She is everything to me The unrequited dream A song that no one sings The unattainable… Slipknot — Vermillion Pt. 2
Тишина широкого помещения канализации развеялась чьим-то глубоким громким зевком. Шуршащей походкой черепашки вышли из комнаты, потягиваясь всем телом после недолгого сна. Кости хрустели, хотелось спать. Но будильник лидера никогда не отстаёт, и вся дружная компания с утра уже на ногах. — Не понимаю, почему мы должны так рано вставать? — заныл шагающий на кухню Микеланджело. — Мы же домой вернулись только четыре часа назад. — Утренняя тренировка, — ответил уже сидевший за столом и попивающий кофе Донателло. — Ты же сам знаешь. — Ну ничего же не случится, если начнём её на пару часов позже. Тоже мне, спортивный режим… Бодрыми шагами Леонардо приблизился к братьям, буквально влетая на кухню. Он выглядел слегка обескураженным, и даже Майки мог разглядеть в ледяных глазах брата недовольство. — Никто не видел Рафа? — спросил Леонардо у присутствующих, но те лишь отрицательно покачали головой, на что лидер только недовольно выдохнул. — Он же сказал, что вернётся в логово сам, — снова зевая, вяло ответил Майки, потянувшись за кружкой к верхней полке. — Может, он ещё спит? Завидую ему сейчас… — Я проверял, его нет в комнате, — негодующе качая головой, сказал Леонардо, и хотел снова обойти логово, чтобы проверить, нет ли где брата, но треск бьющейся посуды его задержал. Микеланджело упал на колени над разбитой кружкой и обхватил ладонями лицо, в ужасе округляя глаза. — Ой-ё-ёй, — завопил черепашка, качаясь из стороны в сторону. — Что случилось? — спросил Леонардо, подойдя к брату. Встревоженный Донателло приподнялся со своего места, чтобы узнать, в чём причина паники. И увидев эту причину, оба старших брата испуганно переглянулись. — Я разбил любимую кружку Рафа! Он меня убьёт!.. Микеланджело жалобно взглянул на братьев, будто уже заранее умолял о защите. Донателло с умным видом поправил очки, пожимая плечами, а Леонардо состроил сожалеющую гримасу. За спиной послышались бодрые шаги и весёлый свист. Рафаэль прошёл мимо братьев, оживлённо подёргивая плечами во время ходьбы, и казалось, словно он пританцовывает. Черепашка будто и не заметил своих родственников, направляясь к себе в комнату, а Микеланджело тем временем истерично загребал руками осколки, чтобы замести следы. — Раф, — окликнул старшего брата спокойным тоном голоса, и тот резко развернулся на сто восемьдесят, удивлённо приподнимая брови. — Уже проснулись, что ли? — казалось бы, в своей привычной манере буркнул Рафаэль, но скрыть приподнятого настроения не мог. Он поднялся к остальным в кухню. — Ты где был? — Леонардо скрестил руки на груди, ожидая ответа, на что Раф только фыркнул. — Солнце уже давно взошло, а ты ходишь где-то. А если… — Оставь нотации, Лео. Не порть настроение. Я знаю правила, никто меня не видел, так что остынь, бро. Леонардо скептически сощурил глаза, ожидая немного иную реакцию на свою очередную лекцию о безопасности. Майки всё так же продолжал собирать осколки, но уже более осторожно и тихо, моля, чтобы Рафаэль не застукал его за этим делом. — А это чё у вас? — головой кивнул вошедший в сторону младшего брата и сделал к нему несколько шагов. Микеланджело бросил осколки обратно на пол и отскочил от них, закрываясь рукой. — Только не бей, только не бей, — залепетал он, пятясь назад. Рафаэль озадаченно посмотрел на пол и спросил: — С чего бы? — Ну, я разбил кружку, — сглотнув, сказал Майки и поднялся на ноги, ожидая ответной реакции. — Не поранился? — неожиданный вопрос от Рафаэля заставил младшего округлить глаза до такой степени, что они чуть не вылезли из орбит. С чего бы Раф спрашивал о таком? В ответ черепашка только отрицательно покачал головой, быстро моргая. Рафаэль стукнул брата по плечу, одобрительно улыбаясь. — Вот и хорошо. — Но… — продолжил Майки, хотя понимал, что любое лишнее