Запретная страсть

Несколько дней спустя. Солнце опускается, золотя последними лучами почерневшие окна, когда Элайджа невесомо ступает по пыльному полу, проходя в крошечную гостиную тайного убежища Вивьен. Полусгоревший дом пропитан запахом дыма, но Первородный чувствует лишь аромат бывшей хозяйки, словно она была здесь совсем недавно. Словно она жива. И боль пронзает его сердце резко, ослепительно. Элайджа прикрывает глаза, стискивает зубы, изо всех сил сжимает кулаки, но от этого становится лишь хуже — боль отступает, и на ее место приходит вина, от которой вампиру кажется теперь никуда не деться. Потому что это он виновен в смерти Вивьен. И не только в этом. Охотница была другой — слишком смела, чиста, слишком во всем. И слишком хороша. Для него. Первородный качает головой, словно отгоняя от себя мучительные мысли, но они наступают вновь, окутывая его воспоминаниями о ней, перед которой у него нет и единого шанса на прощение. Да и как можно простить подобное? Маленькая Охотница пошла против своих принципов, отдалась врагу, лишившись вечной жизни, призналась в любви, а после — не раздумывая умерла за него, а он… Лишь жалкое молчание в ответ на откровенные слова, несдержанное обещание защитить от матери и осознание — слишком позднее, для того, чтобы хоть что-то исправить. Сердце судорожно сжимается в груди вампира, и все вокруг плывет перед глазами, мутнеет. Под рык отчаяния попавшийся под руку стул с силой летит в стену превращаясь в щепки, а затем еще один и еще. Но выпущенная на волю агрессия не облегчает боль, напротив. Словно наказание, насмешка — Элайджа вновь чувствует нежный свежий запах, будто Вивьен сейчас за его спиной, Первородный трясет головой, отгоняя наваждение. Это просто порожденная болью галлюцинация, ведь вампир сам отнес тело Охотницы в старый склеп, защищенный от проникновения посторонних, но морок никак не желает отступать, и идеальный слух Элайджи улавливает тихое сердцебиение. И он идет на него, вперед, не разбирая пути — спускается в подвал, бредет по покатой лестнице, распахивает тяжелую дверь, ведущую в до боли знакомую комнату, но не успевает Майклосн сделать и пары шагов, как чувствует сильный толчок в спину и в следующий миг его лицо встречается в каменной стеной. Неожиданный удар на долю секунды выбивает из его легких весь воздух, но длится это совсем недолго. Тысяча лет войны — лучший учитель в победах над врагами, и Элайджа резко вскакивает на ноги, готовый атаковать. И замирает. Потому что видит ее. И понимает, что это не иллюзия. Но и не прежняя Вивьен. Слишком бледная, отдающая холодом и запахом железа, сверкающая почерневшими глазами в самой глубине которых пылает алый огонь. Вампир. — Вивьен? — едва слышно выдыхает Элайджа, не в силах оторвать от нее взгляда, — как? На лице Охотницы смешиваются воедино выражения голода, агрессии, обиды и чего-то еще, чего Первородный никак не может разгадать, но Вивьен и не оставляет ему такой возможности. Вместо ответа она наносит ему сильнейший удар, с хрустом ломая мужскую шею. Сознание возвращается медленно, волнами и первое, что чувствует Элайджа, окончательно приходя в себя — жгучую боль в запястьях и клыки в своей артерии. Скованный пропитанными вербеной веревками, он сидит на стуле, а Вивьен жадными глотками пьет его кровь, впиваясь все сильнее в плоть Первородного. Роль жертвы столь непривычна для древнего вампира, что он на миг замирает, словно не до конца веря в то, что происходит и Охотница, будто чувствуя это, отстраняется, окидывая плененного Элайджу полным презрения взглядом. — Твоя кровь не такая вкусная, как человеческая, но тоже сойдет. — Вивьен, как? — повторяет вопрос Первородный, глядя на окровавленное лицо той, что уже и не надеялся увидеть, — я сам отнес твое тело в склеп… Прошу, объясни мне! — Решил, что я мертва и вздохнул с облегчением? — кривит губы в ответ девушка, игнорируя его умоляющий тон, — а теперь огорчился? Эстер и Хейли были правы, я нужна тебе только для борьбы с Эстер и для удовлетворения похоти. Представляю, как ты смеялся над влюбленной в тебя