Говорить

— Убей моего мужа, — попросила Мелания, прижимаясь щекой к своей ладони, лежавшей на косяке двери; с момента, когда Долохов распахнул перед ней дверь несколько минут назад, это были первые её слова. До этого они оба молчали: он — разглядывая её, она — позволяя слезам красиво скатываться с её ресниц. Тонкие тёмные полосы туши прочерчивали её лицо, от которого Долохов никак не мог отвести мечущийся беспокойный взгляд. А покрасневшие голубые глаза стали ещё более выразительными от стылого хрусталя грусти, блестящего в них. — Мне больше не к кому идти, — в её словах звучало неподдельное отчаяние, и Долохов чуть усмехнулся. Они не виделись пять лет, о трёх из которых он мог вспомнить разве что тяжёлые пощёчины Вальбурги и имя, сладко горчащее на языке — то, что он шептал в алкогольном бреду, силясь забыть, но не забывая. Её имя — Мелания. — Ты поможешь мне? — волосы падали ей на плечи, излучая тусклое свечение, совсем растрёпанные и спутанные, синяк на бледной скуле начал наливаться синевой. Полутьма коридора делала её до того хрупкой и печальной, что Долохов против воли хотел её защитить. И он отступил на шаг, освобождая проход в свою квартиру. Тонкая рука Мелании, облачённая в чёрную перчатку, метнулась к его щеке, и он накрыл её пальцы своими, не чувствуя её прикосновения сквозь ткань. *** Они познакомились после его возвращения из Албании, когда он ещё пытался строить карьеру мракоборца, и Долохов влюбился с первого взгляда. Вальбурга, обнимая его в знак приветствия за плечи, прошептала ему на ухо хриплое «спаси», но он даже и не подумал об этом, глядя в серые глаза Мелании. Только расплылся в улыбке, словно дурак. — Мисс?.. Она захохотала, откинув голову на спинку кресла, Долохов не понял причину этого веселья, хотя чувствовал, что по случайности стал как раз ею. Это его не волновало — звук её журчащего смеха его очаровал. И мысли скользнули прочь, путаясь меж собой: он мог думать только о том, как тонка её шея и как красива грудь, обнажённая глубоким вырезом мантии. И как хотелось прижать её к себе и накрыть губы своим ртом. — Миссис, — когда смех Мелании почти смолк, раздался голос Вальбурги — Долохов автоматически различил в нём нотки недовольства, хотя даже не пытался прислушиваться. Он едва ли обернулся на неё и только краем глаза заметил, как она рухнула в кресло с бокалом вина в руках. — Какая жалость, а я надеялся, что мисс! — Вальбурга тихо хмыкнула за его спиной, а Мелания снова едва не рассмеялась. Тонкий румянец на её бледных скулах, вспыхнувший после приступа веселья, медленно исчезал, но улыбка изгибала губы. — Антонин Долохов. — Мелания Блэк, — обронила она, протягивая ему руку, и он коснулся её пальцев губами сквозь тонкий шёлк длинной перчатки, обтягивающей руку до локтя. — Вы кузина Вэл? «Мерлин упаси, — раздалось в его голове, а через секунду прозвучало совсем обречённое: — Хуже». — Тётя, если можно так сказать. По крови мы не родственники. — Вы не похожи на её тётю, больше на сестру, — улыбнулся Долохов, всё ещё не выпуская её руки из своей ладони; Мелания и не пыталась её отнять, его пальцы осторожно сомкнулись на её запястье, и Долохов чувствовал выпирающую косточку с правой стороны подушечкой большого пальца. «Ей сорок пять лет, придурок. Это мать Лукреции». Вальбурге он безусловно не поверил — да и как можно было поверить, если девушке перед ним явно было не больше двадцати? А Мелания рассмеялась вновь его шутке — не раздавшимся в его голове словам. Хотя Долохов уже ни в чём не мог быть уверен. И вокруг её губ не собралось ни одной морщинки. Он опустился на подлокотник её кресла, протягивая ей бокал вина. И это новое неполное прикосновение её пальцев к его руке взволновало его сильнее, чем любой полученный от другой женщины поцелуй. Долохов едва не вздрогнул, завороженно глядя в полнившиеся насмешливым пониманием глаза — его это даже не задело то, что Мелания