слово может в корне изменить ситуацию. Но почему-то ему хотелось подчеркнуть важную деталь, будто резко взыграла совесть. — Это была твоя любимая кружка… Микеланджело раскрыл ладони и развёл их в стороны, застыв в непонимающем жесте. Рафаэль искренне усмехнулся в ответ. — Это просто посуда, Майки, — снисходительно подметил старший брат, указывая, что стоит выше этого. — Ты что, так боялся из-за разбитой кружки? Микеланджело неоднозначно пожал плечами, не зная, что ответить. — Да ничего я не боялся! Просто… — Да ладно, — засмеялся Раф. — А ну-ка, иди сюда, — он схватил Майки за шею и зажал голову рукой, кулаком сильно потирая его макушку. Черепашка стал сопротивляться, пытаясь выбраться из стальной хватки брата, протестующе на него крича. Донателло и Леонардо, молча наблюдающие за потасовкой братьев, переглянулись, мигая глазами. Донни повёл плечами и хитро улыбнулся. — Теперь не трудно догадаться, где он был, — усаживаясь обратно на стул, сказал черепашка в очках, разглядывая содержимое кружки. Леонардо устало вздохнул, подходя ближе к брату, и неодобрительно покачал головой. — Это меня и беспокоит… — Что? — Донателло нахмурился, пытаясь понять Лео. — Тебя смущает, что у Рафа появилась подружка, которая не боится и принимает такое… уродство? Это попахивает завистью. — О чём ты говоришь? — фыркнул Леонардо, сев рядом на стул. — Я думаю о том, что будет дальше. К чему это приведёт? Думаешь, что они поженятся, нарожают детей и будут жить до самой старости, чтобы умереть в один день? Мы не из её мира, мы другие. И никогда не станем такими, как люди. Я вижу, как она влияет на Рафа. И как бы потом не стало хуже. — И как же она на меня влияет, а? — вдруг возникший сзади голос заставил Донни подпрыгнуть от неожиданности. — Ты вечно любишь диктовать свои условия. Сделай одолжение: избавь меня от своих нравоучений и нотаций на этот раз. — А ты сам не видишь? — подскочил Лео, повысив тон голоса. — Что стал другим, что всё не как прежде… — Да, и уже не будет прежним. И тебя пора с этим смириться, Лео! — сорвался Рафаэль. — Твоя власть над нами не вечная. Мы и сами можем принимать решения. Я могу. Ты просто бесишься, что не можешь контролировать всё. — При чём здесь… я забочусь о благополучии семьи, и о твоём в том числе. Ты не думал, что будет дальше, Раф? Ты приведёшь её сюда? А может, поднимешься и будешь жить среди людей? Думаю, они будут бескрайне рады видеть рядом с собой огромную говорящую черепаху! Рано или поздно ей надоест это, да и любой человек хочет завести семью. Думаешь, она захочет быть с тобой до конца жизни, а? И что тогда? Рафаэль недоброжелательно оскалился, но ничего не сказал, не найдя ответа на весь этот словесный поток. Он лишь фыркнул, выпустил резко воздух из ноздрей и, намеренно задев плечом Лео, тяжёлыми шагами пошёл к себе в комнату. — Отлично! — разводя руками, сказал лидер. — Вот и поговорили по душам…***
Ночной воздух Нью-Йорка уже обжигал лёгкие холодом. Всё вокруг погрузилось в уныние, готовясь к зимней спячке. Деревья почти потеряли свою золотую листву, корявыми пиками устремляясь в небо, которое вновь пряталось за шалью серых туч. Но осенняя атмосфера природы резко диссонировала с внутренним состоянием Рафаэля, который навис над цветочной лавкой одного китайца, занимаясь более чем предосудительным делом — воровством. Внутренне черепашка усмехнулся: если бы это увидел Лео, то снял бы скальп за такие проделки. А ведь они те, кто борются с преступностью. «Да ладно! Никто не умрёт, если я позаимствую всего один цветок. Этот старик даже не заметит». Дождавшись, пока пожилой китаец отвернётся, Рафаэль протянул руку к стопке с запакованными в шуршащую обёртку розами и, схватив одну, быстро забрался на крышу. Цветок был свежий, хотя тонкий и хрупкий. Он сразу напомнил ему Роксану, и опять в боку обожгло, да так сильно, будто кто-то приложил раскалённый