дурочкой. Ты ничем не лучше своей матери. Использовал меня, а наигравшись решил выбросить. Я ненавижу тебя, Элайджа Майклсон! — Это не так! — пытается возразить ей вампир, — освободи меня и давай спокойно поговорим. Как ты смогла вернуться? — Я выжила благодаря трюку Ками, — цедит Вивьен, зло поджимая губы, — она дала мне амулет, содержащий кровь вампира, который спас меня, сделав подобной тебе. То, что меня убила именно Эстер очевидно внесло свои коррективы. Я не знала, как он действует, но Камилла — наверняка. И не могла не сказать об этом! Что вы сделали с ней?! Убили?! Но ты просчитался, решив, что оставив меня гнить в склепе под каменной плитой решил свою проблему! Девичье лицо искажается ненавистью, меняя нежные черты, но Элайджа даже в обличие монстра видит ее — маленькую Охотницу, что призналась ему в любви. Ту, что спасла его жизнь. — Ты не права, — шепчет он, качая головой, — если бы я знал, если бы только знал… Но Камилла и слова не сказала об амулете. Она оплакивала тебя, а после и вовсе сбежала. Вивьен, прошу… Просто выслушай меня. Я люблю тебя. — Снова ложь! — зло кричит Охотница. На бледном лице начинают змеиться дорожки темных вен, и резким взмахом она приставляет к его груди острие своего старого меча. — Ты больше никогда не обманешь меня! Не используешь в своих целях! Ее голос дрожит от гнева, когда она давит на рукоятку чуть сильнее, и белоснежная рубашка Первородного окрашивается багрянцем. Металл оружия явно пропитан вербеной, сжигая плоть, но Элайджа стискивает зубы, не позволяя себе показать эмоции. Хоть кому-то из них сейчас нужен трезвый рассудок. — Ты новообращенная и не контролируешь себя, — хрипло выдыхает он, не сводя с Вивьен пронзительного взгляда, — я знаю, что это. Я помогу тебе. Выпусти свой гнев, тебе станет легче. Если хочешь убей меня. — Какое благородство с твоей стороны! — закатывает глаза девушка, заливаясь злым смехом, — но я-то знаю, что стоит за ним. Расчетливость, эгоизм, трусость, похоть. Хотя… Пожалуй, у меня есть идея… Вивьен кусает губы, словно что-то обдумывая, а потом вихрем подается вперед, устраиваясь у Первородного на коленях. — Тебе будет полезен небольшой урок… И с этими словами она вновь впивается в его шею, пронзая плотную кожу, своими острыми клыками. Глоток за глотком, Охотница пьет его кровь, лишая сил и стараясь причинить, как можно больше боли, так, что Элайджа не сразу ощущает, что ее пальцы, стремительно расправившись в ширинкой брюк, высвобождают из плена белья его плоть, которая стремительно твердеет от ее откровенных прикосновений. — Уверена, тебя никто ранее не использовал как еду, — тянет Вивьен, на миг отрываясь от его шеи и переводя взгляд ниже, большим пальцем поглаживая головку налившегося кровью члена, — и уж точно не насиловал. Ее губы растягиваются в самодовольной улыбке, в то время как Майклсону становится все сложнее удерживать ледяную маску на своем лице. Тонкие пальцы скользят по его члену, вновь и вновь, вверх-вниз, и Вивьен не отрывает взгляда от его плоти, которая в отличии от хозяина целиком и полностью признает власть пленившей его Охотницы. И Первородный мог бы сказать, что ему не по вкусу все происходящее, что он хочет, чтобы Вивьен прекратила свою пытку, но Элайджа слишком очевидно ощущает желание, что накрывает его волнами, сводит с ума, топит. Охотница поднимает взгляд, впиваясь в его глаза безумным взором, и Майклсон видит, что она возбуждена ничуть не меньше. Его догадки лишь подтверждаются, когда Вивьен стянув трусики, и отбросив их в сторону, усаживается на его пах, касаясь влажной промежностью каменного члена. — Сегодня ты в моей власти, — выдыхает она, прижимаясь теснее, так, что у Элайджи от желания все плывет перед глазами, но ее властный самоуверенный тон бьет по слуху Первородного, и он вскинув бровь насмешливо отвечает ей, слегка подаваясь бедрами вперед, отчего девушка не может сдержать сладкого стона. — Уверена, Вивьен? Лицо Охотницы искажается от злости, и в следующий миг она вонзает клыки в мужскую шею, после чего, приподнявшись, опускается на член