смотрела на него, как на школьника, совсем потерявшего голову от буйства гормонов. Он себя таким и чувствовал. Кожу, которой коснулся прохладный шёлк, приятно жгло. Слова лились из него нескончаемым потоком, хотя после он и сам не мог вспомнить, о чём говорил. Воздух казался по-летнему нагретым — почти раскалённым, и Долохов ощущал обжигающий его лёгкие жар с каждым вздохом. Взгляд Мелании был устремлён к нему, и весь его мир словно сомкнулся вокруг неё: она была окружена сиянием, и свет прятался в её волосах, пойманный в их золотистой паутине. Долохов думал коснуться их, но боялся — испытывал благоговейный трепет, как если бы попытался тронуть божество. С ним ещё никогда такого не было. И его рука всё же тянулась к её волосам, лежащим на ключице. Но когда он уже потерял над собой контроль и готов был позволить себе не просто перебрать её пряди, а поцеловать её, Мелания поднялась из кресла. Он едва не упал. — Думаю, мне пора, — вздохнула она, обнимая Вальбургу; та бросила на Долохова устало-раздражённый взгляд, обещающий разборки, из-за её плеча. А потом Мелания отстранилась и, обернувшись, улыбнулась ему. — Спасибо за приятную компанию, мистер Долохов. Надеюсь, мы ещё встретимся. — Я буду ждать этого мига с замиранием сердца, — пообещал он, неожиданно ощущая свою руку прижатой к левой стороне груди. Мелания подарила ему мягкую улыбку через плечо, а потом он мог увидеть лишь чуть примятую волну её локонов, струившихся по спине. И она скрылась в зелёном пламени камина. — Какого дементора ты флиртовал с моей свекровью? — бросила Вальбурга тоном, стремящимся быть недовольным, но на деле насмешливым и усталым. Долохов дёрнул головой; даже сейчас, когда от Мелании остался лишь круживший голову, едва уловимый аромат духов, наваждение не желало проходить. В висках у него пульсировало. Мысли по-прежнему путались, подобно заклинаниям, выученным в ночь перед экзаменом и смешавшимся воедино. — Свекровью? — спросил Долохов, приложив ладонь ко лбу. Шутка была ему непонятна, но Вальбурга усмехалась и не желала пояснять — стерва. Даже вино на свою часть стола приманила. — Ты же не замужем. — Пока что, — она хмыкнула, бросив на него весёлый взгляд. До Долохова постепенно начало доходить. Но… Мелания же не могла быть матерью Ориона, с которым Вальбурга встречалась! Он ещё раз встряхнул головой. — Хотела попросить тебя стать моим шафером. Но передумала. Ты уёбок, Долохов. Иди нахуй. Но она лгала ему — Долохов всё-таки стал её шафером. И пока он держал кольца на подушечке, не мог отвести взгляда от матери жениха, облачённой в чёрное, словно в скорбь, — в этом Вальбурга не солгала, Мелания действительно была матерью Ориона и Лукреции. Но Лукреция блекла на её фоне, а Арктурус, державший её под руку, выглядел недостойным — слишком старый, с седыми висками и морщинами, растекавшимися по лицу. Мелания казалась его дочерью — никак не женой. Страсть к женщине никогда не мучила Долохова прежде, тем более — столь долго. Он забывал о ней с первой же рюмкой водки и находил другую. Забыть о Мелании не получалось, встретиться с ней — тоже: они пару раз виделись в ресторане, и она даже не смотрела в его сторону и лишь улыбалась краешком губ, когда Долохов ей кивал. Он сходил с ума и ждал свадьбы Вальбурги, как, должно быть, не ждала она сама. А вот теперь не знал, как подойти — Мелания и не замечала его. — И давно ты стал таким нерешительным? — спросила Вальбурга, всовывая в его руки бокал вина. Долохов усмехнулся в ответ. — Она ангел, — только и сумел сказать он. Вальбурга рассмеялась так, что шампанское едва не пролилось ей на платье. Долохов не мог долго смотреть на неё, она была прекрасна в счастье, сотканном улыбками и прикосновениями Ориона к её руке, но взгляд Долохова упорно тянулся в другую сторону. Он вообще никого иного не видел. — Ты идиот, Долохов, — устало выдохнула Вальбурга и похлопала его по плечу. — Но если