***
— Привет, — Соло долго стоял в дверях и таращился на неё, пока вдруг не вспомнил, что сам пригласил её прийти, и отскочил в сторону. Рей вошла, озираясь по сторонам. Это место тоже казалось ей каким-то невероятным, будто она попала в параллельный мир. Ни у кого в Нью-Йорке не могло быть такой огромной квартиры. — А иметь свой собственный лифт — это не перебор? — глупо было спрашивать, но у Рей вопрос вырвался сам собой. Он странно на неё посмотрел. — Может, ты обожаешь ходить по лестницам, но я — определённо нет. Выпьешь чего-нибудь? — в ответ Рей подняла брови, и он скривился. — А… ну да. Как назло, желудок Рей тихо заурчал. За целый день она почти ничего не съела. Утренняя тошнота перешла в обеденную — то ли из-за беременности, то ли из-за нервов, она так и не поняла. И прямо сейчас почему-то она подумала о шоколадном молоке — было бы очень, очень здорово попить его прямо сейчас. — Вообще… У тебя есть шоколадное молоко? Он покосился куда-то в сторону и медленно перевёл на неё взгляд. — Нет… — Просто молоко? — это бы тоже сгодилось. — Нет. — У тебя нет молока? — она едва не сказала: «В доме, где есть дети, должно быть молоко или хоть что-то такое», но это и не требовалось. Он всё понял. На его лице вдруг появилась уверенность: — Я могу купить. И снова Рей хотела съязвить на тему того, что не всё на свете можно купить, но не стала. Он пригласил её к себе домой. Они были одни. Одет он был не в строгий костюм. Он явно старался — пусть и глупо было предлагать ей спиртное — проявить гостеприимство. Она тоже могла быть паинькой. — Стакан воды сойдёт. Она последовала за ним на кухню, пройдя мимо большой и блестящей барной стойки, и смотрела, как он наливает ей воду. Между кухней и гостиной не было стены — как, казалось, не было стен между гостиной и самим городом. Окна с одной стороны выходили на огни Манхэттена, с другой — была только холодная, чёрная пустота реки Гудзон. Вид был прекрасен, и на минуту Рей перестала ненавидеть этот пентхаус за весь его модернизм, пустую трату места и дороговизну. Бен кашлянул, чтобы привлечь внимание, молча поставил стакан на идеально ровную, сияющую столешницу и толкнул его в сторону Рей. Она сделала пару глотков. В комнате было так тихо, что эти глотки казались слишком громкими. — Итак… — он скрестил руки на груди. — Итак, — повторила она. — С чего начнём?***
— Мой ребёнок не будет жить в однушке размером десять на десять… — Двенадцать на двенадцать. — …в каком-то грязном Харлеме. — Мой ребёнок не будет жить в твоей… холостяцкой берлоге в Трибеке. — Ой, не начинай. Будто я один трахаюсь с кем попало по барам, — Соло издевался. Рей нахмурилась, но не нашла, что ответить. Уголки его губ приподнялись в усмешке. — Думаю, я смогу продержаться пару недель и никого сюда не тащить, пока ребёнок живёт со мной. Они сидели в гостиной, между ними был кофейный столик. Рей настойчиво продолжала: — Я никуда не перееду. У меня нет на это денег. — Я подумывал о Верхнем Ист-Сайде, — он гнул свою линию, игнорируя её недовольство. — Хорошие школы. Спокойный район. Рей фыркнула. — На Верхний Ист-Сайд уж точно не хватит. Бен откинулся на спинку кресла и посмотрел в сторону, думая, как бы получше сформулировать свой посыл. — Моя работа как раз… инвестировать в недвижимость. Рей мгновенно ответила: — Я не хочу переезжать. Всё равно работа в Харлеме. — Но когда родится ребёнок, ты… — У барист не бывает отпусков по беременностям и родам, — огрызнулась Рей. Казалось, она знает, какой будет его следующая категоричная просьба. Да, она пахала за копейки, заваривая кофе всяким грубиянам, спешащим на работу и с работы. Но она была слишком гордой, чтобы даже позволить Бену попросить её уволиться. Да и эти полгода ей бы просто не на что было жить. Он выглядел так, будто хотел что-то сказать, но передумал. — Ты хотя бы подумаешь о переезде? Рей неодобрительно на него взглянула, неохотно наклонилась к кофейному столику и нацарапала в колонке «Б» фразу: «Возможный переезд Рей». Слово «возможный» она подчеркнула три раза. Лист блокнота был разделен на две колонки: в одной они решили записывать его требования, в другой — её. В колонке Бена не осталось свободного места — всё было исписано. Некоторые пункты были разумны, об исполнении других он мог только мечтать. Её колонка пустовала. — Я хочу, чтобы он ходил в частную школу. — Обычная школа ничем не хуже, — Рей раздражённо на него посмотрела. — И это может быть девочка. Бен проигнорировал последнее замечание. — Если он будет жить неделю у тебя, а неделю у меня, в какую государственную школу он пойдёт? — возразил Бен. — Частная школа лучше. Мы можем найти что-нибудь равноудалённое от твоей квартиры и моего офиса, — когда он увидел, что Рей задумалась, решил забросить удочку, — но если бы ты переехала в более благополучный район, я бы подумал о государственной школе. Это была война, и Рей не хотела проигрывать ни на одном из фронтов, поэтому