Полчаса любви и вернуться к бонгу

      После «Дима лох» запись заканчивается, и Мирон снова нервный, лихорадочный, готов пиздовать на студию работать. Слава тянется за ним в машину, вызванную, пока опять курили, и предательски надеется, что с таким количеством сигарет легкие Мирона проживут еще с пяток лет. Чо как не пацан, в самом деле — иронично пиздит у себя в голове, наблюдая за ним. Тот откинулся на сидение, глазеет в окно, нервно отстукивает попсовые биточки, и все у него нормально, Славочка знает, не лезет с расспросами, вылезает только из такси и прется следом в студию Вагабунда 2.0. Удивляется, как Шокк на себя все не переписал, раз ему привычен лайфстайл обычное домашнее насилие. Но уебок-то всегда в таких ситуевинах — жертва наи-иивная, «довели его» и «сам хотел», втихую радуется, что и в суды этот четкий пацан-мужик скорее не пойдет, ему не с чем. Слава не уверен, что вытерпит его в роли пострадавшего, что будет способен кивать на какие-нибудь иски о попранной чести или финансовых махинациях Booking Machine, что он там еще может охуенного рассказать про Славку и Мирона. Потому, пока Мирон возится с дорогущем оборудованием и велит подождать его, отстраненный, с остекленевшим взглядом, он, развалившись на диванчике, брезгливо мониторит соцсети Шокка. потому что такие крысы как раз и бегут с подводной лодки вплавь к дяденькам-полицаям, и где-то он там пиздел, будто жалеет, что Жигана по судам не поволок.       И вот оно: Рэпер Шокк опроверг свои ранее сказанные слова «встретимся в суде» — Они, как всегда, вырваны из контекста, — объясняет рэпер. А вот публичное заявление от него можно ожидать, и не одно, — поделился с нашей редакцией бывший концертный директор Вагабунда... — аж вслух зачитывает. — Бывший концертный директор, — делится откровением Мирон Янович и приглашает его зачитать, уходя, судя по глазищам, глубже в маниакальную фазу. — Найдем еще одного, — отмахивается Слава. — Одну, — внезапно подает голос Мирон — А вы, Оксимирон Яныч, шалун, уже себе группис официальную подсмотрели? — паясничает Слава и тут же жалеет об этом. Мирон-то улыбается на такой панчик — гулькин член — но как-то до глаз кривоватая улыбка не доходит.       Наклоняется Слава пониже, извиняется сразу, не влом ему, в отличие от Мирона, он не понимает всех этих пустых «сказал как-то Дима».       Идеи хороши, только когда они не исходят от Миро. — Ничего, — хмыкает и продолжает, — я ее давно присмотрел, толковая дева, к нам на собеседование приходила. — Разве не ты решал все дела с Вагабундом на публике?       Диме понравился Санек, как вежливо его обозвал Шокк. — Диме понравился Санек, как вежливо его обозвал Шокк, — вслух произносит Мирон свои мысли, не меняя ни слова. Тушуется быстро, но как-то слишком с достоинством, которое Миро не к месту совсем, и снова злится на себя, что за семь лет так и не научился четко их различать, снова, и снова, и снова, как проскакивает этот выход за границу, как в неаккуратной детской раскраске..       Слава не может сдержать мата, но больше ничего не говорит, он и хочет что-то сказать, но Мирон прерывает. — Я ей позвоню?       