Дух Индры

      Два свечных фонаря слабо освещали длинный узкий коридор подземного уровня монастыря, по которому неспешно передвигались три человека. Низкий потолок давил, стены помещения со множеством ответвлений располагались слишком близко друг к другу и создавали ощущение замкнутого пространства. Слева и справа по проходу находились двери, напоминающие Врата Рашомона¹, с изображением демонических лиц, ликов ворона тэнгу², черепов техники Сусаноо на различных стадиях. К каждой имелись специальные ключи или печати, снимающие замки, а также особая процедура, приводящая к открытию, единственная в своём роде. Только при полном соблюдении условий деревянные створки являли реликвии посетителю; малейшее нарушение алгоритма неизбежно призывало демонических существ, вершащих правосудие над чужаками. Ещё ни разу за всю историю обители враги не смогли подобраться к свиткам, чем по праву гордились служители.       Такая сложная система охраны создавалась на протяжении нескольких столетий и работала в совершенстве без каких-либо сбоев, сохраняя бесценные материалы для следующих поколений. Доступ к этим документам даже монахам был ограничен. Лишь настоятелю и нескольким его приближённым путь сюда был открыт в любое время дня и ночи, хотя такой привилегией пользовались далеко не все. Записанная в летописях история фамилии Учиха была витиевата и непоследовательна: одни книги противоречили другим, а некоторые исторические эпохи вовсе не освещались; техники Катона, открывавшиеся в свитках, имели самые высокие уровни сложности, а секреты Шарингана могли раскрыть только те, кто им обладал, поэтому большинство служителей, родившихся вне «проклятого клана» и получивших дозволение сюда войти, предпочитало изучать другие рукописи, не тратя часы попусту.       Нынешний настоятель обители, размеренно следующий за мальчиком с фонарём, боготворил это место, в котором провёл лучшие годы своей жизни. Здесь он изучал события давно минувших дней, техники, многократно превосходящие огненный шар мощью и количеством требуемой чакры, а также сохранившиеся записи глав семьи Учиха. Пожалуй, эта часть здешних сокровищ была самая интересная. Многие главы великой фамилии вели дневники, в которых повествовали о происходящих событиях, заключённых перемириях или, наоборот, разгорающихся конфликтах. Рассказывали они и о кланах, что теперь существовали только в виде иероглифов на рассыпающихся от времени документах, ибо были безвозвратно уничтожены в тёмные лета истории, о своих философских воззрениях, о том, как представляли будущее дома, и дзюцу, впечатливших их больше всего или созданных ими. Были и такие материалы, в которых якобы рассказывалось о шиноби, что время от времени рождался в клане и защищал его всеми силами от всевозможных угроз, исходящих от представителей других фамилий и прежде всего потомков Ашуры, второго сына Мудреца Шести Путей. Он будто был самим Ооцуцуки Индрой, являвшимся в этот мир, чтобы оберегать его детей и продолжать нескончаемую войну с воплощением младшего брата в неизменной попытке навсегда освободить эту землю. Так это было или нет, никто сказать точно не мог, но тот человек, судя по летописям, представлял роду неоспоримые доказательства правоты, и Учихи, как верные псы, шли за ним, куда бы воин ни указал.       Но самым главным, за что настоятель любил это место, было то, что здесь отсутствовали кровь, как на полях брани, стоны раненых и умирающих за клан и свои убеждения, боль потери близких и любимых ― существовали лишь покой, гармония и неизменная история тех событий, что уже никогда не повторятся. Пожилой мужчина отнюдь не был трусом ― просто его дух и качества были чужды миру ниндзя с нескончаемыми войнами и жертвами. Он и так похоронил многих из дорогих ему людей и мечтал о спокойствии и безмятежности. Разве это такое неисполнимое желание?       Мальчик, шедший впереди, остановился у стены, являющейся тупиком, приподнял фонарь и отошёл немного в сторону, чтобы не мешать мастеру. Свечи в подсвечниках на стенах были потушены, но старик, довольствуясь только двумя источниками света, мог бы проделать всю процедуру даже вслепую, ибо делал это столько раз, что давно сбился со счёту. Из рукава кашая он достал небольшой свиток и кинул его на пол; тот упал и развернулся, открывая присутствующим письмена. Монах сложил одной рукой несколько печатей и, сконцентрировав чакру, наполнил ею трость, которую поставил в центр свитка. Техника призвала ещё одни врата, изображающие Сусаноо кого-то из Учих, быть может, самого основателя. Сделав шаг вперёд и сложив уже другую последовательность печатей, настоятель прикоснулся к двери и направил в неё поток чакры, предрасположенной к стихии Огня. Та, тихонько скрипнув, отворила створки, приглашая посетителей.       