Запретная страсть

В первые дни плена Элайдже действительно весело. Пытки Охотницы почти не причиняют ему боли, потому что он полон сил, предусмотрительно выпив перед встречей с ней несколько пакетов донорской крови, а еще Первородного забавляет ее смущение. Вивьен каждый раз заливается краской, когда смотрит на его обнаженное тело и каждый раз ей хватает нескольких секунд, чтобы взять эмоции под контроль, но Майклсон все равно замечает. К собственному удивлению Первородный находит эту манеру Охотницы совершенно очаровательной, а потом он ловит себя на мысли, что думает о ней слишком уж часто, и что флирт с его стороны постепенно перестает быть игрой. Охотница ему нравится. Это неожиданное открытие выбивает почву из-под ног, и Элайджа, в одну из ночей, не смотря на усталость от одной и той же позы и ноющее от пыток тело, не может сомкнуть глаз, обескураженный собственными эмоциями, которые совсем не соотносятся с планами его братьев по поводу судьбы смелой Охотницы. Но время идет, и веселье Первородного тает, оставляя лишь упрямое желание вывести Вивьен из себя, чтобы в очередной раз полюбоваться ее смущением. Сил на остальное просто нет. Без еды и крови, привязанный к кресту, он чувствует, что слабеет день за днем. Веревки с вербеной только сильнее жгут затекшие запястья и щиколотки, не привыкшее к неподвижности тело нещадно ноет, а пытки Охотницы становятся все изощреннее. Утром четвертого дня Элайджа уже не думает об исполнении плана братьев. Ему нужно спасаться самому. Слабость вампира кажется замечает и Вивьен, когда утром приходит к нему в подвал, а на ее красивом лице отражается решимость. — Доброе утро, кровосос! — почти шипит она, — Что снилось? Если твои братья, то я с радостью послушаю, где они скрываются и держат Ками. Майклсон пытается шутить, но Охотнице это совсем не приходится по вкусу и она, недовольно поджав губы, достает кинжал. Пытки не пугают Элайджу, но к его удивлению Вивьен вместо того, чтобы пронзить его грудь клинком, режет удерживающие его путы. И тогда у Первородного рождается план. Майклсон понимает, что в таком состоянии он не сумеет победить и изнасиловать Охотницу, но кое-что он все же сделать может и к его удивлению, ему этого безумно хочется. Хочется ощутить на вкус ее нежную кожу, сжать пышную грудь, которой Элайджа успел налюбоваться в первый день плена, хочется ощутить ее тепло, ее магию, ее силу. Нож разрезает последнюю веревку, которая удерживает руки Первородного и пользуясь этим, он якобы случайно обессиленно падает прямо на Вивьен, сбивая ее с ног, припечатывая своим телом к бетонному полу. Элайджу чувствует каждый изгиб ее точеного тела, тонет в нежном, свежем запахе, не может оторвать глаз от раскрасневшегося, ошеломленного лица. И в это миг он уже не думает ни о матери, ни о братьях, ни о том, зачем он оказался в этом маленьком доме. Он просто делает то, что хочет, сминая пухлые девичьи губы своими пересохшими губами. Первородный целует ее жадно, требовательно, и к его удивлению Вивьен просто замирает в его руках, совсем не сопротивляется страстным ласкам, что только сильнее распаляет Элайджу. Не разрывая поцелуя, он проникает под свободную рубашку девушки, и мужская рука скользит выше, пока нежная девичья грудь не оказывается в его ладони. Вампир сжимает нежную округлость, наслаждаясь ее приятной тяжестью, а после внимание его пальцев переключается на набухший сосок, который Майклсон начинает нежно покручивать. По телу Охотницы проходит волна крупной дрожи, но она не пытается высвободится из мужских объятий, и тогда Элайджа идет ва-банк. Не отрываясь от сладких губ, он скользит ладонью ниже, по плоскому животу, накрывая промежность Охотницы, но прежде чем вампир успевает сделать что-то еще, Вивьен будто приходит в себя, начиная биться в его объятьях. Всего на миг вампир отрывается от губ девушки и сразу же получает ощутимый удар в челюсть, от которого его накрывает темнота. Вивьен не требуется много времени для того, чтобы столкнуть Элайджу со своего тела и резким движением притянуть к массивному стулу, скрутив его руки за спиной. — Мразь, как ты посмел тронуть меня?! — полным ненависти голосом шипит она, — я ненавижу таких, как ты! — Вампиров или мужчин? — разбитыми губами усмехается Майклсон, не сдерживая улыбки, — зря ты так. Уверен, тебе понравилось, то что я делал. В ответ на его вольность, Охотница только сильнее затягивает пропитанные вербеной веревки, и Элайджа стискивает зубы, чтобы сдержать стон боли. Вивьен тем временем, закончив с его руками, присаживается на корточки, чтобы привязать ноги вампира к ножкам массивного стула, но замирает на месте. Она не может не заметить восставшую плоть Первородного, которая отлично прорисовывается сквозь ткань брюк. Лицо Охотницы становится совсем алым, и она быстро поднимается на ноги, не находя слов. В этот миг ей кажется, что в тесной комнатке совсем не остается воздуха, а взгляд Элайджи, который продолжает с интересом изучать ее лицо, обжигает кожу, окончательно лишая ее покоя. Не в силах больше находится с пленником в одной комнате, Вивьен кое-как заперев массивный замок, устремляется по лестнице вверх, совершенно забывая о пытках, к котором так готовилась. Сейчас это становится совершенно не важным. И Охотница уже сама не знает, кто из них жертва, а кто — мучитель. И жертва ли?.. Никогда прежде не знавшая мужских ласк, девушка готова сгореть со стыда. Она позволила врагу себя поцеловать, разрешила прикоснуться так, как не делал этого никто. И сколько Вивьен не пытается придумать оправдание своей слабости, у нее ничего не выходит. Потому что она видит перед собой не врага, а мужчину — сильного, красивого, выносливого. Желанного. Обессиленная, она бредет в ванную комнату, где погружается в теплую воду, пытаясь расслабиться и забыть о пленнике, но получалось совсем плохо. Ее губы все еще пылают после поцелуя, а воспоминания о существенной выпуклости в брюках вампира, его обнаженном торсе, горящих желанием глазах не покидают девушку. Совсем покраснев от смущения, Вивьен смотрит на свою грудь, которую всего несколько минут назад ласкал Первородный и делает то, что ей подсказывает ее тело. Девичьи ладони обхватывают налитые полусферы, нежно их стискивая, так же, как это делал Элайджа, и Вивьен совсем расслабляется, прикрывает глаза от удовольствия, когда тонкие пальцы касаются набухших сосков. С губ Охотницы невольно срывается стон удовольствия, и она широко распахивает глаза, будто приходя в себя. То, что она чувствует в это миг уже не просто стыд, и Вивьен кусает губы, стараясь забыть произошедшее. Девушка уверена, что происходящее в ванной комнате останется ее маленьким постыдным секретом, о котором никто не узнает, но она ошибается, забывая о том, насколько безупречен вампирский слух.