Слава только отмахивается, разглагольствуя. — Ты же мой продюсер, заметил, как я из кафешки выходил и от меня несло дерьмом, а ты подошел в анальное рабство позвать, ну, я и пойду, почитаю, пока занят мой Фадеев Максим... — на ходу сокращает, приберегая самые перлы для твиттера, начинает и также быстро заканчивает, второсортные панчи не для Окси, да и петь ему надо, он быстро забивает это в твиттер и комментит шокковы заявления безапелляционным «Я новый Шокк» и «Старого пердуна можно топить в луже :D»       Подходит наконец к микрофону и начинает читать привычную «Дети и йети» не задумываясь, на максималках горланит, еще и дергаться, как в конвульсиях, начинает, пока Миро с телефоном глазеет на него из-за стекла, отвлекаясь от разговора с Женей. Слава сбавляет обороты и готов еще поразогреваться перед Окси, рвать на битах, без битов, сами биты. — Все твои хуевые треки уже лучше, — говорит Мирон, совершенно никакой. Слава спрашивает, в чем дело, но реакции не дожидается, и приходится самому угадывать, про твиттер и Шокка, когда только успел...       А Окси — Окси возьми и скажи, что не знает, как себя вести, каким именно Мироном быть, коротко, в двух предложениях выкладывает, не глядя в глаза, что его разъедает изнутри. И уже в следующий миг кривовато призывает начать уже откатывать бесшокковую версию. Но короткий диалог Слава урывает — да любым! — Блядь, Слава, разве не видишь, пиздец — за ручку и к психиатру, благо денежки водятся на частного, — но Мирон не хочет, Мирон сам знает про себя все и лучше всех, а Слава даже ради его блага насильно не потащит. Слава Гнойный из тех, кто притащит опиумному наркоману заветную стерильную иглу и вену поможет найти, вену, а не сунет рекламку диспансера, и уж точно не потащит туда сопротивляющееся тело. — Будь кем угодно, продюсер Мирон Янович, я здесь исключительно на подтанцовке, — тот машет на него рукой, забей уже, возвращается к микрофону, читать из своего дебютника. — Если тебе все равно, буду так, — пока Миро выясняет отношения с Оксимироном в его голове, за всех отдувается совсем пустая оболочка. Подхватывает «Йети и дети» со второго микро. Она не предназначена на двоих, но Слава с четырнадцатого года ее читает, иногда даже попадая в бит и на подхвате, давая Фаллену разгуляться. И на удивление не сбивается и не лезет вперед, не мешая Окси, раз ему приспичило петь, а не возиться с делами насущными, Слава только за. Сбивается, правда, на «Вечном жиде» не по-детски, проскальзывает в нем тяга к пению под фанеру, под плюс, но Мирон подходит к нему, заслоняет от невидимой толпы. И не сбивается, чертяка. Треплет его по плечу, как Фаллен на Версусе, и Славу пробирает, как и всех от Окси-ми-ро-на. — Неплохо в целом, — звучит совсем не как похвала, иронично, хоть капюшон натягивай и маску Овсянкина пизди, не мешать же сиятельному. Читают до упаду, бродят по импровизированной сцене, неприкаянные, как Гнойный под винтом, Мирон близок к тому, чтобы на кортанах затирать свою истину, в душу почтенной публики заглядывать своими глазищами. Наблюдать все это за спиной у Мирона — охуенно, думает Слава.       Женя приходит днем, когда их концерт отгремел, и они с горем пополам перебрались таки к манагерским делам — обычно этим занимался Санек, но Санька больше нет, у славы так друг умер — правда, ненадолго, уже курят прямо в студии, и Слава над твиттером угорает как сумасшедший, заражая этим делом приунывшего с утреца Мирона. Ржать над Димой с его подругами — шажочек к выздоровлению, психиатр Слава, осталось только запить чистым абсентом и расслабить болтовней о Саше, как всегда.       Сворачивается все быстро, раз —и Окси, собранный продюсер, идет встречать женщину, извиняясь за дым и Славу, было бы забавно, но не-ееет, Окси хороший, и собеседование ведет просто отлично, не как Слава с Замаем — с винтовыми кивками и бесполезными попытками сидеть прямо. Деловой такой, приветливый, без лишнего пафоса. Гнойный тем временем сидит и лыбится, как Пимп на трижды обоссанном шоу БРБ. Девушка-женщина-Женя с Окси на все согласна — не на то, на что обычно с Окси все согласны — на работу, не пищит от восторга перед императором, глазки не строит. Аж скучно смотреть.       