Говорить

От запаха волос этой женщины Рабастан сходил с ума. Они лезли ему в лицо, когда она забиралась на умывальник и раздвигала ноги, а Рабастан целовал её скулы. И он с упоением оголодавшего вдыхал аромат, исходящий от её шеи и прядей, в которых путались его пальцы. И думал, что ни одна из её племянниц ей и в подмётки не годится. Как бы он ни желал Беллатрикс, он забыл о своей страсти сразу же, стоило лишь насытиться. Вальбургой он был болен всю свою жизнь. Они встречались ещё в школе и трахались так, что у него под ногами плыла земля: Рабастан думал, что бросит её, когда добьётся первого секса, но потерял голову. Вальбурга затянула его в одну из кабинок женского туалета на втором этаже и отымела до потери пульса. Даже Тёмный Лорд, смотревший на них не то с осуждением, не то с презрением, и не понятно что делавший там у раковин, не сумел его отрезвить. В итоге, спустя год Вальбурга разорвала их отношения: Рабастан пил по-чёрному еще месяца два и однажды поутру нашёл себя на опушке Запретного Леса без палочки. Ему повезло, что с ним был Долохов, и не пришлось искать путь до замка в одиночестве. Но Долохов всегда оставался лучшим другом Вальбурги. Когда после долгого путешествия с Тёмным Лордом по Европе, Рабастан вернулся домой, он пригласил Долохова к себе скорее из желания узнать, как поживает Вальбурга, чем из желания набухаться. После известий водкой захотелось захлебнуться. Но Рабастан просто напился в хлам, потому что Вальбургу он не любил, только хотел. И ему было всё равно, что она вышла замуж. Долохов ржал, что это самая наглая ложь, и подливал в его рюмку. Именно тогда они решили открыть бар, хотя и осуществили свою идею лишь спустя десять лет. Потому что Рабастан вновь уехал из Англии вместе с Тёмным Лордом, а Долохов был слишком занят на должности мракоборца. Вальбурга приходила к ним раз в неделю: садилась за стойку, закидывала ногу на ногу, заказывала себе текилу и весь вечер хохотала с Долоховым, не прекращая пить. А потом хватала Рабастана за запястье, тащила за собой в туалет и впечатывала в стену. Поцелуи были короткими и грязными; её ноги обвивались вокруг его талии, и он усаживал её на тумбочку возле раковины, задирая мантию и стараясь не отрываться от её губ. Она прислонялась спиной к зеркалу и громко стонала даже тогда, когда в дверь начинали долбиться и требовали освободить помещение. Чаще всего гневные тирады воспроизводил Долохов, которому становилось скучно. Но Рабастан и не оборачивался. Он наматывал пряди её волос на кулак и утыкался лицом в шею, водя языком до плеча. От его поцелуев у неё оставались царапины, у него от её ногтей — кровоточащие шрамы. Боль пьянила сильнее водки. За вечер с ней Рабастан кончал несколько раз, словно бы ему снова было меньше двадцати. Вальбурга шептала ему, что в этом он лучший, и спрыгивала на пол. Он смотрел, как она приводит себя в порядок, и вновь и вновь тянулся к ней, она била его по рукам, и чаще всего он всё равно не останавливался. Долохов срывал голос и уходил за стойку к своей возлюбленной — водке. Рабастан был близок к признанию в любви, Вальбурга кусала его за ухо, ласково касалась пальцами шеи и впивалась ногтями в родимое пятно у него на спине — её любимое место ещё со школы. Оно опробовало и остроту её зубов и нежность губ. Рабастан молил её не останавливаться. И она кусала его шею. А после она всё же уходила: Долохов наливал ей последнюю порцию текилы, они перебрасывались парой фраз, Рабастан просил её остаться, она подмигивала ему и скрывалась за дверью. Звон её каблуков отдавался в его ушах эхом. Долохов пододвигал к нему водку и напевал что-то на русском. — Жаль, что у неё нет дочерей, ты мог бы жениться на одной из них и не выглядеть таким несчастным. Рабастан бросал в него проклятие и пил с горла. — Хотя, возможно, это была бы твоя дочь… Ты все проебал, друг мой.