уголь к коже. И с чего возникла идея притащить ей цветок? Просто родилась по дороге, вспыхнула яркой лампочкой над головой. «Им же вроде нравится такая ерунда», — подумал мутант, вспоминая, как горели глаза Эйприл, когда Кейси притащил драный веник из пожухлых ромашек. А тут целая роза. Алая, в цвет его повязки. Рафаэль довольно фыркнул, представляя такой же горящий взгляд Роксаны при виде неожиданного подарка. Непреодолимое желание видеть её как можно чаще, как можно дольше, плавило внутренности, растекалось ядовитой ртутью, до боли жгло, когда он отсиживался в логове, и жгло ещё больше, когда находился с ней. Это «дурацкое» чувство не отпускало его, и он уже почти свыкся существовать вот так. Леонардо был прав — Раф изменился. И ему уже самому это нравилось. Казалось, Роксана насквозь пропитала его, застряла где-то между лёгкими. Обхватила руками сердце и сжимает его всё сильнее и сильнее. Оно уже не принадлежит ему. Внутренняя лёгкость поднималась из живота в грудь, разгоняла сердцебиение до предельных скоростей. И вот уже знакомая крыша, знакомые окна, в которых нет света. И кажется, что там пустота. Но где же она в такой поздний час? Рафаэль знал, что сегодня Роксана не должна была уйти к тёте — она навещает её по четвергам, — и вряд ли в такое время решилась бы пойти в магазин. Но шторы плотно занавешены — а обычно она никогда их не закрывает, даже когда бегает по дому голышом. Может, она уже спит? Рафаэль решил немного последить — вдруг она просто ушла в ванную комнату. Мутант сел на крышу здания напротив, неустанно глядя в знакомое окно. Внутри поднималось странное томление, щекотало в груди, заставляя волноваться. Ему казалось абсолютной глупостью притащить этот цветок ей, но почему-то он не оставил эту мысль — несмотря на внутреннее неудобство, ему нетерпелось увидеть её реакцию. Плотные занавески заметно колыхнулись — кто-то коснулся ткани, иначе простой сквозняк не смог бы нарушить их покой. Рафаэль довольно фыркнул — Роксана дома. Прячется от него по ту сторону штор, уже наученная тем, что нужно закрываться от своего ночного друга в такой час. Иногда Рафаэль корил себя за то, что вообще заикнулся посоветовать ей зашторить занавески. Ведь теперь, кроме разноцветного рисунка на ткани, ему не видно ровным счётом ничего. Он дал ей ещё пять минут форы и опустился на знакомый балкон. Дверь всё так же закрыта, внутри всё так же темно. И тихо. Уже спит? Не может быть, она ведь знает, что он придёт сегодня. Он всегда приходит. И она всегда его ждёт. Закралось сомнение — это всё не похоже на Роксану. Что-то не так… Рафаэль решил постучать, чтобы не пугать подругу внезапным появлением, хотя каждый раз так и делал и каждый раз сваливался как снег на голову, то пугая, то заставляя её злиться. Но и на стук в этот раз никто не ответил. А вдруг что-то случилось? Ей стало плохо или Дэвид опять заявился? Хотя во втором варианте мутант и сам сомневался — этот парень не из тех, кто будет наступать на одни и те же грабли дважды. Рафаэль решил всё-таки войти. Взялся за ручку, потянул её в сторону, но дверь не слушалась. Ему ничего не стоило снова сломать замок — он всё равно рассчитан на честных воров. Однако дверь не поддавалась. Черепашка опустил взгляд, чтобы найти причину, и увидел за стеклом дополнительную палку, в которую упиралась дверь. Раньше её здесь не было. Он понял: она появилась здесь не случайно. Вряд ли Роксана стала бы закрываться от грабителей — она этого не делала даже со сломанным замком. Но девушка явно не хотела впускать к себе посторонних. И очевидно, что этим посторонним являлся Рафаэль. Мутант нахмурился, одновременно не понимая, в чём дело, и начиная осознавать горькую правду. Она закрылась от него. Ему стало не по себе. Обидно и противно — резко накатившая волна разочарования и злости. Он почувствовал себя отвергнутым и ненужным — таким, каким был всегда для