Нет, сука, стоп. Мирон — свободный человек, а Слава —не Дима, свое уебанское собственничество относительно кумира засунет в жопу. Если вдруг Янович захочет с этой девой нарасхват свалить в закат — лично такси вызовет и один засядет за пиар их пробного концерта в новом составе. Но Мирон складывает ручки умилительно, расстаются они, довольные друг другом, договариваются на завтра к девяти, никаких «мы вам перезвоним и, может, выпьем кофе, я знаю тут недалеко». Женя, насколько, видно собралась и заткнула всякий мандраж от того, кто ее работодатель, попрощавшись с ними уходит. Не текут так девки по Щекку — ушел, а фанбазе хоть бы хны, но мыслей об этом говне Славе хватит на весь круг перерождения в навозного жука. Окси возвращается приунывшим и потерянным, снова не знает, в кого играть, и заставляет себя не сжимать кулаки. Казалось бы, нечем больше пугать Мирона, но он, изменившийся в лице, достает наконец айфон из кармана, делясь со Славой прекрасным.       «Дима Бамберг».       «Ждите инсайдов об Аксимироне».       Ответ на игривый вопрос игривый «когда» —«В 00-00».       «По красоте шоб?»       «А».       «Пиздец» он вслух не говорит. Сидеть в пустой студии, ждать этих самых инсайдов, попутно делая вывод о возможной конечности их бумажной работы с веселым обзваниванием всех площадок и перепиливанием их под новый вагабунд — Женина работа. Но только завтра, а сегодня — захавать их всех, Окси даже повеселел со Славиных попыток в оператора коллцентра, и дым от очередной сигареты, в котором они и задохнутся, только вот Мирон обновляет твиттер, справляясь об очередных высерах. Хотя Мирон от этого не останавливается, Слава с энтузиазмом каждые полминуты насилует свой смартфон попроще, потом аккуратно сбавляет частоту, а про дым таки говорит вслух. Мирон только одобряет, машет рукой, открывать окна настежь, вторая пачка звонков, звонить Жене можно, но мы, конечно, не будем, Слава на подхвате в «Русском кокни», они могли бы валить по домам, но зачем, если можно тут имитировать бурную деятельность? — За вискарем сходишь? — Мирона разнесло не то от дыма, не то от свежего питерского воздуха, от отсутствия твердой на шее руки, а Слава думает, оставлять ли Окси одного с открытым окном или переть его с собой. Распрощавшись со своими принципами, постепенно мутирует в Ди...       Мирон, не получая ответа, сам накидывает куртку, решая Славину дилемму, но тащиться в одиночку за бухлом — совсем отстой. И гулять резко захотелось, вот и встает, и к своей куртке направляется.       Мирон весь как-то напрягается, на лице застыла маниакальная ухмылка, и стоит Славе потянуться за своей — Окси так и не отошел — как его хватают за руку крепко. Слава особо не дергается, понятно, откуда тут ноги растут — первая же мысль, что со стороны хоть к вешалке, хоть к Миро — все одно, стоит он так удобно. — Я за курткой, — и руку свободную поднимает безоружно, успокаивающе.       Мирон вроде бы отходит, но руку не отпускает, и даже смотрит вроде как на него, а все равно, не здесь, в своем мирке, лихорадочными глазами нездоровыми.       Куртку он все-таки снимает левой рукой, Мирон его руку так и не отпускает, сжав, как под дешевыми питерскими спидами.       Слава думает долго, но Окси не отпускает, разве что перехватывает поудобнее и чего-то ждет.       