фирмы-клоны, а ещё попалось несколько размазано-восхищенных откликов в чьих-то твиттерах и на сомнительных форумах. Из этих высказываний я так и не понял, чем занималась эта организация, там было всё сплошь «круто», «охуенно» и «невозможно попасть». Когда я впоследствии заявил это мастеру, он долго смеялся над моей наивностью. Сказал, что у клуба, конечно же, есть свой сайт, но туда попадают исключительно по личному приглашению, так же, как в сам «Falling», нужно быть участником особых банковских программ, обладать связями и именем в определённых кругах. Более прозаичные заведения такого рода работают вполне открыто, услуги обозначаются легальными синонимами. Вы наверняка видели нечто подобное: клубы, эскорт-службы. Их сайты выглядят как витрина человеческой мясной лавки — смотришь на товар, делаешь выбор, «кидаешь в корзину», затем переходишь к оформлению договора. Мастер же любил обставить всё с неоправданной помпой, окутать флёром таинственности, сейчас я называю это в меру удачным маркетингом, он же называл эксклюзивной подачей. Но в искусной обёртке закрытых претензионных вечеринок было всё то же мясо, только под другим, гораздо более дорогим соусом. Итак, потоптавшись на улице ещё минут десять, я всё же решился и вошёл внутрь. За стеклянными дверями в огромном холле, выглядевшем вполне себе нейтрально, как преддверие банка или офисного здания, была одна нехарактерная для стандартных общественных мест особенность — там дежурило столько охраны, что этих ребят вполне могло бы хватить на заботу о премьер-министре. Я насчитал десять человек на виду, но кто знает, сколько ещё грозных мужчин в топорщащихся под мышками черных пиджаках находилось за колоннами. За небольшой стойкой ресепшна сразу рядом с дверью стояла навытяжку девушка-европейка модельной внешности. Имейте в виду, когда я говорю модельной, речь идёт не о гламурном незабываемом божестве. Это было тощее безликое создание с вытянутыми руками и ногами, которое в накрашенном виде может выглядеть как угодно. Ярко-алый рот в данном случае привлекал всё внимание, заметить что-то кроме этой детали во внешности дамы было невозможно. Я до сих пор не знаю, работала там одна красногубая светловолосая девушка или в «Falling» был целый батальон подобных биороботов.       – Чем могу помочь? — спросила она по-японски, но с лёгким акцентом, не подлежащим чёткой идентификации. Сдаётся мне, он был славянским. Я раньше не понимал, почему мастер предпочитал славянских девушек, думал, что из-за их северной красоты. А сейчас почти уверен — дело было в экономии. Платишь меньше, а получаешь ту же привлекательную иностранку. Из телефонного ночного разговора подшофе я не запомнил имя своего преследователя, не знал, зачем вообще пришел туда к назначенному времени. Это было характерно для общения с мастером — я всегда в итоге делал то, что он от меня хотел, пусть и неосознанно. К счастью, в тот момент я вспомнил заветное слово «собеседование» и показал блондинке его визитную карточку, после чего дамочка изменилась в лице и с пониманием кивнула мне:       – Руки-сан ожидает вас. Атмосфера в холле заметно потеплела, возможно, до этого момента охранники были готовы выставить меня вон по щелчку её пальцев, но теперь они расслабились. Некоторые покинули боевые позиции у входа и прошли дальше в холл, чтобы присесть в серые кресла, симметрично расставленные у стеклянных журнальных столиков. Мне предложили устроиться в таком же.       – Сейчас выдам вам анкету, — вежливо улыбнулась девушка своим кровавым ртом. — Хотите чай? Или, может быть, кофе?       – О нет, только не кофе, — поморщился я. Это было воспринято как пожелание — вместе со стопкой бумаг и ручкой европейка вскоре принесла мне чашку зелёного чая. К напитку я так и не притронулся. Первые страницы анкеты были вполне обычными. Стандартные вопросы, как в любой компании. Паспортные данные, фактический адрес, предыдущие места работы, хорошо ли мне удаётся находить общий язык в коллективе, какие у меня с моей точки зрения сильные и слабые стороны и прочее бла-бла-бла. Ну вы в курсе, что чаще всего спрашивают работодатели. Расслабившись, я спокойно заполнил первые страницы. Далее напряжение стало нарастать. Начались медицинские вопросы. От вполне невинных про группу крови до хронических болезней, аллергии (помню, как меня покоробил один из пунктов — «аллергия на латекс», но я не знал, что это пока только цветочки) и до того, как я переношу наркоз. Мне надо было навскидку определить свой уровень регенерации по десятибалльной шкале и приблизительно охарактеризовать болевой порог по подсказкам. Спрашивалось, как я оцениваю боль от бытовых травм — ожог от прикосновения языка к кипятку, пальцев к чайнику, утюгу. Сравнить ощущения от пореза бумагой и пореза при бритье. Если у меня были бы татуировки, я должен был точно описать свои ощущения от процесса их набивания. Так же меня просили уточнить, переносил ли я операции, есть ли у меня шрамы, в каких местах и сколько. Здесь я остановился, напряжённо перевернул страницу и обомлел. Первый же вопрос выбил меня из колеи: гомо или натурал? Дальше было хуже: дом или саб, размер полового члена, опыт в применении различных девайсов, сексуальные практики, которые я пробовал или хотел бы попробовать, фантазии, количество партнёров и сколько раз в неделю я привык заниматься ЭТИМ. На мои округлившиеся глаза девушка заученно ответила:       – Не беспокойтесь, можете проставить минусы в смущающих местах, графа о невинности чуть ниже.       – Я не… Я должен поговорить с этим вашим, как его, Руки-саном!       – Хорошо, вас проводят. Не забудьте анкету. Заполните формуляр после собеседования. Я вообще-то хотел швырнуть этот формуляр в её пластиковое красногубое лицо. И, уж поверьте, не собирался его заполнять после собеседования, но настолько опешил, что сумел лишь брезгливо взять стопку за уголок и встать за подошедшим ко мне секьюрити.       – Пройдёмте, — произнёс суровый мужчина и указал направление к лифту. Ехали мы дольше, чем я мог ожидать. То ли здание было более высоким, чем казалось снаружи, то ли от возмущения и страха я остановил внутренние часы, перебирая в уме весь ассортимент оскорблений, которыми собирался наградить этого ублюдка вместе с его треклятой мерзкой анкетой. Лифт коротко прозвенел, мы вышли в небольшую приёмную с одной дверью. Секретарша в противовес девушке внизу оказалась маленькой невзрачной японочкой в очках, она кивнула в сторону двери.       – Уке-сан, доброе утро, вас уже ждут. Ох уж это ядовитое «уже»! Помню, её брови изогнулись в такой осуждающей манере, будто бы я посмел опоздать на аудиенцию к императору. Но он не был императором! И я пришёл вовремя! Никогда не позволяю себе опозданий, а вы? Пусть это звучит комично в контексте той ситуации, но я не мог бы задержаться и в данном случае — отправляясь с визитом к неадекватному шантажисту, я заложил дополнительные 15 минут на непредвиденные заминки. Опоздание, по-моему, верх бестактности, оно для меня как пятно дерьма на ботинке. И пачкать меня упрёком в опоздании было непозволительно!       – Я думал, ты сломаешься раньше. На вопросах о боли. Но ты молодец, ни один мускул на лице не дрогнул, — вместо приветствия произнёс Руки, не вставая с кожаного кресла цвета тёмного шоколада. Когда я вошёл в его кабинет, он восседал там, как царь и бог, как нахальная вишня на куске дорогого торта. Точно, как вишня, потому что на сей раз его костюм был вишнёвым и искристыми. Охранник деликатно отступил назад, убедившись, что всё в порядке, и закрыл за собой дверь.       – Ты что, подсматривал за мной? — возмутился я. Он со скучающим выражением лица повернул ко мне монитором стоявший на столе ноутбук. Экран был поделён на несколько квадратов. В той части, на которую мне указывал холёный наманикюренный палец моего обидчика (чёрный лак и золото, он делал маникюр с настоящим золотом! Мужчина! Можете в это поверить?), я увидел крупный план своего кресла, девушка внизу даже не успела убрать со стола мой остывший зелёный чай.       – Ты больной, — простонал я. — Совершенно ненормальный. Что я тут делаю?       – Исполняешь мечту, конечно же, — серьёзно заявил мне этот самоуверенный субъект. — Знаешь, как говорят, Ютака? Счастлив тот, кто сумел сделать своё хобби профессией. И ты будешь счастлив.       – Да ты с ума сошёл! — я развернул анкету и возмущённо зачитал вслух несколько интимных вопросов. Чувствовал, как неизбежно краснею, но продолжал:       – И наконец — протяжённость полового акта: "Вы кончаете через… Выберите вариант ответа а, б, в…» Что это за дрянь?       – Могу поспорить, у тебя вариант «г», судя по тому, как быстро ты окрасился в тон спелого помидора. Хотя, надеюсь, я ошибся, — выдал он с приторной усмешкой.       – Ты что, хотел лишить меня работы и жилья, чтоб загнать в сексуальное рабство? Так вы, якудза, действуете?       – Сядь, — приказным тоном сказал он, и я вдруг послушно опустился на стул перед его столом, ноги сами подогнулись, а ладони опустились на колени. — И не мели своим глупым языком то, о чём понятия не имеешь. Ни о якудза, ни о секс-рабах. У меня чистый бизнес. Мои работники с клиентами не трахаются, всё гораздо тоньше и изящнее. Это искусство, милый. Я слушал его заворожённо, точно передо мной была кобра, медленно, но верно вводящая меня в транс. Помню, как сложил кисти на колени на злополучную анкету и так и сидел почти всю беседу, будто провинившийся школьник перед директором.       – Что же это? — только и удалось спросить мне.       – Давай начнём с самого начала, — великодушно предложил он, откинулся назад в кресле и, перебирая неизменный Кубик Рубика, в каждой грани которого отражались его пальцы, добавил: — Расстёгивай манжеты.       – Не понял?       – Всё ты понял, расстегни и покажи мне. В кафе мне удалось разглядеть только мельком. Но и этого хватило, чтоб вызвать мой интерес. А это, поверь мне, редко кому удаётся сделать. Так что валяй, демонстрируй себя. Глубже, Ютака, дыши глубже. Это просто презентация, это по работе. И я, представляете, послушался. Сделал это перед незнакомцем. Хотите и вам покажу? Презентация, да. Это будет полезно для составления общей картины. Вот. С того дня я не добавил себе больше ни одного шрама, желание отпало за ненадобностью. Так что вы видите точно то, что видел мастер. Как же сладко он улыбнулся тогда, невыносимо завораживающе — растягивал губы долго и удовлетворённо. Вы бы видели эти губы, тоже бы влюбились, готов поспорить. Пухлые, мягкие, идеальной формы. Смотрел бы и смотрел. Какая жалость, что теперь это невозможно. Закатав рукава, насколько смог, я опустил руки на стол, демонстрируя поверхность от запястья до внутренней стороны локтя. Он смотрел не отрываясь, точно мои шрамы были лакомством, так, любуясь, и произнёс:       – А теперь почитаем твоё резюме. И в финале ты ответишь на пару вопросов. Тогда я приму окончательное решение. Итак, порезы аккуратные и симметричные. Не хаос, который наносят мазохисты-истерички: ожог там, разрез сям. У них, как у всех эмоциональных наркоманов, проблемы с чувством контроля. Нет, я не отрицаю эстетики психоза и безумия, просто мне это не близко и для дела такое не годится. Ты же наносишь повреждения равномерно, они неглубокие, не для того, чтобы поиграть в смерть, а чтобы пустить кровь, посмотреть на неё, поиграть с ней. Я прав? Можешь не отвечать, по лицу и так видно. Ты делаешь их методично, раз в неделю примерно, отличным, заточенным инструментом. А то бывают ненормальные — кромсают себя всяким тупьём, выглядит премерзко. Пробовал бритву, но перешёл на нож. Уверен, у тебя есть любимый, за которым ты с нежностью ухаживаешь и хранишь в особенном месте. Одобряю, отличный выбор, я тоже люблю тяжесть и весомость, это красивее, и в руке нож лежит так очаровательно двусмысленно. Люблю рукоятки — фаллический символ как-никак, удовольствие в квадрате. И ещё один плюс тебе, ты хорошо обрабатываешь ранки, заживает просто идеально. Выглядит почти как стежки, а не порезы. Прекрасно, — тут мастер едва успел сглотнуть набежавшую слюну, но губы всё же успели увлажнится, и он быстро пробежал по ним языком. Почему я вам это говорю? Почему вообще помню эту деталь? Иногда я тоже задаюсь вопросом, но ответ только один. Первая любовь, чёрт её дери, не ржавеет! Он спросил меня тогда:       – Ответь только на два вопроса. Первый: показывал ли ты кому-нибудь свои шрамы, сопровождая сие действие эмоциональным шантажом? Как-то так: «Дорогая, я покончу с собой, если ты не...» Или: «Мамочка, прости, я такой никудышный, совсем ничего не могу с собой поделать». Меня передёрнуло от брезгливости, и этого ему было достаточно.       – Так значит вычеркиваем?       – Да. Никогда подобным не занимался, и не собираюсь. Гадость какая.       – Отлично. Переходим к главному блюду. Когда у тебя это началось? Опиши свой первый опыт. И не надо врать, что забыл, это невозможно. Мы всю жизнь бежим за добавкой, потому что первый раз был охренительным. Ну, так каким он был у тебя? Расскажи. Когда у тебя впервые встал на кровь, Ютака? Ведь встал? Он обладал гипнотической силой, не иначе. Что вы, я не смеюсь. И в тот день, придя к нему пылающим от праведного гнева, думал ли я, что всё дойдёт до этого? Бывают такие статичные воспоминания, похожие на модель парусника в безвоздушном пространстве бутылки. На них не оседает пыль времени, они не меняются, в отличие от других, подвижных и эмоциональных воспоминаний. Эмоции выгорают, как ткань на солнце. Но тогда я был опустошён, потому, вероятно, запомнил каждую мелочь. Летнее токийское утро, шум остался снаружи, внутри его кабинета лишь стерилизованная тишина и моё неровное дыхание. В такие моменты всегда творятся какие-то неполадки с внутренним шумоподавлением, замечали? Я, сидящий за столом, опустивший голову, скромно изучавший носки своих кроссовок, дышал слишком громко. Локтями вниз, шрамами наружу, кротко держал обнажённые руки на столе, не собираясь их прятать. Не уверен, что хотел рассказывать это мастеру, но я рассказывал. Изо рта просто лились слова о моём первом разе.       – Нам было по одиннадцать или по двенадцать, и мы были лучшими друзьями. Такой возраст — самое время, чтоб получать от старших пацанов, период «козлов отпущения». Более мелких редко задирают, а у старшеклассников всё превращается в драки самцов за самку. Зато в предподростковое время дети такие гадкие утята, что вызывают естественное желание у окружающих их пошпынять. Обычно мы с Юу всегда удирали от школьной гопоты, побег был идеальным выходом. Ну куда нам было с ними тягаться, такие здоровые лбы и мы — два мелких задохлика. Ничего особенно страшного не случалось. Плевки, затрещины, синяки, ушибы, кровоточащие ссадины на коленках и локтях от падения с велика — это максимум того, что мы с ним получали. Ну, деньги на карманные расходы у нас отбирали, бенто сжирали, такие небольшие унижения в пределах допустимой нормы. Ещё тогда были первые тревожные звоночки, когда я ссадины разглядывал и обдирал корки, но я и подумать не мог о настоящей причине своего интереса. И потом, общее пьянящее боевое возбуждение затмевало собой что-то другое, более конкретное. А в тот день нам удалось отбиться. Не то чтобы мы сильно наваляли парням, которые загнали нас за школу и требовали денег. Просто повезло: я заехал одному по яйцам почти случайно, брыкался ногами в захвате, а Юу, воодушевившись от моего достижения, с размаху засветил второму рюкзаком по башке. После этого мы смылись. Добравшись до нашего места на окраине одного парка, побросали велики, плюхнулись на траву и хохотали, задыхаясь. И вот мне на глаза бросился осколок бутылочного стекла, валявшийся на земле. Зелёный, острый, он маняще блестел на солнце, только потому я его приметил. Схватил на