ты так влюблён в Меланию, иди пригласи её на танец. И, пожалуйста, держи подальше от меня. Уверена, это будет не сложно. Долохов выпил ещё два бокала вина прежде, чем подошёл; Мелания уже заканчивала танцевать с каким-то мужчиной, который явно не хотел выпускать её из своих объятий с последними аккордами музыки. — Мисс, вы позволите? — спросил он, игнорируя и недовольные возражения её партнёра, и пристальный взгляд Арктуруса и то, что он знал, что она миссис. Мелания улыбнулась, вынимая из чужой руки свою ладонь — и да, его сердце остановилось, когда их пальцы коснулись. — Чёрный вам необычайно к лицу. Вы сказочно прекрасны. — Скажите то, чего я не знаю, — засмеялась Мелания, пока его рука горела на её хрупкой талии. Её смех обволакивал, звуча заместо музыки. И Долохов сбился на первом же такте: они должны были танцевать совсем не вальс. Но танцевали вальс. И мир, и так из-за её близости смешавшийся у него перед глазами в разноцветную пелену, и вовсе рассеялся. — За вас можно убить. — А ты умеешь убивать? — спросила она со странным блеском в глазах, словно бы услышала что-то интересное: её взгляд, обращённый к нему вмиг переменился. И Долохов почувствовал себя значимым как никогда. Он усмехнулся и подумал, что обязательно скажет ей о значении метки на левом предплечье, которого касалась её рука. — Конечно. — Расскажи о своём первом убийстве, — попросила Мелания. И он едва не задохнулся словами, хотя не думал, что когда-нибудь будет об этом вспоминать: с первым убийством у него вышло неудачно. Но Мелания смотрела только на него, и под ресницами в синеве её менявших цвет глаз подрагивал интерес. — Это завораживает, — сказала она, когда он наконец умолк, и протянула ему бокал шампанского — свой собственный. Они уже не танцевали, стояли в тени колонн. И Мелания даже не следила за тем, как Орион кружил Вальбургу по залу. — Согласен, — кивнул Долохов, и кадык тяжело прошёлся по горлу, когда он сглотнул, удивляясь хриплому звучанию собственного голоса. Мелания наблюдала за ним с улыбкой, и в золотисто-розовом сиянии заходящего солнца она была похожа на видение его воспалённого сознания. Свет пробивался сквозь её локоны, озаряя её со спины. Запах розовой акации в саду кружил голову. Долохов прокашлялся. Мелания вытянула руку вперёд, подавшись к нему, и провела по лацкану его мантии. Когда она поднесла палец к его глазам, Долохов увидел на нём маленькую пылинку. Мелания улыбнулась и, наклонившись, сдула её — подхваченная ветерком, слетевшим с её губ, она скользнула Долохову на нос. Мелания рассмеялась, снова отстраняясь назад. И тогда остолбеневший было Долохов не дал ей этого сделать: он обвил её талию руками и поцеловал. Мелания его не оттолкнула, и Долохов целовал её, пока не заболели губы. Ему казалось, что он держал в объятиях не женщину, а раскалённое дневное солнце. И сгорал. Но жаждал сгореть. — Тебе, кажется, следовало переспать с подружкой невесты, а не со мной, — рассмеялась Мелания. Её голова клонилась к его плечу. Долохов шумно дышал, в груди ощущалась невыносимая тяжесть. И он не вспомнил, что вместо подружки невесты у Вальбурги был он. И не нашёл слов, кроме «я люблю тебя», они поразили его до глубины души, потому что были воистину правдивы. И он чувствовал это. Поэтому ответил поцелуем. Падая в райское блаженство. С той ночи он ни на миг не мог перестать думать о ней. Даже во снах ему виделось её лицо, склонённое над ним, припухшие от поцелуев губы и страстно-блестящие глаза. Её волосы спадали ему на лицо, и он целовал её пряди, с благоговением сжимая их меж губ, и ласкал в объятиях её тело. Но реальность была в сто крат слаще. — Первая брачная ночь была у меня, а как счастливый жених-девственник почему-то сияешь ты, — фыркнула Вальбурга, когда он открыл ей дверь своей квартиры вечером следующего дня. Мелания ушла уже полтора часа назад, Долохов никак не хотел её отпускать, но после без