Держаться за руку с мужиком очень такое себе, особенно в России, особенно если это твой байтер, это как ебать резиновую бабу или дрочить об дакимакуру с артецом на тебя. А теперь то можно, они же друзья, они же дуэт, а, значит, с точки зрения ряда поклонниц, ебутся неиронично. Слава не против, но идея фиговая, конечно, ведь, если Окси только отходит от жизни взаперти в квартире маньяка, ему не до платонических обнимашек со Славой       Он аккуратно отводит руку вверх, что Окси позволяет, и, прежде чем тот успевает подумать о пиздюлях, берет поудобнее, по-нормальному, на что Мирон не решался. Так и идут под ручку за бухлом, Слава по приколу куртку закинул на одно плечо, что никак не комментируют — надеть ее нормально, пока Окси отпускал, не додумался, не до того было. Тем более, менять чужое спокойствие и психическое благополучие на куртку... Щемит от этого где-то в сердце, как от невралгии.       На улице темень, ближайший ларек открыт. Какое чудо. И сигареты, и дешевое бухло, и несчастные прохожие не успевают отпиздить — Слава покупает сам, но за сигаретами влезает Мирон с дежурной улыбкой, на которую реагирует даже тетка лет пятидесяти, далекая от всего этого рурэперского говна. Такой уж Мирон — обаятельный, совсем не хам, выглядит теперь не как бомж с соседней помойки. Как бы Слава не прикипел душой к той фотке с пивом и без зуба, опубликованной в кои-то веки не Шокком, а самим Окси.        Тот факт, что в студию они вовзращаются бухать, возвращает Славу в родной антихайп, к компу с микро в задрипанной хате, но за него крепко держится Мирон. Отчаянно тянет его в подвал, ждать инсайдов от Шокка. Над подвалом Гнойный подшучивает про себя: главный плюс такого показного андера — не надо никого уламывать посидеть до полуночи. Хоть живи в ней и упарывайся круглосуточно, не забывай только отваливать каждый месяц лавэху. С алкашкой дело идет быстрее. Через кондер никто не забрался, лепота. Посуду, фотки, забытые кроссы с оксилого и прочий хлам, оставшийся от Димы, коллективными усилиями выносят в ближайшую урну, разбивая неприметную кружку с плохо отмытыми кофейными следами. Кружка Александра отправляется туда же. Слава жалеет, что порисулек нет для конфетти, посыпать осколки. — Сашка на студии любила прибухнуть и зачитать вместе — да как, Маша Хима сосет здоровенную залупу — но запретила мне ее записывать, и особенно фиточек заливать в сеть. Свои фоточки притом сливала постоянно, — Слава наматывает пьяные сопли на кулак. Выработанный как у собачки Павлова рефлекс: говори о Саше, когда не знаешь что сказать. Если Мирон захочет еще что рассказать и не будет чувствовать себя единственным зашкварившимся. Синдром случайного попутчика отлично помогает растопить ледяную корочку молчания, а у Мирона под этой корочкой что-то гноится в метафизическом сердце, в еврейском мозгу. Ему подливают в кружку и ставят поближе бутылку. — Дима ничего не пишет?       Слава резво дергается к телефону, выскользнувшему из нетвердых рук на стол — не в кружку, и на том спасибо. Придирчиво осматривает на предмет трещин и заходит в твиттер. — Не-ее, нихуя. Ноет, что ты от страшной подружки избавился, Хельга сильно изменилась за лето, школоте отвечает, совсем плох стал. — Мирон неопределенно хмыкает и цедит коньяк из горла, благо две бутылки купили, никаких тебе непрямых поцелуев.       Слава пьяно вещает и кондей ревет, Окси переводит на него глазки и смотрит нехорошо, стеклянно, не знает к тому же, куда деть свои подвижные руки и нервный тик, чрезмерно откровенничает — ненавижу звукоизоляцию — и выжидает. Слава видит, нехорошего он ждет, и, представляя, как хорошо было Мирону один на один с Шокком здесь, чувствует, что его сейчас стошнит от этих картиночек.       