каком-то порыве воодушевления, ещё плохо соображая, зачем, а потом вдохновение пришло само. Резанул свою ладонь и подмигнул Юу, мол, давай побратаемся. Примета такая мальчишеская, если не знаешь. Он весело протянул свою руку, я занёс стекло. Тогда меня и осенило. Его я резал иначе, чем себя. Медленно, едва дыша, будто не ранил, а рисовал. Кровь выступила сразу, заструилась по запястью, ослепительно алая, я никогда больше не видел такого насыщенного цвета, у меня она в любом освещении темнее, чем была у него. Потом мы плюнули в ладони и пожали друг другу руки, как полагается. Но всё это было как в тумане. Едва добравшись домой, я… Ну… Кажется, это была моя первая осознанная мастурбация.       – И что с ним стало?       – С кем? — я правда не понимал, о чем меня тогда спрашивал человек с блестящим взглядом. Человек, наконец отложивший свою тупую головоломку, до того ему было интересно. Знаете, я как под наркотой был. Возникла иллюзия: он большой, а я маленький, хотя в жизни было скорее наоборот, мастер был более хрупкого телосложения, ниже меня. Но тогда я видел его исполином с микроскопом, а себя — простейшим организмом под стеклом его внимания. Спрашиваете, с чем я могу сравнить то состояние? Любопытные вещи вас интересуют. Не знаю, наверное, с католической исповедью. Вы скорее всего тоже видели это в западных фильмах: кабинка с завесой, решетка, разделяющая героя и священника, все эти тени и дурацкая, патетическая, немного зловещая атмосфера. Думаю, в исповедальне испытывают нечто подобное. Подъём духа и оглушенность счастьем от того, что ты, мелкий и гадкий, кому-то нужен и интересен, и все твои грешки выслушаны и отпущены. Между нами произошло некое возвышенное таинство, а он вдруг спросил меня о каком-то незначительном мальчишке из прошлого. Это всё испортило. Кажется, я попросил тогда стакан воды и лишь после того, как секретарша принесла его вместе с графином, промочил горло и ответил:       – С Юу? Ничего особенного. Мы ещё пару лет дружили, но как-то разошлись. А ты что подумал, что я?.. Нет! Никакой влюбленности не было. Если бы на его месте был другой парень или девушка, думаю, мне это понравилось бы не меньше…       – Отлично. Даже лучше, чем ожидалось. Это всё, что я хотел услышать. Ты принят. Можешь завтра выходить на стажировку. Кстати, тебе уже не нужно съезжать с той убогонькой квартиры. Как только я увидел твою постную физиономию в холле утром, сразу же позвонил твоей хозяйке. Всё улажено. Он царственно махнул рукой в сторону двери, показывая, что аудиенция окончена, и ожидая, что я, вероятно, радостно поскачу домой вприпрыжку, виляя хвостиком от счастья, что принят. Но я не был готов к подобному.       – Не так быстро! Я, кажется, ничего не подписывал и никакого устного согласия не давал. С чего ты вообще взял, что я буду на тебя работать?       – О, ты подпишешь. Я просто знаю это, вот и всё. Не запаривайся. Если хочешь знать, в тебе есть профессиональная предрасположенность, которую я разглядел по чистой случайности. Перспективу хорошего бегуна, например, выдают ноги, радиоведущего — подвешенный язык, а ты не создан варить кофе, Ютака, ты — то, что нужно в моём бизнесе. Я занимаюсь этим много лет и могу увидеть необходимые мне качества.       – Какие качества, боги? Я облажался с кофе, только и всего… И… Погоди. Что я по-твоему создан делать?       – Резать людей. За их деньги, разумеется, и для их удовольствия. И никто не запрещает тебе получать его самому. Я же говорил — работа мечты. Ну всё, иди, у меня ещё дел по горло. Не забудь застегнуть манжеты. И заполни всё-таки анкету на досуге. Технику безопасности никто не отменял. И знание нюансов нам пригодится. Я понял его фразу про нюансы только спустя некоторое время. Личные детали и подробности были необходимы для создания базы. Сценарии сессий в «Falling» прописывали специально нанятые люди, причём делали это со вкусом и довольно дотошно, учитывая не только пожелания и фантазии клиентов, но и данные работавших там домов и сабов. Это помогает, правда. Хорошо, когда у тебя есть опора, команда, которая всегда тебя поддержит. Ну, как вам объяснить? Импровизация прекрасна, но это мастерство, которое приходит с годами. А так — договоришься с клиентом играть в инквизицию или в отца, который пытает сына, и без сценария в первый визит всё пойдёт прахом. В первые тестовые сессии я очень зажимался. Руки говорил мне, что я выезжаю только на зубрёжке написанной для меня основы и на естественной склонности к этому делу. Воплотить фантазию без страсти невозможно, а страсть, в свою очередь, сложно сыграть, однако мои глаза горели природным огнём, когда я наносил заказанные увечья, это подкупало клиентов. И, несмотря на мою неумелость, ко мне записывались повторно, приходили снова и снова. Мастер был прав, похоже, я был создан, чтобы играть с кровью. Вас удивляет, почему я решился на это так легко? Переступил свою человечность, говорите вы? А почему вы уверены, что делать на чужом теле надрезы по обоюдному согласию бесчеловечно? Если вы любите носить розовое кружевное бельё, лямка которого то и дело выползает в вырез вашей блузки (да-да, я это вижу), а я ненавижу этот цвет, это не значит, что вы бесчеловечны, хотя определённый дискомфорт моим глазам всё же доставляете. А насчёт подписания контракта — я сделал это на следующий же день, потому что мастер предложил мне то, от чего я не мог отказаться. Годами я методично резал себе руки, потому что не мог практиковать подобное с кем-то другим, держал своё увлечение в тайне, а тут меня не только не считали больным, меня за это уважали, платили большие деньги, чтобы я открывался и совершенствовался. Принятие, отпущение грехов — самое большое искушение, оно привлекает даже больше, чем сам грех. Я уже говорил вам об ассоциации с исповедью. «Falling» был нашей коллективной исповедальней. Представьте себе, что вас любят. Представьте, что вас одобряют и каждый день гладят по головке за то, что вы — это вы. И не сторонятся, не считают вас монстром за то, за что другие бы посчитали. Вообразите, что вам разрешают ВСЁ. Кто угодно бы согласился. И я — не исключение. Имя мне дал мастер, конечно же. Он говорил, что давно мечтал подарить этот псевдоним одному из подчинённых, но всё не попадался никто подходящий.       – Ты тоже не совсем то, конечно, собака-улыбака просто, — смеялся он, — но только внешне, малыш. Я прощупал твою холодную сердцевину, так что уверен — тебе пойдёт. Кай — отличное имя для дома, вдохновляющее, все в глубине души любят сказки. Можно даже мутить для каких-нибудь инфантильных барышень тематические сессии. Ты когда-нибудь пробовал резать кожу осколком льда? Нет? Трудно будет и опасно, но вполне осуществимо, если заморочиться. Не как базовый инструмент, естественно, нам не нужны непредсказуемые раны, а как деталь для создания атмосферы. Надо будет подумать над этим, дам задание сервис-центру, пусть протестируют. В крайнем случае нож для колки льда точно подойдёт — это неувядающая классика, спасибо «Основному инстинкту». Его глаза сияли, как две искусственные голубые звёзды, когда он это говорил, а я кусал губы от восхищения. Так я и стал Каем. Потому что мастер увидел во мне холод. До сих пор не знаю, настоящий я или просто продукт его фантазии? Как думаете? Насколько сильно на нас влияют люди, которые видят в нас перспективу, вкладывают готовые образы, как делал это он? Вот вы, к примеру. Вас сделала такой мать, когда покупала вам в детстве кукол, или же пузырящиеся сердечками томики пошленькой манги, которые вам подсовывали подруги? Никогда не задумывались? А может, само ваше нутро всегда было кружевным и розовым? Иногда хочется верить, что это Руки внедрил в моё сознание некоторые идеи. Это большой соблазн — переложить ответственность. И всё же, спустя годы раздумий, я пришёл к тому, что сделал себя сам. По крайней мере, хочется в это верить.