Небольшое помещение содержало ряды полок у самых стен с бесчисленным количеством свитков и книг самых разных степеней древности ― от тех, что были переписаны с более старых документов буквально вчера, до тех, что лежали здесь с незапамятных времён. В центре стоял стол, на котором расположились несколько потушенных свечных ламп, со стульями, что было весьма удобно при длительном пребывании в этом месте монахов-переписчиков. Итачи с настоятелем вошли в комнату, в то время как послушник остался в коридоре, не смея нарушать запрет, ибо дозволения находиться здесь у него не было.       Учиха, держа в руке фонарь, огляделся и попытался представить, сколько бесценных знаний хранилось в этом месте. В библиотеке его софу в деревне было не меньшее количество свитков, и, наверное, то место могло посоперничать с этим, но здешние документы явно были старше. За чтением Итачи проводил часы напролёт, особенно ему нравились рассказы и заметки, написанные представителями клана, книги по философии и романы о жизни шиноби. В них он мог погружаться с головой, совершенно забывая о приёмах пищи и собраниях семьи, испытывая самые разнообразные чувства и эмоции, что не позволял себе демонстрировать окружающим. Правда, ухудшение зрения отбирало у него и эту радость, которых в его жизни было крайне мало, а попросить кого-нибудь из близких ему почитать Итачи не позволяли гордость и чувство собственного достоинства.       ― Какие документы вы хотели забрать? ― неожиданно спросил монах, вырвав Итачи из глубоких раздумий.       ― Те, что непосредственно относятся к теме перерождений Индры-сама, ― как обычно, сдержанно и спокойно ответил Итачи и поставил фонарь на стол.       Сейчас Учиха был безмерно рад, что оставил Саске в том храме, потому что на эту тему при нём категорически запретил разговаривать софу.       ― Позвольте спросить: зачем они вам? Или вы уже опознали основателя среди членов нашей фамилии?       Настоятеля очень интересовал этот момент, но, живя здесь, он был лишён возможности получить эту информацию лично из уст бывшего главы клана, а спрашивать это в письме было крайне рискованно.       ― Мой дедушка считает, что да… Но сам я в этом пока не до конца уверен, ― нехотя ответил Итачи, закрыв глаза, точно не желая принимать истину.       Не то чтобы Итачи не доверял своему софу ― просто мысль о том, что тот человек ― реинкарнация Индры-сама, была ему не по душе.       ― Насколько я помню, последним воплощением Ооцуцуки-сама был Учиха Мадара-сама, покинувший нас больше тридцати лет назад, ― старик подошёл к одной из полок, опираясь на трость, и стал внимательно рассматривать свитки, даже не открывая их, словно чувствуя, какие сведения в них содержались. ― Я настолько стар, что ещё застал то время, когда он возглавлял наш род, хотя мне и было тогда совсем немного лет. От него всегда исходили невероятная энергия и своеобразный шарм, а о его харизме ходили легенды. Говорят, ваш предок свёл с ума не одну девушку, ― монах, обернувшись и поглядев на гостя, по-доброму улыбнулся, так что в уголках выцветших глаз собралось множество морщинок, ― хотя его сердце смогла украсть только одна женщина.       Итачи знал эту историю наизусть, поскольку та была самой любимой у софу и он рассказывал её внукам множество раз. Родители дедушки познакомились при довольно печальных обстоятельствах, но с того дня больше не расставались. Их союз, подаривший клану сильных потомков, можно было назвать вполне удачным: жена дополняла Мадару и умела сдерживать его своенравные порывы, направляя в нужное русло, была верной и одаривала Учиху безграничной любовью и заботой ― такой, какую ему не смог бы подарить никто в целом мире. После её смерти бывший глава фамилии прожил всего месяц, ибо его дух умер вместе с ней.       ― Пожалуй, вы правы, ― коротко произнёс Итачи, кивнув.       Учиха не был падок на женщин, и ему было сложно понять, как можно испытывать по отношению к ним такие сильные эмоции. Подобные чувства он хранил лишь к Саске, но они строго вписывались в разряд братских. Хотя в последнее время в его голове всё чаще стала появляться мысль о том, что так просто главой клана ему стать не позволят…       ― Если мне не изменяет память, именно она больше всего занималась интересующей вас темой. Но даже мне, хранителю этой библиотеки, неизвестны её умозаключения, так как её дневники тщательно оберегает ваш софу, не подпуская к ним никого, ― мужчина указал рукоятью трости на ряд документов на полке, и Итачи, без лишних вопросов достав свиток из сумки, прикреплённой к поясу сзади, стал запечатывать в него материалы, чтобы те занимали меньше места. ― Только здесь не хватает пары штук ― они находятся у Сакуры.       Итачи не мог понять, как жрица получила доступ к этим бумагам, но говорить по этому поводу благоразумно ничего не стал, тем более не собирался злиться. Если его дедушка доверял этому человеку, было ли у него право не делать то же самое?       ― Я могу у неё их забрать?       ― Думаю, что она не будет этому препятствовать…