Поднимается со своего места и открывает дверь. Оставляя незапертой, возвращается, долго возится в карманах, пока не убеждается, что, помимо ложки и вилки, у него есть лезвие в наборчике на все случаи жизни. Настраивает на ножик, деловито кидает на стол: мол, если что, зарежешь. Окси близок к фейспалму как никогда. Особенно когда ему очень пьяно предлагают поменяться стульями. Но Слава и не расстраивается, забирает у Окси бутылку и пьет еще. — Так легче зарезать будет, дя-яядь.       Куда тебя еще резать, Слава, — отчаянно крутится на языке, Мирон не отвечает. — Новый твиттерок, я там на Диму подписался, сразу отвечать будем. — Так вдвоем же писать будем, — ехидничает Мирон. — Нет, нет, не-ее, я совсем не то имел в виду, никакой защеканской цензуры, твой твиттерок — только твой, — Слава знает, о чем базарит, ведь его твиттер тоже оксимироновский, там об Окси больше, чем о самом Славе, не считая его мыслишек по накурке, тщательно записанных на листочках в угаре и переведенных в 140 символов. А цензура, ебать ее в рот, так это он должен у Оксимирона спрашивать разрешения. Все с ног на голову известно кто перевернул, чтоб ему пусто было. Не тошно ли самому Гнойному от этой клоунады извечной в головушке — тошно, но новую пересадить не варик, докторишки только руками разведут.       Приходит уведомление, и Слава немедленно лезет в твиттер.       «до раздачи плюх осталось полтора часа, готовы скринить, школоло? :D»       Окси сам наблюдает со своего айфона, не зная, чем закончить их со Славой разговор, и ждет, обновляя страницу по десять раз, чувствуя, как сквозь притупленную тревогу пробивается самый настоящий страх..       Десять минут. Ничего толкового, пара новых комментов, обозванных школоло, и вездесущие шипперы, которых Мирон ненавидит — первыми же будут орать, что зря от Димы ушел, и первыми же от биомассы отвалятся, только выйди из их розовых приглаженных фанфичных представлений с плохо скрытыми надеждами с тем же Мироном побыть. Тут он согласен с сжв —это не поддержка, это фетишизация, а экзотическим фетишем он довольно уже пробыл, семь лет.       И больше не хочу.       Пятнадцать минут. Слава, мельком поглядывая на него, рассказывает несмешную историю о передозе Англичанина, и что он, Славка, тоже должен сдохнуть, не обижать же Англичанинских друзей заплетающемся языком. В твиттере все то же.       Двадцать минут. От кондиционера никакого толку в плане свежести воздуха, зато дубак. Окси, крепче стоящий на ногах, идет искать пульт, пока Слава пытается отдуплить, где он и с кем, давно ему так не кружило голову от коньяка, от одного конька, только от него, ага, виноваты только коньяк и сигареты. — Негоже Оксимирону таким заниматься, дай я... — и спотыкается о собственную ногу и двухметровый рост, Мирон неловко усаживает его обратно, с куда тебе, Слава и пультом.       Полчаса. Смотри, Окси, там девчонка смело Шокку отвечает, ебать пятнадцатилетки пошли, вон, какой фейковый твитеррок, точно твоя фанаточка, понимаю теперь, почему ты считаешь всех за козлов, солидарен тут — у-уу, жида злоебучая Ще-еекк, антисемитов на костер.       Час. — Он может выложить Горгород, —отстраненно перечисляет Окси. — Зашквары, или мою голую — выпоротую — но тогда ему придется замазывать себя и оправдываться, что же он делал на гей-оргии... — Слишком круто для Шокка. — Нет, в самый раз, — Мирон серьезен и грустен. — А почитай пьяному свой грогород, пазязя-я, дай заценить искусство, а я тебе сашкино напою на память, у нее там такие стихи... — Нет. — Почему?! Я не буду смеяться, честное слово, — и тянется рукой жалобно к ровно сидящему Окси. — Тебе бы на свежий воздух, Слава. — Не-ее... — Ты скоро блеванешь. — Не, пойду, только если ты вытащишь и грогород почитаешь, — и тащит же, добрая душа и надеется, что о «грогороде» пьяный вдрызг Слава забудет.       