Говорить

Нарцисса стала его презирать; это было и раньше — Люциус всегда видел презрение в уголках её глаз, но сейчас она даже перестала это скрывать. Напротив, каждое её движение подчёркивало то пренебрежение, с которым она к нему относилась. Она кривила губы, смотрела на него будто бы снизу вверх, отвечала на его вопросы с видимой неохотой, словно решая, а стоит ли отвечать, и совсем с ним не разговаривала. Люциус хотел её задушить. Потому что это была абсолютно её вина. Он говорил ей: — В поместье завтра опять будет обыск. И Нарцисса бросала на него высокомерный взгляд, а потом хмыкала. — Понятно, — в её тоне отчётливо звучало лишь одно — «какое же ты ничтожество, ты даже не можешь защитить свою семью. Опять». Она отпивала вина из бокала и уходила, словно бы даже минута в его обществе была невыносима. И Люциус представлял, как отправит в её спину Круциатус, потому что в этих обысках была её вина. Если бы Тёмный Лорд не пал, их бы никто не обыскивал. Они бы были на вершине, а не прятались бы в особняке, поджав хвост и испытывая унижение от каждого выхода в свет. У них были бы деньги — их не пришлось бы тратить на взятки Визенгамоту, влияние, сила. И никто бы не посмел усмехнуться им в лицо или грубо пошутить за спиной. Но она соврала, что Поттер был мёртв. И Тёмный Лорд умер. И после этого она ещё смела его презирать. Во всех их бедах она была виновата более всего. Но даже Драко почему-то так не считал. — Наша семья вернёт своё влияние, — пообещал Люциус ей, когда пришлось сообщать об очередных грядущих обысках. Пообещал не столько ей, сколько самому себе, ужаленному её презрительной усмешкой. И Нарцисса расхохоталась. Люциус сжал палочку в кармане мантии. Ему ничего не стоило наложить на неё Круциатус, но было нельзя, нельзя — мракоборцы отслеживали все заклинания, которые использовала их семья. Особенно он. Иначе… Нарцисса бы не продержалась безнаказанной так долго. Она улыбнулась, видя, с каким выражением он на неё смотрит; его скулы сводило от злости. — Все твои слова — лишь пустой звук, Люциус, — его имя она произнесла тем же тоном, что другие произносят слова «слизняк», «ничтожество», «червяк». И Люциус покрепче сжал палочку — бросить Нарциссу в стену он всё ещё мог. — Это твоя вина, — произнёс он с расстановкой то, что уже давно должен был ей сказать. — Это лишь твоя вина. Она выгнула бровь; и он отчётливо увидел в её лице и насмешку, и снисхождение, брезгливое снисхождение, и даже тень сочувствия. — Ты так считаешь? — спросила она. — Тогда ты ещё более глуп, чем я полагала, — она сделала шаг к нему и взглянула в глаза. — Открою тебе тайну: при Тёмном Лорде лучше бы не было. Нашей семье бы не было. А то сам-то ты этого до самой смерти не поймёшь. И она рассмеялась — почти как сестра.