Запретная страсть

— Что случилось, Вивьен? Весь мир будто замедляется, когда Охотница, обмякнув, валится прямо на него, и Элайджа едва успевает подхватить ее на руки, машинально прижимая к себе. В этот миг Майклсон как никогда близок к осуществлению плана братьев, но он совершенно забывает обо всем, когда дыхание Вивьен становится совсем редким, а после и вовсе исчезает. Для того, чтобы принять решение, Элайдже хватает нескольких секунд, потому что оно абсолютно естественно и сразу же приходит ему на ум, и он делает не то, что должен, а то, что хочет. Маленькая хрупкая Охотница получает кровь первородного вампира, которая спасает ее жизнь, хотя и действует отнюдь не сразу, но Майклсон совершенно этому не удивляется. У Вивьен Фейн все не как у людей. И у него с ней все совершенно не так, как должно быть. Не так, как хотели бы этого братья, не так, как требуют интересы семьи, не так, как он планировал всего час назад, когда смог совершенно без усилий выбраться из пут, стоило раскрасневшейся Охотнице ретироваться из подвала. При воспоминании об этом Элайджа невольно улыбается, и его улыбка становится еще шире, когда перед ним встает картина, предшествующая побегу Вивьен. Ее сладкие губы, податливое тело в его руках и запах. Свежий, сводящий с ума запах, который душит его и сейчас, пока он несет едва дышащую девушку в ее спальню, где опустив на кровать, рассматривает странную рану. Впрочем, делать это через куртку и рубашку совсем не просто, и Майклсон, даже не задумываясь, раздевает Охотницу, размышляя лишь о том, как ей помочь. Сначала. Его мысли становятся совсем другими — тяжелыми и густыми, когда он видит ее мерно вздымающуюся грудь, увенчанную маленькими розовыми сосками, которые очень быстро становятся твердыми от ласк, в чем он совсем недавно убедился на собственном опыте. Темные глаза скользят по тонким ключицам, плоскому животу, изгибам изящной талии, и его пальцы почти невольно следуют за взглядом, касаясь нежной, бледной кожи. Мысль об изнасиловании снова всплывает в его голове, но он тут же отбрасывает ее, хмуря брови. И вовсе не потому, что не может этого сделать, ведь ситуация совершенно идеально совпадает с его намерениями, и Майклсон не сомневается в том, что лучшего случая не представится. И дело даже не в том, что Вивьен, будучи врагом семьи, не вызывает у него желания. О, он хочет ее. Безумно хочет и доказательством тому, служит молния брюк, впивающаяся в его напряженный член и причиняющая боль. Причина вовсе не в том, что он не может сейчас овладеть ей, лишив сил. Все гораздо-гораздо хуже. Элайджа не хочет ее так. Первородный неверяще щурится, качая головой. Он понимает, что вляпался. Конечно, к тому моменту, когда Вивьен приходит в себя после трех порций его крови, которых обычному человеку хватило бы с лихвой, он придумывает другую причину и даже сам начинает в нее верить. Разумеется, без желания Охотницы он не может покинуть ее тайный дом, и Майклсон гонит от себя мысли о том, что братья все равно нашли бы его, или же ведьма, что наложила заклятье, умерла, зато он спас бы семью. Все это совершенно правильно, и полностью логично, за исключением одного небольшого обстоятельства — ему пришлось бы убить ее, а в том, что он не сможет сделать подобного, Элайджа уже не сомневается. Придя в себя, Вивьен предсказуемо злится, щуря свои серебристые глаза, но Первородный знает, как заставить ее забыть о гневе, который, стоит ему упомянуть о доносившихся из ванной комнате стонах, сменяется смущением. Элайджа уходит, советуя девушке отдохнуть, но устроившись в крошечной гостиной, он слышит ее сбившееся, порывистое дыхание. Охотница не спит, и он следует ее примеру. Так проходит первая ночь. Утром следующего дня, Майклсон входит в спальню после короткого стука, и Вивьен смотрит на него мутными от боли глазами, кусая губы. Она ничего не просит, но Элайдже это и не нужно. Без слов он идет к ней, присаживаясь на край постели, и, прокусив запястье, прикладывает его к девичьим губам. Охотница пьет жадно, большими глотками, и ее лицо постепенно розовеет, а дыхание выравнивается. Когда она понимает это, тут же отбрасывает от себя руку Первородного, расширяя глаза. — Прости, я… Она словно хочет оправдаться перед ним, или скорее даже перед собой, но Майклсон понимает, что сейчас совсем не время для самокопания. — Покажи рану, — приказывает он, пристально глядя на девушку. Вивьен вновь заливается краской, на что Первородный лишь закатывает глаза. — Поверь, я уже видел все, — тянет он, качая головой, — и не только видел. — Ты… Охотница шипит, едва не бросаясь на него с кулаками, но Элайджа с легкостью удерживает ее за тонкие плечи. — Вивьен, — с нажимом произносит он, не сводя с нее тяжелого взгляда, — мы кажется выяснили, что я не собираюсь тебя убивать. Также мы обсудили вопрос о том, что ты была совсем не против того, что произошло в подвале, особенно учитывая то, чем ты занималась после. Если хочешь, позже, мы можем вновь вернуться к этому вопросу, но сейчас, черт возьми, позволь мне закончить то, что я начал — спасти твою жизнь! — Я вовсе не просила тебя об этом, — почти с обидой выдыхает девушка, пораженная его откровенностью. — Знаю, — кивает Майклсон, — но все же я сделал это, и я привык доводить все до конца. Поэтому, будь добра, перестань капризничать и покажи мне свою рану. Ты сама знаешь, что выбора у тебя нет. Не примешь мою помощь — умрешь, а я останусь тут на веки-вечные. Конечно, Элайджа лукавит, намеренно пугает Вивьен, но к удивлению вампира его нарочито строгий голос действует на Охотницу, и та, больше не споря, отбрасывает в сторону простынь, удерживая ее на груди. Порез все еще выглядит плохо, но все же, кожа начинает понемногу затягиваться, и то, что его усилия не прошли даром, вызывает у Майклсона довольную улыбку. — Чему радуешься, кровосос? — подозрительно щурится Вивьен, замечая это. — Я уже говорил, что ты неблагодарная особа? — усмехается Первородный, с удовольствием отмечая, как Охотница прикусывает губу, — и кстати, меня зовут Элайджа. — Я знаю, — сквозь зубы отзывается девушка, не поднимая взгляда. — Вот и отлично, — кивает вампир, — думаю, для твоего окончательного выздоровления нам понадобится еще пара дней. — А что будет после? — едва слышно выдыхает Вивьен, поднимая на Майклсона мутный взгляд, в котором смешаны самые разные чувства — непонимание, стыд, досада и что-то еще, что Элайджа принимает, за благодарность. — А после я вернусь в подвал, и ты продолжишь пытки — переводит все в шутку он, и на лице Охотницы невольно появляется тень улыбки. Тогда Первородный еще не знает, как ошибается.