Радио Даймонд Сити

Нора нашла бледно-зеленое платье в чьем-то чемодане среди обломков разбившегося самолета. Наверное, они думали, что сумеют улететь от войны. Как будто война была настойчивым бывшим, опостылевшей работой или чересчур заботливыми родителями; как будто от нее можно было отгородиться километрами и начать все с нуля. Та женщина положила в чемодан толстый альбом с фотографиями, маникюрный набор и еще до черта всякой бесполезной дряни. Как будто летела в отпуск, как будто всерьез думала, что все это ей пригодится. Нора взяла платье, хотя зеленый не был ее цветом. В «Рексфорде» с двух до четырех утра гнали по трубам холодную воду. Стуча зубами, Нора добрых полчаса смывала с себя пыль, грязь и оружейную смазку. Время от времени приходилось делать паузу, чтобы согреться, и Нора выключала воду и скакала на месте, мокрая и голая. Каждый раз ей становилось чертовски весело, и она фыркала от смеха. Туфель не нашлось — пришлось одеть тяжелые берцы. У Норы не было зеркала, чтобы оценить результат, но в «Третьем рельсе» пара ребят — не то пришлых, не то излишне смелых — даже попыталась угостить ее выпивкой. Было так легко вообразить, что ничего не было. Что мир по-прежнему состоял из пластика и дневных новостей, слал ей счета за электричество и предлагал купить набор ножей по необычайно низкой цене. Нора предавалась воспоминаниям и пила чертовски крепкое пойло из стакана с отбитым краем, пока Хэнкок не коснулся ее спины и не спросил со смешком: — Часто тут бываешь? Нора кивнула на пустующее место по левую руку от нее, и Хэнкок устроился рядом; щелкнул пальцами, привлекая внимание Уайтчепела Чарли. — Того же, что даме, — попросил он и окинул Нору внимательным взглядом. — Выглядишь... Он замешкался. — Нелепо? — подсказала Нора. — Сногсшибательно, — возразил Хэнкок. — Если в ближайший час начнется стрельба — то не иначе как за право купить тебе выпить. — Двое уже пытались, — сказала Нора с улыбкой. — Только двое? — спросил Хэнкок и схватил стакан, который деликатно подставил перед ним Чарли; он старался говорить веселым тоном, но потяжелевший взгляд его выдавал. Нора придвинулась ближе — так, что они соприкоснулись коленями. — Ты же знаешь, тут все считают, что я твоя женщина. Глаза у Хэнкока были черными и блестящими, похожими на жуков. — Не всех это останавливает, — почти угрожающе сказал он. Не будь Нора так влюблена, она поцеловала бы его в этот самый момент. Ей хватило решимости только на то, чтобы взять его руку и устроить ту на спинке своего стула. — Вдруг это поможет делу? Хэнкок улыбнулся. Подался к ней чуть ближе. От него приятно пахло, чем-то сухим и сладким — наверное, травкой. — Будем надеяться, — довольно сказал он. Подумать только: она испугалась, когда впервые увидела его. Хэнкок был первым разумным гулем, встреченным Норой на руинах Бостона, и чертовски приятный голос плохо компенсировал то обстоятельство, что у него сгнил и провалился нос. Хэнкок и тогда говорил с ней доброжелательно, почти ласково — а она смотрела на его лицо и не понимала, как он вообще может разговаривать. Это было до того, как они вышли из Добрососедства вдвоем и отправились на все четыре стороны. До бесчисленных совместных ночевок под крышами, сквозь которые было видно небо; до того, как они вдвоем вернулись в Убежище 111; до вечеров у костра, когда Нора пересказывала очаровано слушавшему Хэнкоку сюжеты сериалов и фильмов. Как бы все было, встреться они до войны? Он выглядел бы иначе, иначе говорил; носил бы другое имя. У него были бы волосы и губы, и не было — кружевных манжетов. Может, он по-прежнему умел бы стрелять и сворачивал самокрутки. Может, цивилизация прогнула бы его под себя, и годам к тридцати он купил бы костюм серьезного человека и начал соответствовать ожиданиям. — Ты в порядке? — тихо спросил Хэнкок. — Сегодня какая-то особая дата? Из времени до-войны? Нора покачала головой. — Я просто... попыталась вспомнить, как это было. Тогда. — Ты не хочешь рассказывать, — сказал Хэнкок; это был не вполне вопрос. Нора прикончила стакан. Ей требовалось немного храбрости. — Дело не в том, что я не хочу, — честно сказала она. — Просто рассказывать нечего. Все было... обыденно. Дни походили один на другой, ничем не отличались. Бесконечная череда работы, походов в кино да по магазинам и посещений психотерапевта. — Что