сменила тему. — Я только на втором месяце. Ты не можешь распланировать всё на десять лет вперёд. Соло вздохнул. — Хорошо. Поговорим о чём-то более скором: и вот чего я хочу. Я хочу ходить с тобой на каждый приём к врачу. И я хочу выбрать для нас больницу. И акушера-гинеколога. — Для нас? — Я буду ходить с тобой на курсы подготовки к родам. — Куда? — хрипнула Рей. — Я не… Я не собираюсь заниматься перинатальной йогой, или как там её. Он не улыбался. — Курсы подготовки к родам, занятия по уходу за новорождёнными, всё это. И я хочу быть там, когда родится ребёнок. В палате. — Чего ещё изволите? — ехидно спросила Рей. Некоторые из его требований — пусть и абсурдные — имели место быть. Но пока его запросы росли, терпения у Рей оставалось всё меньше. — Да, — если он и уловил раздражение в её голосе, то наплевал на это. Бен встретился с ней взглядом и сказал тоном, не терпящим возражений, — дважды в неделю. Каждую неделю. Мы втроём проводим по два часа вместе. — Что? — Рей перестала записывать. — Я… — он подвигал челюстью. — Я не помню, когда в последний раз мои родители находились в одной комнате. Не хочу, чтобы с моим ребёнком было так же, — должно быть, он заметил тень недоверия на её лице, поэтому добавил, избавившись ото всех проступивших в его голосе эмоций, — и это не обсуждается. — Как и всё остальное, — краткая вспышка сочувствия к нему исчезла. Рей положила карандаш, подавляя порыв швырнуть его в до ужаса ухоженную шевелюру Бена. — Это не так. — Это так, — она подняла блокнот и ткнула в него пальцем. — Глянь сюда: здесь всё, чего хочешь ты. И ничего из того, что хотела бы я. Бен выглядел почти удивлённым. Он открыл рот и, будто это стоило ему титанических усилий, спросил: — Чего хочешь ты? — Медицинскую страховку. — Будет, — казалось, его это совсем не впечатлило. — Няню. Теперь он не мог смолчать в ответ. Он хорошо понимал, сколько это будет стоить. — Я бы хотел, чтобы ребёнка растила мать. — А я бы хотела не умереть с голоду. — Я бы этого не допустил, — он выглядел сердитым. — Сколько ты зарабатываешь в год, тридцать пять тысяч? — Погоди, — Рей резко выпрямилась и не позволила ему начать лекцию о том, что ему придётся больше платить няне, чем заплатят ей самой за работу в кафе. — Какой же ты, чёрт подери, лицемер. Ты не хочешь, чтобы у меня была няня, а что сам-то будешь делать, когда ребёнок остаётся у тебя? Возьмёшь его с собой в офис на фондовую биржу? — Моя мать за ним присмотрит, — Бен потянулся к столу, чтобы записать это, но она схватила блокнот и отодвинула подальше. Он решил задеть её чувства в ответ. — У тебя в Нью-Йорке семьи нет. Поэтому моя мать — очевидный выбор. Щёки Рей покраснели. — Ну ты и придурок. — Ты часто это говоришь, — спокойно заметил он. — Есть ещё пожелания? — Я хочу три недели в месяц, — Рей знала, что он начнёт торговаться, и не прогадала. — Две. — Три. — Ладно, три, но тогда я буду видеться с ребёнком ещё два дня из твоей третьей недели. — Ладно, — Рей скрестила руки на груди, злорадствуя, что одержала маленькую победу. — Три недели. — Чего ещё изволите? — передразнил он её. — И пока ты не попросила больше денег — даже не начинай. Я могу давать тебе кредитку или выписывать чек каждый месяц на расходы на ребёнка, пока он у тебя твои две недели. Он сказал это почти самодовольно: теперь она уже не могла обвинить его в том, что ему плевать на её желания. — Я не собиралась просить денег, — Рей улыбнулась его самонадеянности и сказала твёрдо, — я хочу, чтобы ты относился ко мне как к равной, а не как к ходячему инкубатору. Понимаю, что я для тебя недостаточно хороша. Но я не собираюсь переезжать в Верхний Ист-Сайд и водить ребёнка в частную школу. И, чёрт бы тебя побрал, я не собираюсь увольняться со своей низкооплачиваемой дерьмовой работы просто потому, что она, по твоему мнению, недостаточно хороша. Это моя работа, моя квартира, и это моя жизнь! Она тяжело дышала, а он оценивающе на неё глядел. Когда её молчание затянулось, он спокойно спросил: — Ты закончила? — Я могла бы продолжить. Или ты мог бы извиниться за то, что ведёшь себя как придурок с манией тотального контроля. Бен громко усмехнулся и осознал, к чему всё идёт. — Прежде чем развестись, мои родители постоянно ругались — буквально из-за всего, — его голос звучал низко, как гул вдалеке. — Терпеть это не мог. Я хочу, чтобы мы договорились. Ради ребёнка. Они долго смотрели друг на друга, после чего Рей тяжело вздохнула. Она предложила поднять белый флаг. — У нас впереди целая жизнь, чтобы обсудить детали. Буквально, целая жизнь. Он кивнул, медленно, поддержав идею перемирия. С одной стороны, она наконец смогла выдохнуть и повалиться на этот неприлично дорогой диван в гостиной его пентхауса. С другой — она начала думать о том, что её слова в действительности были правдой — причём неизбежной. В конце концов, Бен Соло был последним человеком на свете, с кем бы она хотела провести остаток своих дней.