сил повалился на кровати и сразу заснул. — Видок у тебя тот ещё. Вальбурга толкнула его плечом, чтобы протиснуться в его квартиру, он со сна забыл отступить назад. Голова казалась свинцовой, словно у него было похмелье после нескольких дней запоя. — У вас была не первая брачная ночь, если уж на то пошло, — пробурчал Долохов, провожая её равнодушным взглядом, и привалился к стене. Вальбурга показала ему кулак и скрылась в кухне. — Свари мне кофе, пожалуйста. — Перебьёшься! — крикнула она, но когда Долохов зашёл, она уже разливала принесённое с собой огневиски по чашкам. Долохов приземлился на стул напротив её любимого места у окна и потёр виски. — Ну и как? — спросила Вальбурга, сев рядом и перекинув ногу на ногу. — У меня словно выросли крылья, — признался Долохов, хотя летать он явно не мог, раскалывающаяся голова притянула бы его к земле. Но на земле у него был рай, если Мелания любила его и была рядом. А она была рядом вчера и сегодня — всего час и тридцать девять минут назад. И Долохов верил, что ещё будет. — Что ж, — Вальбурга цокнула языком, оглядывая его и покачала головой. — Земля тебе пухом? — она качнула чашкой с огневиски в его сторону, словно объясняя, что это был тост. — Не переживай, я напишу тебе красивый некролог: «Я всячески старалась спасти его от смерти, но он был очень упорен в желание самоубиться». Она сделала несколько глотков. Долохов оскалился. — И тебе не хворать, — бросил он на русском, не зная, научил ли её этой фразе в школе и если да, то помнила ли она её. Вальбурга ничего не ответила, только подлила ему, когда он выпил залпом, и покачала головой. Он знал, что Мелания ей не нравилась, но его впервые совсем не волновало её мнение. Ему даже не хотелось быть сейчас с ней, мысли возвращались к минувшей ночи и утру. Долохов так ни разу и не сомкнул глаз за всё то время. Ему и не хотелось. Если бы он мог, он бы проводил с Меланией каждый миг своей жизни: он совершенно забросил службу мракоборческом центре, как бы она не пыталась его переубедить, как бы не старалась отстранить, когда он целовал её по утру вместо того, чтобы идти на работу. Она не особенно и старалась. И почти всё время они были вместе: Долохов сопровождал её на визиты, и её рука обвивала его локоть. Они целовались на глазах её мужа и его родни. Обедали в ресторанах под шёпотки всего чистокровного общества. Долохов познакомился со всеми её подругами. Вальбурга давила неодобрительные вздохи во время их редких встреч и говорила, что он продержался дольше других её любовников, когда шёл четвёртой месяц их отношений. Долохов точно знал дату начала их счастья, но не мог поверить, что оно длилось лишь четыре месяца. Оно казалось его настоящей жизнью, все годы до этого тонули в мутной пелене. Абсолютно неважные и не имеющие значения, потому что они были лишь путём к Мелании. Жизнь началась только после встречи с ней. — Я люблю тебя, — шептал Долохов, перекидывая её волосы на плечо; её пряди скользили сквозь его пальцы, непокорно осыпаясь на спину. Долохов целовал обнажённую шею. — Не надо этих условностей, — качала она головой, и он вновь поправлял её осыпавшиеся назад локоны. — Я всё равно люблю тебя, — он всегда испытывал жгучую потребность как можно чаще говорить ей об этом. И хотя она молчала и лишь ласково улыбалась в ответ, он знал, она чувствовала то же самое. Он оставлял капельку её духов на кончике указательного пальца и касался её шеи. Мелания иногда вздрагивала и подавалась назад к нему, опираясь локтями о ковёр. Долохов целовал её в макушку, делая жадный вдох, и с новой каплей проводил у неё за ухом, осторожно отводя волосы. Аромат заполнял его лёгкие, и он приоткрывал рот. Мелания поворачивалась к нему. — Я буду скучать по этому, — улыбалась она, когда он прижимался губами к её надушенному запястью, по которому мгновение назад чертил узор каплей её духов. — Тебе не придётся, — шептал он, капая уже на