Говорить

Салазар с самого детства знал: травы надо собирать на рассвете или в вечерний час, когда сумерки только стелились по земле, а приоткрытая дверь слегка поскрипывала на ветру. Стоило взяться за стебель минутой позже, когда солнце уже сияло ярче или напротив, совсем скрывалось с горизонта, и Салазар видел, как цветок мать-и-мачехи потухал в его пальцах. А зелье, которое можно было бы сварить из него, отдавало горечью. Магглорожденные студенты хмыкали, зелья у них получались и работали в любое время сбора трав. Что им нужно было еще? Даже стоя спиной к ним Салазар видел, как они закатывали глаза, но, склоняясь над котлом, Салазар чувствовал примешивающийся затхлый запах. И никому не мог это объяснить. Ровена отмахивалась, Годрик хмыкал в бороду, едва не хохоча. Хельга предлагала выпить чаю с мятой. «Уж ее-то необязательно собирать на рассвете, верно, Салазар?» — скалился Годрик. Салазар думал, что однажды подмешает несколько капель Живой смерти ему в вино. И усмехался, пряча за оскалом раздражение. Злость вскипала, бурлящая и готовая перелиться через края котла, Салазар с трудом сдерживал её в себе. Гиперион успокаивающе шипел, когда он спускался к нему. — Они ничего не понимают, — втолковывал он сворачивающему кольцами на его коленях василиску. — Сначала станут собирать травы днём, а потом они Патронус будут проходить на шестом курсе, — никто не видел связи меж этим, даже Ровена. Но Салазар знал — те, кто упрощают для себя одно, упростят и другое и не постигнут всей сути, всей мощи, что им дарована. — Они извращают то, чего не знают. Гиперион качал головой, прислушиваясь к его словам. — Они относятся к магии как к должному, а не как к дару, — согласливо шипел он. — Они ее недостойны. Убеждение это крепло в Салазаре день ото дня. А однажды он и вовсе застал своих студентов за приготовлением мяса в котле из-под зелий. Годрик бы лишь посмеялся и попросил бы угостить. Салазар вознегодовал; за штрафные балы Гриффиндору ему же ещё и влетело от коллег, считавших его предвзятым. Салазар не стал ничего объяснять: он уже не видел в этом смысла. Занятия по зельеварению он упорно ставил на рассвете; тащить школьников в Запретный Лес ночью ему не разрешили единогласно. И недовольные заспанные лица были привычным зрелищем, на которое Салазар уже давно не обращал внимания; ему хотелось забыть об этом, когда капельки росы скатывались ему в ладонь. — Травы перешептываются, — говорил он совсем тихо, заставляя умолкнуть окружающих его студентов, которые если и не любили его, то всё ещё боялись — это точно. И он прислушивался к шороху, раздававшемуся вокруг. Маленькая мисс Малфой смотрела на него внимательно, сидя на траве, трепещущие цветки душицы млели в её тонких пальцах. — Каждую можно различить по шепоту. У вербены он тише, рута едва слышна, а вот колокольчики почти звенят, стоит ветру к ним прикоснуться. Салазар слышал, как кто-то зевнул. — Я читала легенду, что на рассвете и закате приоткрывается дверь, чтобы впустить день и ночь, которые должны сменить друг друга на земле, — тихо сказала мисс Малфой, вскинув на него серебристо-серые глаза. Кто-то за её спиной хмыкнул. — Или что в неё проникает солнце, всплывая на небосклон. Салазар улыбнулся и сдержал порыв коснуться её волос, на которые с листьев осины падали капли росы. — Десять баллов Слизерину, — сказал он. — Очень красивая легенда, мисс Малфой. Салазар оставался в Хогвартсе ради таких, как она: в какой-то момент он перестал обращать внимание на тех учеников, которым было всё равно, и уже не пытался донести до них то, к чему они так не хотели прислушиваться. Он выбирал себе «любимчиков»: мистер Блэк с поразительным талантом к тёмной магии, мистер Уизли, чувствовавший рецепт зелья, а не только знавший его наизусть, маленькая мисс Малфой, ловившая каждое его слово и слышавшая перешёптывания трав, Елена, бедная Елена Равенкло, которую все упрекали в том, что она не была настолько же талантлива, как и её мать, не способная выучить всех заклинаний, но видевшая нити магии в воздухе. Ради них Салазар оставался в школе. Но не остался до конца. — Они все чистокровные, — прошипел как-то Гиперион, раскачиваясь перед ним. Теперь он уже не заползал на колени, слишком был велик, но Салазар гладил его чешуйчатую голову, как и прежде, а Гиперион подставлялся под каждое его прикосновение. — Чистокровные ценят то, что им дано. Грязнокровки лишь… — Играются, — закончил за него Салазар. — Пытаются подстроить под себя мир, который был скрыт от их глаз. — Салазар, это неправильно, — проговорила Ровена, когда в начале нового года он вновь не взял к себе на курс ни одного маглорождённого студента. Салазар пожал плечами в ответ, не отрываясь от проверки контрольных работ: мистер Оливандер считал, что дурманящая настойка заставляет человека испытывать влечение к другому, а мисс Смит назвала безоар ядом. — Салазар, ты меня слышишь? — кулак Годрика приземлился прямо на стол перед ним; Салазар вскинул взгляд, пытаясь придержать подпрыгнувшую чернильницу. Это ему не удалось, и чернила растеклись по работе мисс Кален — не очень-то хотелось её проверять. — Чтобы я тебя слышал, не надо орать, — Салазар его не слушал и в общем-то давно перестал, их дружба с Годриком трещала по швам — они друг друга не понимали. Салазар проводил время с учениками, либо среди перешёптывающихся трав, либо с Гиперионом, который был всегда рад его увидеть. — НЕТ! — крик Годрика был похож на вопль, а щёки приобрели пунцовый оттенок. — Нет, потому что я хочу, чтобы ты меня услышал, — последнее слово он произнёс почти по слогам, склонившись к Салазару через стол. Тот встретил его болезненно блестящий гневом взгляд спокойно, почти равнодушно. — ХВАТИТ, хватит вести себя, как дерьмо. Они ничем не хуже, если их родители не были магами. — Ошибаешься, — сказал Салазар негромко: он тоже считал так раньше, но не теперь, жизнь убедила его в обратном. Годрик стал похожим на помидор, раздался задушенный вскрик, очень похожий на «Годрик, не надо». И тяжёлый кулак едва не угодил Салазару в лицо. Годрик отлетел на несколько метров, ударившись спиной о стену. — Ублюдок, — прорычал он. Салазар встал. Хельга кинулась к Годрику. Ровена опустила взгляд, стоило ему посмотреть на неё, но он увидел достаточно — она осуждала именно его. Тем вечером он ушёл. — Ты отправишься со мной? — спросил он у Гипериона, хотя заранее предугадал ответ. Гиперион покачал головой, приподнимаясь от земли и свернувшись кольцами. — Моё место здесь. Салазар кивнул. И залился злым хохотом, в эхе которого от стен отражалась нарастающая обида.