такое психотерапевт? — спросил Хэнкок. Он задавал много вопросов, и поначалу Нора думала, что его интересует тот мир, которого он никогда не видел. Теперь она была почти уверена: Хэнкок хотел знать, что он пропустил не в масштабе вечности, а в жизни Норы. — Это врач, — пояснила она. — Наши доктора не лечили все болезни сразу: каждый специализировался на чем-то своем, и у всех специализаций было название. Хэнкок нахмурился. — Ты больна? — Больше нет, — Нора жестом попросила Чарли снова наполнить стакан. — Психотерапевт... он по части того, что у тебя в голове. Хэнкок стал выглядеть еще более обеспокоенным. — У тебя болезнь мозга? Нора расхохоталась и похлопала его по колену. — Нет, нет, — сказала она, пытаясь отдышаться. — Психотерапевт пытается помочь, когда... тебя не устраивает твоя жизнь, но и изменить ее ты не можешь. Когда ты сам себя не устраиваешь. Вы все тут думаете, что мы обретались в потерянном раю, и каждый день был похож на День Благодарения. — Я так не думаю, — возразил Хэнкок. Нора потерла лицо ладонями. — Нет, — согласила она. — Конечно, не думаешь. Просто... я была несчастна. Странно было облачить проблему, которая казалась ей огромной и многогранной, в такие простые слова. Она посмотрела в безгубое лицо Хэнкока, полное сочувствия; он похож был на человека со снятой кожей, и он спал с ней спина к спине, прикрывал ее в бою, он перекинул ей последний стимпак, когда они оказались зажаты рейдерами у какого-то снятого с колес автобуса, и она была совершенно уверена, что никогда никого не любила так сильно, безнадежно и отчаянно. — Я проснулась сегодня утром, — тихо сказала Нора. — На тощем матрасе, чувствуя сквозь два слоя ткани твое тепло. Даже во сне я не разжала пальца на карабине. И пока ты не сказал, что неплохо было бы проведать Фаренгейт, я не знала, куда мы направимся. И я поняла: если бы меня спросили, что я готова отдать за то, чтобы вернуться в чудесный мир до войны, я не отдала бы ничего. Ей вдруг показалось, что Хэнкок не поймет ее; он видел мир до войны на коробках кукурузных хлопьев и страницах уцелевших журналов. Там все всегда улыбались, чистые и счастливые; там не стреляли на улицах и не меняли патроны на крышки, а крышки — на секс. Когда Нора впервые убила человека, она рыдала; ей все не верилось, казалось, сейчас тело зашевелится, и ей скажут «эй, да ладно, я не всерьез». Она надеялась, что кто-нибудь услышит ее и застрелит к чертовой матери. Что ей не придется с этим жить. Но ее услышала только бродячая собака — подошла и принялась лизать лицо, жалобно поскуливая. Нора заночевала с ней в обнимку на полу заброшенной заправки Red Rocket, то и дело просыпаясь от кошмаров, готовая увидеть над собой труп убитого человека, но никто, конечно же, не пришел. Утром Нора вернулась к телу, начавшему скверно пахнуть, чтобы убедиться — убила. Заставила себя посмотреть в лицо — белки глаз обсыпали бурые пятна, губы стали фиолетово-синими, скулы плотнее облепила пожелтевшая кожа. Ее затошнило, язык обожгло привкусом желчи. Нора поспешила убраться, но, отойдя на двадцать шагов, вернулась снова, чтобы проверить карманы. Не далее как вчера вечером они с Хэнкоком наткнулись на банду отморозков, тащивших куда-то пару рабов, мальчика и девочку того возраста, когда они уже начинали представлять интерес. Перестрелка вышла короткой. Один из работорговцев, раненный, долго извивался на земле, отхаркивая густую темную кровь — неприятная особенность карабинов; Хэнкок выстрелом дробовика или пробивал череп, или разносил кишки в такое месиво, что редкий ублюдок протягивал еще секунд тридцать на чистом упрямстве. Нора прикончила работорговца ножом, чтобы не тратить патроны. — Можешь ли ты поверить, — прошептала она, — что все, чего я хотела в жизни — это чтобы меня вышвырнуло в агонизирующий после Апокалипсиса мир с карабином в руке и тобой — спиной к спине со мной? Хэнкок посмотрел ей на губы, потом — в глаза. — Надо ли говорить, что я чертовски, эгоистично рад, что ты — здесь и сейчас? В агонизирующем мире, спиной к спине со мной? — он усмехнулся. — Хотя я и смотрю тебе в лицо. — Давай уйдем, — лихорадочно попросила Нора. — Я переоденусь — и выдвинемся? Здесь слишком... цивилизовано. — Только дикая пустошь — и мы вдвоем, против целого мира? — предложил Хэнкок и улыбнулся. — Мне нравится идея.