собственные губы. И Мелания отводила в стороны полы пеньюара, открывая ему доступ к своей обнажённой груди. Долохов чертил ароматную дорожку поцелуев от её ключиц. — Я буду делать так всегда. И не слышал её лёгкого вздоха. — И всё же я буду. Он её совсем не понимал в такие моменты. Они были так упоительно счастливы. — Возможно, это и неважно. Но хочу, чтобы ты знал: молодость Мелании обходится ей очень дорого. Точнее, Арктурусу, — сказала однажды Вальбурга, хмурясь. Долохову было неохота с ней общаться: последние месяцы он с трудом её выносил, она его страшно раздражала. — Антонин, — она всегда называла его только Долоховым. — Она пьёт зелья молодости. И даже у Арктуруса уже не хватает на них денег. Долохов отмахивался. — Это неважно, я люблю её. — Персиваль Яксли покончил с собой, когда они расстались, — тихо добавила Вальбурга, не желая униматься. — У него не осталось желания жить, а у его маленького сына теперь ни кната. — Как хорошо, что у меня нет сына. Нет причин жалеть деньги! — Долохов опрокинул в себя стопку виски. Ему в последнее время и пить не хотелось. Алкоголь не давал ему столько счастья, сколько Мелания. — Самоубийца, — Вальбурга усмехнулась. — Я не только о деньгах. Яксли умер не поэтому… — Она меня не бросит. Я не Яксли, хотя без неё я тоже умру. И если ты хоть что-то скажешь о ней ещё раз в таком тоне, я больше никогда не заговорю с тобой. И он ушёл тогда. И Вальбурга не стала его останавливать. И хотя они больше не говорили о Мелании, он перестал общаться с ней после того случая. И не испытывал сожаления по этому поводу. Мелания была и его возлюбленной, и другом, и смыслом его жизни, и центром его жизни, и его дыханием. Он растворялся в ней. — Одолжишь мне пару тысяч галлеонов? Я куплю новую мантию, — просила она, когда он целовал её живот. И он соглашался. — Пару тысяч — легко. Пару сотен тысяч — запросто. Только касайся меня своими губами, только пусть твои волосы щекочут мне грудь, только пусть твой хриплый шёпот возбуждает меня в холоде ночи. Долохов мог бы преподнести к её стопам весь мир. Только возможностей у него не было, но он бы сумел, если бы она попросила. — Нам нужно расстаться, — сказала она, когда они пили вино в ресторане после ужина. И, глядя в её безмятежно-счастливое лицо с мягко глядящими на него глазами, Долохов не сразу понял смысл её слов. Сначала — кивнул. А потом рассмеялся. Но Мелания была серьёзна, хотя её губы и изгибала улыбка, но слегка отстранённая, а не смешливая. — Что? — спросил он, не понимая, что происходит. То, что её слова были реальным призывом, ему и в голову не пришло. — Нам надо расстаться, Антонин, — повторила она, Долохов качнул головой, отгоняя взлетевшую в воздух фразу. Мысли стали какими-то мутными. — Мне было хорошо с тобой, и я уверена, что тебе тоже. Но пришло время прервать это. — Ты же шутишь? — прошептал он, у него, словно в их первый раз, охрип голос. Мелания печально улыбнулась и погладила его по ладони. — Не шучу. Я благодарна тебе за чудесное время, но нам обоим пора отдохнуть друг от друга. И продолжить свой путь. Надеюсь, мы останемся хорошими друзьями. Она допила вино и встала, отодвинув стул. Мир плыл у Долохова перед глазами. Но когда она попыталась пройти мимо него, он успел ухватить её за запястье и прижал её ладонь к своей щеке. — Я люблю тебя, — прошептал он, пытаясь потянуть её на себя. Мелания погладила его по волосам, пряча глаза под подрагивающими ресницами, но в них не было печали, одно равнодушие и толика жалости. Долохов стерпел и это. — Ты ведь тоже любишь меня? — это прозвучало как вопрос. И, произнося это, он перешёл от яростной уверенности в них к отчаянию и сомнениям. Мелания покачала головой. — Не люблю. И никогда не любила. Эти слова настолько ударили его, что он отпустил её. И она ушла, натягивая перчатки. Он не смирился. Конечно же, он не смирился. Домой он не вернулся в тот вечер, а, прихватив