***

      Саске сидел на ступеньках у подножия статуи Индры, прислонившись спиной к каменному изваянию. Он, полностью погрузившись в свои размышления, не старался думать о чём-то конкретном: одна мысль сменяла другую, а на место той приходила новая. Его определённо заинтересовал этот храм и монастырь, в особенности наличие изображений Шаринганов на куполе. Зачем монахи решили запечатлеть их Кеккей Генкай, ему было совершенно непонятно. Единственная догадка, настойчиво бившаяся в сознании, заключалась в следующем: шиноби, чьи додзюцу украшали свод, были каким-то образом связаны с основателем. Софу как-то обмолвился, что Ооцуцуки никогда не покидал клан ― просто являлся им то в одном образе, то в другом, преследуя намеченные цели и направляя род в нужное русло. Насколько Учиха знал, последним воплощением предка был Мадара, который умер ещё до рождения младшего сына Фугаку. Об этом ему тоже поведал дедушка, буквально преклонявшийся перед своим отцом и считавший его величайшим если не из всех ниндзя, то уж среди Учих точно. Бывший глава семьи безоговорочно считал, что задача любого поколения фамилии ― найти и опознать возродившегося основателя по особым приметам, после чего вернуть тому память. Как потомки Индры собирались разыскивать своего прапредка и тем более наполнять того воспоминаниями, Саске не знал и знать не хотел. Подчиняться кому-то, кто пусть в прошлых жизнях и сделал немало хорошего для дома, он принципиально не собирался. А семья, видимо, только и ждала наступления этого дня.       Итачи и два монаха не так давно покинули зал, чтобы найти в здешнем хранилище кое-какие ценные свитки, которые следовало в срочном порядке передать отцу. В подробности содержимого тех документов Саске особо не вдавался ― Итачи сказал лишь, что материал имел непосредственное отношение к прародителю. Этого младшему Учихе было более чем достаточно. Услышав о том, что аники хотел забрать несколько важных свитков, настоятель напрягся, но немедленно согласился их отдать, хотя его мимика и выражала долю несогласия. Боялся ли он главы клана, или его наследника, или что род перестанет опекать храм, а может, и всё вместе взятое? Саске не знал точного ответа на данный вопрос, да и старик не походил на труса. Во всяком случае, служители не хотели портить с великим домом отношения, которые завязались почти тысячу лет назад, из-за пары старых пергаментов.       Единственным человеком, кто создавал движение в этом мрачноватом месте, была жрица. Она бережно зажигала те свечи, что уже успели погаснуть, и приносила из маленькой комнаты за статуей новые на замену сгоревшим. Учиха не хотел оставаться здесь ― желание хоть раз взглянуть на хранилище давало о себе знать, ― но Итачи оставил брата приглядывать за девчонкой. Как будто ей угрожала опасность…       Саске абсолютно не понимал, почему для монахов так важна жизнь этой девицы. Она не была сильным воином ― даже не относилась к шиноби, как понял Учиха, ― не принадлежала к известному или почти погибшему роду и не была никому обещана, но к ней относились с большим уважением. Настоятель отзывался о ней так, словно та сошла с небес и почтила их своим присутствием, не иначе. Служители были готовы носить её на руках, если б могли к ней прикасаться, что было строго-настрого запрещено здесь не только потому, что она жрица, но главным образом из-за того, что родилась женщиной. Однако для Саске девчонка не представляла ничего существенного, была не более чем обычной простолюдинкой из соседних деревень, которые населяли ничем непримечательные люди без крупицы чакры: крестьяне, торговцы, рыбаки, охотники и тем подобные.       Но вот уже несколько минут Саске сидел и глядел в её сторону. Сакура, приподняв подол платья, присела на корточки и переставляла свечи в одной только ей известной последовательности, зажигала их при помощи спичек и как ребёнок радовалась этому. Казалось, что разум жрицы уносился далеко-далеко от этого места и мыслями она находилась в каком-то восхитительном царстве, где правили покой, безмятежность и нечто вечное, нерушимое и прекрасное. Девушка поднесла на ладони маленькую, почти сгоревшую восковую фигурку к лицу, осветив его, и, по-доброму улыбнувшись, задула, словно выражая той благодарность за работу. В этом было что-то необычное, что Учиха не мог описать словами, даже магическое, мимолётное и очаровательное, заставившее его приподнять уголки губ. Харуно, почувствовав пристальный посторонний взгляд, обернулась на Саске и посмотрела на него, но лицо Учихи уже не выражало ни единой эмоций.       