На улице, кажется, теплее, чем в их войлочной конуре.       Слава ежится и находит в кармане джинс раскрошенную белую таблетку и под безнадежный, заебанный цирком взгляд Мирона, слизывает с пальцев, а все почему — да Мирон улыбку давит в себе так упорото, большего и не надо. — О, ебать, твиттер пищит! Ну-к-ааа, — выронил бы, не будь свежего воздуха и таблеточки. — Точно. Ан нет, телка какая-та, я по пьяни подписалася, видно, блохастый пунктуальный. — Да. — Нахуй его! — и смотрит так серьезно, аж смешно. А у Мирона нож-ложка в кармане. Прибрал, раз дают. И он мог эту пародию на Шокка-Замая прирезать и сказать, что так и было — сам кровью и начеркает, этот может.       Возвращаются они за сорок минут до срока, время катится в какую то дыру, течет нереально медленно и алогично от всего выпитого.       Полчаса осталось, и никого Горгорода.       Двадцать дерганных минут, и Слава, бледный весь, включает им клипчик из топа ютуба. — А вилконож у тебя, глазенки выколоть? Я знаю этих ребят?       Мирон, патологически расслабленный и выжатый, не знает, как реагировать, не умеет он. Поэтому и сидит. Бурю душит стаканом, как спичку. — О, а я думал, вытащили гады у нас с тобой, так держать, лайк тебя. — Большой палец правда показывает. — Может, я того? Зачту тебе напоследок. Андер нынче подавай на пятитысячниках, — и Окси ломается от этой безнадеги в каждом слове. И в ответ на стихи от Славы-Саши зачитывает одно четверостишие из Горгорода, самое отстойное, из «Кем ты стал». — А чо, неплохо, поешь, как пролив дрейка, и ваще, заходит, мы так всегда делаем, вон солнце мертвых, например, — и смотрит так радостно, он не впечатлен совсем, но там такая готовность жрать, даже если ему насрут на язык. — Твоя Саша лучше. — Это она серьезно, — он ее любил как раз за это, Окси видит это четко. Как никогда искренне, утешающе тянется к Славиной руке на столе. Как бы гейски и оскорбительно это не выглядело, не может не прыгнуть без Димы за спиной, просто не может удержаться от херни.       Гнойный не глядя ладонь его сжимает и не отпускает.       Десять, и отстукивание по столу с обоих сторон, Мирон начал, а Слава подхватил, и забытый было твиттер снова в деле каждую минуту.       Пять. Пусто.       Четыре. Пусто.       Три.       —Да когда уже, — Окси наклоняется, конвульсивно сжимает его плечо, встав со своего места.       Два. Пусто?       Один. И...       Бомбардировка фотографиями, еще и еще, с каждым обновлением страницы.       Только вот они какие-то... Говенные совсем и без гомопорно.       Сняты на мыльницу человеком с руками из жопы. Нога вон чья-то, вон Дима смазанно, помоложе, вон нос Оксимиронов, вон сэлфи с совсем дружеским объятием.       Слава честно разочарован, ну и говно же делает Шокк, какое же он...       Праздные мысли. Пока он не видит, как трясется и кусает до синяков костяшки своей руки Окси, натурально глотающий подступающую рвоту. — Что за хуйня, Окси? Ты в порядке? Бля-яя, что делать, может тебя на воздух, бля, — суетится, за голову хватается, вскакивает с насиженного стула и весь в панике, проклиная себя за неверную оценку говнофоток. — Тварь, какая же Шокк тварь... Ебланский коньяк, бог ебланский...       А Мирон говорит: — Повернись ко мне.       Берет нежно за шею и целует под отдаленный звук щелчка камеры на айфоне, и сразу же, как отрывается, фото в твиттер. Целовал он коротко, но с языком, а до Славы только и дошло напоследок, только лизнуть однажды и успел, и...       И финиш.