бутылку огневиски, пошёл к ней. Арктурус сказал ему, что её нет дома и как-то сочувствующе посмотрел на него; Долохов ему не поверил. И Арктурус не смог его остановить. Но Мелании не было. Её не было ни у подруг, ни у любовников, которых он знал и с которыми — безусловно со всеми, кого знал — устраивал дуэли. И у него дома её не было: Долохов думал, она вернётся за вещами, но когда он сам утром переступил порог своей квартиры, не обнаружил там даже её расчески. Только постель и ковёр хранили её запах. И он проводил под её балконом дни и ночи напролёт, когда совсем отчаялся найти её у знакомых. Но лишь Арктурус изредка смотрел на него в окно. Долохов пил и оставался на месте, он точно знал, что если они с Меланией поговорят, если он её поцелует, все наладится. Они ведь действительно любили друг друга. Но вместо Мелании в нему на четвёртый день вышла Вальбурга, которая — Долохов слышал — уехала с мужем в Италию, но выглядела она отнюдь не счастливой. Она села рядом. — Давно не виделись, — и потянулась к его огневиски. Только сделав пару глотков, она заговорила вновь. — Мелания уехала во Францию. Я не должна тебе этого говорить, потому что она решила дать тебе время успокоиться и не показывать тебе своего нового любовника какое-то время. Но ты же мне всё равно не поверишь. — Ты никогда её не любила, — бросил Долохов, вставая. — И только ради нашей былой дружбы я тебя не убью за эти слова. Вальбурга закатила глаза. — И ты всё равно кого-то убьёшь, — закончила она тихо. — Она в Версале. Долохов был уверен, что она лгала. Хотя бы насчёт любовника. Но тем же вечером заказал себе портал в Версаль, и ему его не дали. Бывший Мелании подал на него заявление за нападение и вторжение в его квартиру — приближался суд. Долохов расхохотался, когда услышал это. Ему ничего не стоило найти незаконный способ навестить Францию. Она была в Версале; Долохов сразу увидел её на веранде дома Блэков: Мелания лежала в шезлонге в объятиях какого-то незнакомого ему мужчины. И его руки сжимали её грудь, а её ноги оплетали его талию. Долохов бы удивился, как они ещё не упали, но боль ударила в живот и заполнила всё тело. Он помнил только, как оказался рядом. Вскинул палочку и выкрикнул «Круцио». Он не попал. Мужчина вскочил с места, пытаясь наложить щит. Долохов замахнулся ещё раз. Мелания рассмеялась. — Перестань, Тони. Это глупо, — она медленно поднялась из шезлонга. — Не веди себя как ребёнок. Он смотрел, как она приближалась к нему. Её ладонь коснулась его вытянутой руки и опустила её. Долохов мог только смотреть Мелании в глаза, его грудь тяжело вздымалась. — Между нами всё кончено, — он и не знал, что её голос может звучать столь жёстко. — Ты не настолько интересен мне, чтобы быть с тобой дольше. Я тобой пресыщена, но знаю тебя слишком хорошо. Я знаю, что ты можешь убить меня или Эвана, — она качнула головой в сторону своего любовника и усмехнулась. — Но ты не сможешь. Ты никогда не сможешь причинить мне боль. Он почувствовал, как его лицо дёрнулось. — Ты любишь меня, но мне не нужна твоя любовь, пойми это. И уходи. Он думал, что убьёт её любовника, чтобы она ни говорила. Уж это он точно мог и собирался сделать. Но мракоборцы скрутили его именно в тот момент, когда Мелания убрала свою руку, сжимавшую его правое запястье. И она не могла их не видеть. Долохов сопротивлялся. Последнее, что он видел её спокойные серые глаза. Очнулся он уже в Азкабане. И то, что происходило, помнил смутно, потому что в забытьи он обнимал её, словно в их первую ночь. А, проснувшись, почувствовал, как это воспоминание серебристой дымкой выскальзывало из него. И увидел склонённое к нему лицо: не Мелании, а дементора — Долохов понял это не сразу. Ему казалось, он бредил: во снах он был с Меланией, и его сны были подобны сладким грёзам, кошмар же преследовал его наяву. Ему казалось, что реальность — это сны. Или ему хотелось, чтобы так казалось. Он