вампира, насаживаясь до самого основания. — Я буду трахать тебя, — почти шипит она, глядя в почерневшие глаза Элайджи, — я, а не наоборот. И верная своему слову, Вивьен начинает двигаться, то почти останавливаясь, то переходя на вампирскую скорость. Все вокруг плывет, исчезает и кажется, что в мире остаются лишь они одни, пока Охотница раз за разом вскидывает вверх бедра, позволяя члену Первородного наполнять ее горячее, влажное лоно. Элайджа не сопротивляется, не делает ни единого порыва высвободится из ее плена, лишь по его чернеющих глазам, девушка видит, что древнему вампиру совсем не по вкусу ведомая роль. Это заводит еще больше. Вивьен прикусывает губу, двигается быстрее, жестче и ослепленная смесью противоречивых ощущений, не сразу чувствует, как на ее талии смыкаются сильные руки, резче насаживая ее на каменный член. Теперь они движутся в одном ритме, и Охотница сама подается вперед, прижимается сильнее, а их губы сливаются в страстном поцелуе. Уже нет никаких ролей, и борьбы за власть — лишь наслаждение, что нарастает, пронзая током, и звуки любви, наполняющие темный подвал, который прежде видел лишь пытки. Вивьен выгибает спину, дрожит всем телом. Ей хорошо до боли, до черноты в глазах, но Элайдже этого кажется мало и он опускает ладонь на низ ее живота, дразнящими движениями лаская клитор. Словно последние мазки, легкие касания к сосредоточию ее женственности завершают картину, и Охотница не может сдержать крика, кончая в руках Первородного — стремительно и остро, оглушающее сильно. Ее лоно стискивает член Майклсона, который делает еще пару глубоких, сильных толчков и Вивьен чувствует пульсацию мужской плоти, когда вампир изливается в ее тело, сильнее сжимая ее дрожащие бедра. В себя Охотница приходит несколькими минутами позже, чувствуя, как ладонь Первородного скользит по ее волосам, слышит его тихий шепот.  — Я не хотел жить без тебя. Я люблю тебя… всегда любил… Прости меня за все. Вивьен подняла голову, смотрит на Элайджу, на лице которого отражается тень облегчения, потому что он вновь видит ее прежнюю — чистую девочку, разве что со следами крови на щеках и подбородке.  — Прости, — прикусывает губу Охотница, опуская взгляд на мужскую шею. Следы ее клыков медленно затягиваются, исчезая, и девушка невольно заливается румянцем, вспоминания свое поведение, но вместо осуждения, которого она ждет от Майклсона, тот лишь тихо смеется, приподнимая вверх ее подбородок.  — Все в порядке, Вивьен, — говорит он, едва заметно улыбаясь, — я же говорил, что тебе нужно выпустить пар. Не то, чтобы я был в восторге от своей роли, но… Элайджа умолкает, видя, как Охотница недовольно щурит глаза, явно не оценив его колкость, и поймав ее сжатую в кулачок ладонь, целует тонкие пальцы. — Шучу, — усмехается он, и после продолжает уже серьезно, — уверен, мы успеем выяснить отношения, сейчас же меня волнует твоя странная тяга к моей крови. Обычный вампир умер бы выпив такое количество крови своего сородича. Тем более древнего. Что с тобой сделал амулет?  — Думаю, дело не в амулете, а в магии Эстер, — пожимает плечами Вивьен, с жадным интересом изучая пульсирующую жилку, на едва успевшей затянуться от ран шее Майклсона, — это плохо?   — Думаю в этим мы как-нибудь справимся, пусть и не сразу, — отвечает ей Элайджа, заметив направление взгляда девушки, — главное, что ты жива. И мы любим друг друга. Ты ведь по-прежнему любишь меня, Вивьен? Охотница опускает глаза, прикусывая губу, и Первородный невольно замирает, ожидая от нее ответа. Проходит несколько мучительно долгих секунд, прежде чем она вскидывает на него взгляд, в котором читается веселье и неприкрытый вызов. — Я ведь новообращенный вампир, — тянет Вивьен, пожимая плечами, — сама не понимаю, что сейчас чувствую, кроме разве что жажды. Элайджа едва сдерживает улыбку, мгновенно понимая ее игру и закатив глаза, протягивает ей запястье, в которое девушка с наслаждением впивается. Сделав пару глотков, она отстраняется, и подняв на Первородного откровенный взгляд добавляет: — Думаю, и выпустить пар мне тоже не помешает. Поможешь?