Говорить

Рита никогда не могла похвастаться спокойной жизнью, но она прекрасно лавировала в водовороте царившего вокруг хаоса и чувствовала себя более чем комфортно. Всё рушилось с появлением Корбана Яксли на пороге её квартиры: он улыбался, припадал к дверному косяку плечом, спутывал в волосах пальцы. — Я скучал, дорогая, — говорил он, сверкая пьяным взглядом. «Я нуждаюсь в тебе», — читала она по его глазам и неизменно ошибалась, но понимание этого приходило к ней лишь с его уходом. Окончательным уходом, который мог наступить спустя неделю или две после его вторжения. И всё же Рита знала, что он уйдёт. Она отступала на шаг, пропуская его, но Корбан не проходил мимо, а вставал напротив неё и порывисто целовал, положив руку ей на лопатки. Он прижимал её к стене, и Рита чувствовала, что это снова кончится плохо. На работе она много курила и пила кофе по шесть чашек за утро: мысли путались, как бы она ни пыталась их собрать, а всё валилось из рук. Рита старалась писать — на заметку у неё никогда не было больше времени, чем три-четыре часа; обычно ей больше и не нужно было: на сбор материалов уходило около двух часов, на написание текста — двадцать минут. Но когда она думала о Корбане, процесс растягивался до бесконечности. Она кусала кончик пера, шипела сквозь зубы, постоянно поднимала взгляд на окно и лгала себе, что не ждёт, когда прилетит его сова. Самой себе она уже не верила. — Появился кто-то новый? — каждый раз спрашивала её Миртл, с которой она делила кабинет. Рита натянуто улыбалась и доставала из сумочки зеркало: губы приходилось снова подводить помадой, потому что, нервничая, Рита искусывала их до крови. — Типа того, — отвечала она, вновь возвращаясь к тексту. Миртл многозначительно улыбалась. Письмо от Корбана приходило только к вечеру. Он никогда не писал больше одной строчки: «Можно я приду к тебе?», «Давай встретимся в «Дырявом котле» в девять?», «Приходи ко мне». Рита никогда ему не отказывала и проводила с ним ночи напролёт, будто бы ей не нужно было завтра с утра на работу. И к концу недели она чувствовала себя хуже некуда: ей очень хотелось спать, голова кружилась, от вкуса кофе начиналась тошнота, синяки под глазами становились совсем тёмными, а мазь от царапин заканчивалась, и засосы приходилось прятать за шарфиком, потому что ни сил, ни времени дойти до аптеки не было. Корбан уходил где-то в этот момент: он ничего ей не говорил об этом, просто переставал звать куда-то. Каждый раз, когда сова не прилетала, а огневиски в квартире заканчивалось, Рита обещала, что это было в последний раз. Но Корбан не умел уходить до конца: когда они ещё были женаты, Рита выкинула все его вещи с балкона, а через полгода он снова оказался в её постели и шептал слова любви в кожу. Тогда Рита ему уже не верила. Все знали, что Корбан не умеет быть верным: пока они ещё встречались, у него были и другие девушки на ночь. И Рита тоже знала о его изменах, но она думала, что это пройдёт, поэтому не уходила, а закатывала скандалы. Корбан клялся, что это прекратится, а потом они трахались до умопомрачения. Наверное, только благодаря сексу их брак и продержался три года. Но больше Рита не вынесла. Она раскрывала всей Британии чужие тайны, а вся Британия знала, что её муж спит с другими и никак не пытается это скрывать. Рита даже была рада, когда они развелись, и всё закончилось: она чувствовала себя свободной, хотя сердце болезненно ныло в груди. Рита бы с этим справилась, но раз в полгода Корбан приходил, протягивал ей бутылку огневиски, улыбался из-под спадающей на глаза чёлки и разрушал выстроенную ей жизнь. — Я знаю, что ты скучала.