Говорить

Брак оказался разочаровывающе скучным: Элла грезила о настоящей любви, от которой захватывало бы дух, и Сигнус любил её. Он сдувал с неё пылинки и смотрел с обожанием, но от его нежности уже на второй месяц их брака Эллу начало тошнить. А она вовсе не была беременна, как подумала поначалу. Сигнус целовал её в висок, обнимал со спины и постоянно, постоянно стремился её коснуться, даже когда они были на людях. Элла пила вино и едва не шипела сквозь плотно стиснутые зубы. Её это раздражало, и она не могла понять, что было не так. Всё абсолютно соответствовало её мечте: муж, в которого она — казалось прежде — была влюблена, носил её на руках. Элла же готова была убежать. — Слащаво, верно? — Альфард бросил на неё взгляд из-под утренней газеты и потянулся за чашкой кофе, стоявшей на подлокотнике. — На вас тошно смотреть, такие милые. Элла ему не ответила, обессиленно рухнув на стул. Сигнус только что ушёл, оставив на её губах поцелуй со вкусом только что съеденной им яичницы и черничного джема. Элле хотелось блевать. — Тебе это тоже уже надоело, — продолжил Альфард с усмешкой и отложил газету себе на колени. — Что так? Элле захотелось его проклясть, вместо этого она потянулась к стакану апельсинового сока и вылила его в себя. Она не должна была отвечать, вместо этого стоило послать Альфарда к дементорам, забрать у него газету и уйти. — Я думала всё будет по-другому, — призналась она устало и совсем уж обречённо: — У тебя есть огневиски? Альфард взмахом палочки отправил ей в руки свою чашку кофе. — Только коньяк. Элла засмеялась; её руки дрожали, поэтому она едва не расплескала напиток, пытаясь его пригубить. В кофе действительно явственно чувствовался вкус коньяка. И Элла послала Альфарду благодарную, вялую улыбку, тот усмехнулся в ответ краешком губ, отчего его лицо передёрнулось и стало некрасивым. — Как «по-другому»? — спросил он, наблюдая за ней; обычно по утрам он не вылезал из-за газеты и лишь закатывал глаза, когда Сигнус целовал Эллу, а Вальбурга, дожёвывая на ходу бутерброд, пыталась утянуть его кофе. Теперь-то Элла поняла, почему. И ей стало смешно, хотя от его вопроса хотелось выть. — Не знаю, — она повела плечами, уткнувшись взглядом в чашку. — Возможно, красивее. Или… Я правда не знаю. Я чувствовала себя счастливой, когда мы прятались от всех под сенью сирени и целовались. Чувствовала себя счастливой, когда мы танцевали, а наши руки едва соприкасались. И думала, что так будет всегда. И первое время так и было. — А потом бабочки в животе сдохли, — хмыкнул Альфард, складывая газету. — Бывает, что ж… Я иду в маггловский клуб сегодня. Не хочешь присоединиться? Элла не хотела: она не любила громкую музыку и тем более — магглов. Но кивнула. В ту ночь они с Альфардом переспали. И Элла не была уверена, что ей понравилась: она помнила лишь, что была очень и очень пьяна и у неё кружилась голова, а в глазах танцевали разноцветные огни. — Ты кажешься счастливой, — прошептал Альфард, пробравшись к ней сквозь толпу танцующих. Его рука обвилась вокруг её талии; Элла вскинула на него помутившийся взгляд. В его глазах фиолетовые искры сменились ярко-зелёными, а по щеке скользнула алая полоса света. — Возможно, — шепнула Элла и прогнулась в спине, откидываясь на его руку. Смех сорвался с её губ, и Альфард её закружил: она чувствовала, что он вот-вот её поцелует. Он поцеловал, и она ничего не ощутила: никакого вкуса, возможно, потому что они оба пили виски. Ей понравилось. Наутро она проснулась с головной болью в своей постели; Сигнус протянул ей чай, горький, словно зелье от похмелья, и улыбнулся. — Альфард сказал, что вы вчера неплохо провели время. Элла вспомнила, насколько неплохо, и вздрогнула, вскинув на Сигнуса испуганный взгляд. Но муж казался безмятежным. — Ты не злишься? — тихо спросила она, разглядывая его. Он покачал головой, вновь улыбаясь, и склонился к ней; его губы нежно коснулись её виска и скользнули по щеке. — Конечно, нет. Почему бы тебе не развлечься? — Элле захотелось его обнять, но тошнота подкатила к голову — надо было меньше пить. — Но я скучал, — а затем последовал поцелуй, и Сигнуса совсем не волновало, что от неё разило перегаром за километр. Элла старалась дышать. — До встречи вечером. Когда он ушёл, её всё-таки вырвало. Альфард ввалился в её комнату через пять минут и рухнул на кровать. Элла даже не стала на него смотреть, разглядывая себя в зеркале. — Выглядишь паршиво, — прокомментировал он и в целом был прав. Зрелище было малоприятное: волосы спутались, губы совсем побелели, глаза были красными, засосов на шее почему-то не было. — Я знаю, что тебе поможет. Элла покачала головой. — Если ты расскажешь Сигнусу о том, что произошло… — В ваших отношениях появятся острые ощущения, — хохотнул он, прерывая её. И она, схватившись за палочку, отправила в него проклятие, которое Альфард, к сожалению, легко отбил. — Я буду нем как рыба. Обещаю. Элла ему не поверила, но, скинув пеньюар с плеч, надела свою любимую голубую мантию и вложила пальцы в его ладонь, соглашаясь пойти с Альфардом куда угодно. После трёх бутылок огневиски секс с пришедшим с работы Сигнусом даже не показался ей в тягость: Элла слегка стонала и прятала лицо в подушках. Но это не меняло того, что с Сигнусом ей всё ещё было скучно, а его нежность душила её. Альфард же открывал целый мир развлечений, каждый миг с ним казался глотком свободы. Хотя его присутствие рядом ничего не меняло. И он это знал. Но их обоих это не волновало, когда каждое утро, которое начиналось для них в полвторого дня, он откладывал газету в сторону, а Элла опускалась ему на колени, сверкая шальным взглядом. — Давай зажжем, — шептала она. — Снова. Он отпивал кофе прежде, чем поцеловать её. — Как пожелаешь, дорогая. Элла его вовсе не любила; они и спали-то в основном по пьяни и без каких-либо чувств друг к другу. Просто потому что с Сигнусом ей не хотелось, а Альфард был рядом. После их ночей прийти в себя Элле не помогал даже зелёный чай с листьями мяты и капелькой зелья от похмелья, поэтому она тянулась к кофе Альфарда. Он лишь хохотал в ответ.  — Сколько огневиски влезет в тебя в этот раз? Элла смеялась и чувствовала себя по-настоящему счастливой, пока Сигнус без какой-либо радости на лице не сообщил ей, что они наконец переезжают от родителей.