мира людей. Но это было тогда, до Роксаны, а теперь всё иначе… Казалось иначе. Мутант непроизвольно сжал ладонь, ломая сквозь шуршащую обёртку тонкий стебель, и уже через минуту снова оказался на крыше. Ему хотелось уйти, убежать, но что-то останавливало. Может, это всё ему только показалось? Она ведь и вправду могла выйти, например, в магазин за продуктами. Хотя в душе уже разливалось неприятное чувство отверженности, мутант решил ещё немного подождать. Надежда, что он ошибается, не отпускала. Тяжёлые шаги заставляли поверхность крыши громко вибрировать. Казалось, что потолок этажа ниже вот-вот развалится под натиском таких ударов, но Рафаэлю не сиделось на месте. Такой неприятной тревоги ему ещё не приходилось испытывать. Он рефлекторно потёр руками лицо, будто умывался невидимой водой, выдохнул, прокрутил между пальцами свои саи. Сел, встал, снова стал ходить, временами заглядывая в окно. Может, следует прошерстить район? Если она ушла в ближайший продуктовый, то должна быть где-то рядом. И если с ней — с этой ходячей катастрофой — что-то случилось, то он ещё успеет прийти на помощь. Хотя, это вряд ли возможно — этот район города довольно спокоен. Не больше одного преступления в год (хотя неудивительно, если Роксана окажется тем самым «счастливым» случаем). В отличие от района её тети… Нет, она вряд ли могла туда пойти. Не сегодня. Иначе он не успеет к ней. Но она скорее всего дала бы знать, что собирается навестить свою родственницу снова. Если только та не попала в больницу… Так или иначе, предпринимать что-либо уже поздно. Поэтому было решено ждать. Все теории, выстраиваемые вокруг Роксаны, имели место быть. Появлялись и бурно развивались в голове мутанта, хотя внутренне он чувствовал, что что-то тут не чисто. Неспокойно, странно. Неприятно. Именно так пока можно было описать эту эмоцию. И глупо. Ужасно глупо. Чем больше проходило времени, тем сильнее мутант понимал, в чём дело. И это был не всплеск эмоций, не быстрая реакция, а правда, которую не хотелось признавать. Ведь дверь закрыта неспроста. Она закрыта только для того, кто мог бы в неё войти, и это только Рафаэль. Она не хочет быть с ним. Она закрывается. Мутант подскочил, снова суетливо забегал. Ударил себя по лбу ладонью. «Дурак». Ведь, может, он принял её расположенность ошибочно, может, она не сопротивлялась, потому что просто испугалась его. Не могла вырываться из его стальной хватки. Побоялась сказать нет. Она доверяла ему, как другу, который никогда не посмеет коснуться её, никогда не будет заставлять быть с ним насильно и причинять вред. А что теперь она думает? «Дурак!» Рафаэль метался, как зверь в клетке. Не знал, что думать, не знал, что делать. А может, это всё глупые домыслы? Сейчас она зажжёт свет, откроет занавески, достанет из духовки ужин. И это будет так глупо — надумывать всякую чепуху. Но время шло, и ничего не менялось. Внезапный всплеск эмоций снова накатил на мутанта — он опять опускается на балкон, но уже совсем бесшумно. Желание открыть эту проклятую дверь заглушает все логические цепочки того, что она закрыта неспроста. Он делает шаг вперёд, касается ручки, кидает взгляд на мешающую войти внутрь палку, думая, как избавиться от неё и поможет ли грубая сила? И не убьёт ли его Роксана, когда увидит вырванную с корнем дверь? Рафаэль застыл — среди плотной ткани штор он увидел щель. Занавеска не до конца закрывала окно. Совсем небольшой участок, позволяющий заглянуть внутрь. И там она. Лежит, скукожившись на полу, всхлипывает, задыхается от удушливых слёз. Они бегут по её щеками — тонкие серебряные дорожки, — бегут по губам, по ладоням. Мутант опустился на колени, разглядывая девушку через это небольшое отверстие. И казалось, кто-то медленно втыкает сотни толстых иголок под левый бок. Они прокалывают плотную кожу, пускают трещины по рёбрам, рвут мясо. Густая кровь медленно сочится по