чувствовал чужие поцелуи на своих губах, а потом старался поцелуев как раз и избежать. Дементоры тянули к нему свои лапы и пытались забрать Меланию. С каждым днём Долохов мог вспомнить о ней всё меньше, и светлее оставшихся воспоминаний у него не было ничего. Потом его отпустили. Вальбурга встретила его после суда с бутылкой огневиски. — Мне нужно проснуться, — сказал Долохов, прикладываясь к горлу. Вальбурга кивнула. И они думали оба о совершенно разных вещах. Только потом он узнал, что именно Вальбурга подкупила судей Визенгамота, чтобы его признали невиновным — его собственный сейф оказался пустым, когда он захотел вернуть долг. Но тогда он злился, сам не зная, почему. За то, что она не оставляла его одного. В квартире было пусто: не было ни Мелании, ни её следов. Вальбурга постаралась уложить его спать. И Долохов согласился, надеясь проснуться, но ему впервые ничего не снилось — сплошная темнота. Он пришёл в себя под вечер. В комнате было открыто окно, постель была чистой. Долохов с трудом встал и достал бутылку огневиски из тумбочки. Он случайно расплескал её на ковёр и, упав, завыл в голос, не чувствуя аромата лаванды, только медовый запах расплескавшегося по полу огневиски. Огневиски немного ему помогло. И когда ему наконец удалось принять реальность, они не расставались несколько лет — отчёт времени Долохов не вёл, а у Вальбурги никогда не спрашивал. Ему не хотелось об этом помнить. *** Особенно сейчас, когда его жизнь обрела смысл. Долохов не был счастлив. Но, глядя на сидящую в его квартире, Меланию и не хотел. Сказки в его жизни хватило. После неё был отходняк, словно от наркотиков: жизнь до сих пор казалась слишком серой, а на закатной солнце Долохов смотреть не мог. Он усмехнулся. Мелания засмеялась, опускаясь на ковёр, и складки её светло-голубого платья зашуршали. — Помнишь, как ты помогал мне собираться на приёмы? Ты был таким душкой, — сказала она, словно это было для неё действительно лишь безоблачно-счастливым воспоминанием. Долохов кивнул, садясь рядом — за её спиной. Она прижалась к нему, и он втянул запах её духов — по-прежнему тех же, сводивших его с ума когда-то. Их аромат путался у неё в волосах. — Ты ведь так любил меня? Он осторожно коснулся синяка на её шее. — Это сделал твой муж? — вряд ли. Долохов общался с ним пару раз, у того был роман с Кассиопеей Блэк. И он уже давно не интересовался любовными приключениями жены. Они ссорились разве что из-за денег. Мелания кивнула. — Да, он говорит, что я слишком много трачу. Хотел запереть меня дома. Но я попыталась вырваться. И он избил меня. Ты знаешь, что он умеет насылать круцио? — она слабо улыбнулась. — Я не знала, — её голос вновь звучал тускло. Долохов почти поверил. — Я ведь и вправду любил тебя, Мелания, — сказал он, целуя место удара «Арктуруса». — Очень любил. Я забывал обо всём, буквально с ума сходил. Думал, мы будем вместе всегда. Она подалась ближе, отводя голову в бок, чтобы ему было удобнее целовать её шею. — Я думал, я умру, когда ты покинула меня. Ещё никогда я не был так слаб и жалок, — он опалил дыханием её кожу возле плеча. — Я и сейчас люблю тебя — это ты хочешь знать? — поцелуй был мягким. — Да вот только я больше не могу позволить себе быть слабым. Она вздрогнула в его объятиях и попыталась обернуться, чтобы накрыть его губы поцелуем и уговорить так. Всё оказалось не так легко, как она подумала миг назад. Долохов подавил усмешку. — Поэтому ты зря пришла ко мне, — он позволил ей взглянуть ему в глаза и даже поцеловать. Но это не длилось долго: он отстранился. — Авада Кедавра. Мелания бы упала, если бы он её не поддержал. Её глаза широко распахнулись, с удивлением взирая на него из-под слипшихся ресниц. Долохов аккуратно опустил её на ковёр рядом с собой и с наслаждением осторожно перебрал в пальцах её серебрящиеся пряди, разметавшиеся по полу. Мелания улыбалась. — Я определённо всё ещё тебя люблю.