Сакура поднялась и, беззвучно ступая босыми ногами по холодному мозаичному полу, двинулась к Учихе. Дойдя до ступеней, на которых он сидел, девушка обошла его и отправилась в комнату за статуей. Но, очень быстро вернувшись обратно, остановилась у него за спиной. Саске понял это по шелесту, издаваемому её шёлковым платьем при ходьбе.       ― Извини, ты не мог бы уйти с этого места, ― спустя пару мгновений отстранённо проговорила Сакура. Её голос был тихим, ровным, приятным, в нём не было ни толики смущения, будто она не стеснялась своей просьбы, но и не хотела его тревожить.       Саске развернулся вполоборота и увидел её. Жрица держала коробку всё с теми же свечами и, скорее всего, намеревалась расставить их в этой части зала и зажечь. Он неспешно поднял голову и встретился с ней взглядом. Лицо Сакуры не выражало никаких чувств и походило на лик куклы или статуи, она смотрела на него не так, как в первый раз, не отводя глаз, не краснея, ― словно пронзая насквозь. Учиха нашёл одно объяснение: как и пять минут назад, когда Харуно возилась со свечами у колонн и витражей, сознанием девушка была не здесь.       Парень поднялся, однако на этот раз решил никуда не садиться, а постоять у основания лестницы. Сакура спокойно, без лишней суматохи принялась машинально выполнять знакомую ей работу, не замечая Учихи, словно была одна в храме.       ― Неужели тебе это так нравится? ― спросил Учиха немного неожиданно даже для себя. Периодически он прокручивал в голове подобный вопрос, но не думал его задавать. Видимо, подсознание решило утолить любопытство в обход сознания.       Сакура молчала, то ли не желая отвечать, то ли находя вопрос глупым и бессмысленным, то ли решив, что над ней собирались просто посмеяться.       ― Это понравилось бы ему, а значит, и мне тоже… ― через некоторое время уклончиво сказала она.       ― О ком ты? ― не понял намёка Учиха, но внимательно проследил за её движением, послужившим ему ответом.       Сакура приподнялась и окинула взором монумент основателя одновременно с долей грусти, безмерным уважением и ещё каким-то чувством, какое Саске было сложно разобрать.       ― Откуда ты-то знаешь? ― не унимался он.       В такие моменты в нём рождалась странная сущность, принимающая авторитет лишь нескольких давно знакомых ему людей и ни во что не ставящая остальных. А если те ещё и начинали вести себя в некотором роде высокомерно, то его разум тут же включал механизм, направленный на то, чтобы поставить выскочку на место.       ― Тебе не понять… ― не поднимая головы, произнесла Харуно, даже не подозревая, что рядом вот-вот начнёт «извергаться вулкан», от которого ей уже будет некуда скрыться.       ― Ну, конечно, ты одна у нас тут такая умная. Знаешь, что понравилось бы Индре, а что нет, хотя в тебе даже не течёт его кровь, ― повысил голос Саске, внутри которого медленно, но верно накапливалась злость на безродную выскочку, постепенно отключая аналитическое мышление и уничтожая рамки дозволенного в общении с посторонними людьми.       Жрица поднялась с колен и развернулась, одарив его таким гневным взглядом, что любой бы спрятался или убежал куда подальше. На её лице выступил румянец от негодования, глаза засверкали, как у хищника перед атакой, а губы сжались в тонкую линию. Сказать, что Саске не ожидал услышать от неё яростную тираду, не сказать ничего.       ― Да как ты смеешь произносить его имя без должного уважения. Его ― величайшего шиноби мира, создателя ниндзюцу, старшего сына Мудреца Шести Путей и твоего предка в конце концов! ― чётко и громко говорила она, чуть ли не крича. ― Ты ― ничтожество по сравнению с ним, жалкий червь, смутное генетическое подобие. На месте Индры-сама я бы сгорела от стыда за такого прямого потомка, как ты, ― Сакура выпалила это с таким отвращением, с такой интонацией, что Учихе захотелось либо уйти, либо расправиться с ней за её наглость: и то, и другое мгновенно. ― Я знаю, чего он хочет, единственная, кто знает… И когда я встречу его и верну ему воспоминания…       Не успела жрица закончить, как распахнулись двери, ведущие в зал, и впереди показался Итачи, за которым следовали десятки служителей. Девчонка отвернулась и продолжила то, на чём остановилась, как ни в чём не бывало, в то время как внутри Саске всё клокотало от ненависти… ______ ¹Призыв: Рашомон (эти врата призывал Орочимару в бою с Наруто) — плотно закрытые устрашающие врата, обеспечивающие защиту своему призывателю и способные полностью перехватить физическую атаку оппонента; ²Тэнгу — существо из японских поверий, изображается в облике мужчины огромного роста с красным лицом, длинным носом, иногда с крыльями. Карасу тэнгу (ворон тэнгу) — злое, похожее на ворону существо. Обладал телом человека, крючковатым лицом, маленькой головой, крыльями и когтями.