внутренностям, горячая, как лава, ядовитая, как ртуть — она плавит органы, плавит его изнутри… Роксана шумно выдыхает, неровно выпуская воздух, закрывает глаза, хотя продолжает рыдать. Она знала, что он должен прийти, она слышала его тихий стук в стекло. Она больше его не пустит. Ещё мгновение, и Рафаэль бежит по крышам, не видя дороги, неизвестно куда. Лишь бы подальше отсюда. На что он мог рассчитывать? Как глупо было надеяться, что они так далеко зашли. Карточный домик, выстроенный из его личных мыслей и чувств, рассыпался на мелкие детали, не выдержав и лёгкого дуновения ветра. Всё рушилось, всё вокруг менялось. Будто тучи стали ещё гуще, будто пространство наполнялось чёрным туманом. Ему было стыдно — он напугал её, заставил трястись от страха, стал на одну линию с её недонасильникам. Нет, хуже. Ведь он не человек — мутант, сила которого превышает силу обычного мужчины. Она ведь доверяла ему, видела в нём друга. Она бы никогда не разглядела в нём кого-то другого. Резкий прыжок — нога ровно опускается на крышу соседнего дома. Ярость наполняет мозг, сердце, лёгкие. Он ненавидит себя, ненавидит её, ненавидит Леонардо, который в очередной раз оказался прав. Им не место среди людей, это не их жизнь. Как глупо было думать, что человеческая женщина может принять такого, как он. Тем более Роксана. Яркая, красивая вспышка. Она может найти сотни, тысячи вариантов, и все они — даже худший из них, — будут лучше канализационного мутанта. Ещё один прыжок — мимо. Рафаэль успевает зацепиться пальцами одной руки за бетонный выступ, но не хватает сил подтянуться, и он соскальзывает. Цепляется за всё, что можно, пока летит. Отталкивается от стены, делает сальто в воздухе и опускается на небольшой козырёк, который с шумом сминается под весом мутанта. Рафаэль делает ещё один прыжок, цепляется руками за перила пожарной лестницы и через секунду приземляется пятками на асфальт. Переулок сверху освещается неоновым светом фонаря. Мутант опускает голову, смотрит в своё отражение в разноцветной от бензина луже. Оно размывается, расползается от вибрации земли после удара, искажая изображение. Утробное рычание — вода из лужи летит в разные стороны. Он ненавидит себя и своё отражение. Он снова стал изгоем общества. Он в один миг стал никем. Смотрит на свои руки, разглядывает трёхпалые ладони — трясёт ими, будто может стряхнуть с себя это уродство. Сбрасывает с себя повязку, хватается за голову, проводя пальцами по лицу. Ему противно от самого себя. Противно от этой мутации, от грубой зелёной кожи, от каменного панциря за спиной, с которым не развернуться, от нечеловеческой силы. Противно быть никем — ни человеком, ни животным. Впервые чувство отвращения накатывает на него так сильно и так болезненно. Заводит в глубокие лабиринты рассудка, сжигая обратную дорогу. Какие глупости он себе придумал! Он и Роксана? Даже она не смогла принять его — добрая и наивная душа. Даже она отвергла… Холодные капли пролились на землю, с каждой минутой разгоняясь всё сильнее и быстрее. Ливень плотной стеной обрушился на Нью-Йорк. Обрушился на Рафаэля. Мутант прислонился спиной к стене, запрокинул голову назад — крупные капли тарабанили по лицу. Почему-то у дождя привкус соли… Теперь всё встало на свои места. Теперь он вернётся в обычное русло своей жизни. Будет таким, каким был до неё. Внутри пустота, будто вытряхнули все потроха наружу, и в боку больше не обжигает, молоток затих, не бьётся. Только ноет как-то странно, словно на месте пустоты — зияющая дыра. Кровоточащая язва. Нью-Йорк гудит, жужжит даже ночью, разносясь по окраинам отзвуками сигналящих машин. И где-то в вонючей подворотне, за зелёным контейнером для мусора сидит исторгнутый этим городом мутант. Отвергнутый одним-единственным человеком. Опустошённый и впервые полностью лишённый сил. Без целей и уже без чувств. И это логично и верно. И так должно было быть.