Говорить

Всю жизнь Друэллы составляли вечеринки. Она помнила о них мало: плещущееся в бокале шампанское и ощущение беззаботного счастья в воздухе, боль в уставших от танца ногах и брошенные в угол туфли, соль на запястье Вальбурги и вкус текилы во рту, дым кальяна и чужие руки, скользящие по её бедрам в темноте коридора. В памяти редко оставалось большее: Друэлла просыпалась поутру с дикой головной болью в чужой постели — если повезёт, не на полу, — в чужих объятиях и не знала, как зовут человека, лежащего рядом с ней. Её это не интересовало: из всех присутствующих она знала Вальбургу, что само по себе было достаточно. Вальбурга чаще всего просыпалась раньше, Друэлла всегда находила её курящей на балконе или в туалете. Выглядела она не лучше: спутанные волосы, синяки под глазами, потрескавшиеся губы в размазанной помаде и царапины на руках, — но всяко счастливее. Она протягивала Друэлле только что плохо скрученную сигарету и улыбалась. — На, затянись. Через пару минут головная боль проходила, Вальбурга снова казалась красивой, а мир — чудесным. Друэлла с восторгом прислушивалась к ощущению счастья, пульсирующему во всём теле, и тянулась к припухшим губам Вальбурги, убирая волосы с её лица. — Мне кажется, я люблю тебя, — шептала она, сжимая в руках чужую грудь. Вальбурга криво улыбалась, и её пальцы скользили по колену вверх. — Да неужели? — спрашивала она; Друэлла запрокидывала голову вверх, ловя воздух ртом. — Да. — Скоро это пройдёт. Она была права. Спустя какое-то время — Друэлле каждый раз казалось, что прошло всего ничего — мир становился серым. Она прижималась щекой к бедру Вальбурги и просила дать ей ещё закурить — она готова была сделать все ради одной затяжки. Вальбурга гладила её по волосам. Им везло, если у неё находилась ещё хотя бы одна сигарета, но чаще всего не находилась. И приходилось возвращаться в реальность. Друэлла почти плакала, подправляя макияж. Её тошнило, а желудок сводило спазмом. Она приезжала домой совсем разбитой. Нарцисса всегда ждала её у окна и всегда бежала навстречу с радостным зовом; она обнимала её за ноги, Друэлла старалась отстранить её, думая, как бы не блевануть на ковер. У неё кружилась голова. Сигнус смотрел почти с осуждением — Друэлла закатывала глаза: у него самого были не менее веселые корпоративы в министерстве с Абраксасом. Они то травили министра, то целовались в туалете, то напивались огневиски так, что поутру находили себя на лавке в парке. — Ну и где ты была? — спрашивал Сигнус, принимая сосредоточенно-осуждающий вид. Друэлла улыбалась, проходя мимо; и Сигнус смотрел на её разутые ступни — снятые туфли ей в большинстве случаев найти не удавалось. — Ты же знаешь, с твоей сестрой. На приёме у миссис Лестрейндж. Чуть не умерли со скуки. Сигнус насмешливо хмыкал. Друэлла запиралась в ванной, прижималась лбом к стене и доставала из тумбочки свёрнутую сигарету. Ей становилось так хорошо, что через минуту она уже прижималась щекой к плечу мужа и целовала его в шею. — Ты отвратительно выглядишь, Элла, — ворчал он, но тянул её к себе на кресло. Друэлла путалась в его волосах и глупо улыбалась, думая, что Вальбурга даже с размазанной по лицу косметикой красивее. Чуть позже ей делалось совсем плохо, но Сигнус не замечал этого, и она лежала под ним, прикрыв глаза и позволяя делать с собой всё, что захочется. Когда он уходил, Друэлла сворачивалась на кровати и разглядывала потолок. Сон не шёл; ей хотелось есть, но от вида еды становилось тошно. Вино не помогало. Вальбурга приходила на следующий день, садилась на кровать, усмехалась, сжимая в зубах зажженную — обычную — сигарету. — Вставай — у меня есть на тебя планы, — говорила она, пытаясь заставить её подняться. Друэлла тихо стонала в ответ. — В баре сегодня бесплатная вторая бутылка виски. Не заставляй меня звать Лукрецию. Друэлла обнимала её за плечи. — Зелёное или фиолетовое? — спрашивала она. — Какая разница, ты все равно ничего не запомнишь? — смеялась Вальбурга и выпускала дым Друэлле в рот. — Но мне ты нравишься в красном. Через полчаса они уже сидели в баре, и какой-то волшебник пытался угостить их сидром. Но на следующий день Друэлла этого не помнила.