***
― А-а-ай! ― вскрикнул от резкой боли сидящий на полу глава клана Учиха, когда его возлюбленная в очередной раз с силой потянула за волосы, и инстинктивно схватился за голову. В ту же секунду массивная деревянная расчёска с характерным звуком резко опустилась на тыльную сторону его ладони, оставив красный след величиной со спелый помидор. ― А-а-у-у, ― вспыхнул Мадара, ― больно же. Хочешь меня убить? ― слегка повернувшись, спросил он новоиспечённую Учиху, поглаживая будущий синяк. ― Кто тогда будет защищать клан? ― Я должна привести в порядок твои волосы. Потерпишь ― не ребёнок, ― сквозь зубы раздражённо проговорила она и, положив руки ему на плечи, вернула в прежнее положение. ― Сиди смирно! Когда Мадара сел к ней спиной и выпрямился, Хоши продолжила методично проводить расчёской по тяжёлым волосам и разбирать спутавшиеся за день пряди. Через несколько минут Учиха снова сменил позу на более удобную из-за затёкших ног и стал жаловаться, чем постепенно начал выводить молодую супругу. ― Как мне надоели длинные волосы, ― растирая затёкшую шею, простонал Учиха, ― я их точно скоро обрежу… Не успел Мадара договорить, как на него снова обрушилось несколько ударов. Голова, плечи, шея, спина, досталось даже щеке… Учиха уклонялся как мог, старался закрыться руками и удачно подвернувшейся подушкой, но, решив прекратить бессмысленное и, как он считал, незаслуженное избиение, выставил ладони в надежде на спасение. ― Только посмей, ― кричала Хоши, ― и я тебе обрежу… но не волосы… Учиха приподнялся с колен, отобрав «смертельное оружие», и с жалостью посмотрел на неё. ― Хочешь лишить меня самого главного? И кем же я буду после этого? ― спросил он голосом, наполненным наигранным отчаянием и печалью. Одетая в лёгкое шёлковое кимоно, Хоши вальяжно выставила ногу и коленом приподняла его голову за подбородок. ― Моим рабом… ― возбуждающе ответила она с придыханием. ― Ну не-е-ет… ― протянул Мадара. ― Тогда я, как кот, лишённый всякой радости бытия, буду сутки напролёт спать, есть и гадить в твою обувь. Учиха нахально улыбнулся, притворившись довольным, наевшимся до отвала сметаны котом, крепко обнял её ногу и поцеловал внутреннюю сторону бедра, выступающего из разреза одеяния. Словно не веря такой наглости, Хоши наклонилась к нему. ― Мне нравятся твои волосы, ― медленно и спокойно начала она, ― не вздумай их остричь! ― громко скомандовала Учиха, прежде чем Мадара запечатлел на её губах целомудренный поцелуй. Отодвинувшись, Учиха на ладонях протянул ей расчёску и, склонив голову, точно слуга, прошептал: ― Продолжайте, моя госпожа.***
Саске проснулся ближе к полудню, с неохотой открыв глаза. Ему не хотелось расставаться с прекрасным сном, в котором он был счастлив, как никогда в жизни. Изначально сновидения пугали его неизвестностью, правдоподобностью и неконтролируемостью, и Учиха хотел как можно скорее от них избавиться. Но этот ― тёплый, светлый, наполненный ощущениями радости и счастья, ― напоминал ему несбыточную мечту об идеальном будущем. Он желал снова заснуть и оказаться в том мире, чтобы больше не возвращаться к серой повседневности. Там Саске полностью терял свою личность и сливался с Учихой Мадарой: ему приходилось думать как глава клана и действовать с ним заодно, что, разумеется, не всегда нравилось. Но влюблённость предка и забота, что дарила ему жена, покорили его сердце, заставив задуматься, пусть и ненадолго, о потенциальной девушке. Постепенно пробуждаясь, Саске ещё некоторое время думал как Мадара и, не найдя рядом Хоши, собирался её позвать. Вскоре он осознал, что девушка была лишь очаровательным объектом ночных грёз и растворилась, как только первые лучи солнца коснулись его сомкнутых век. От понимания этого ему становилось невыносимо больно, словно размеренно стучавшее в груди сердце разбилось на тысячи мельчайших острых осколков и нет ни малейшего шанса всё исправить. Ему казалось, что он нашёл самого близкого человека на свете и, познав всю полноту её любви, безвозвратно потерял. Нехотя отойдя ото сна, Саске выудил из памяти прошедший вечер. Вчера, беседуя с братом, он попытался притвориться Учихой Мадарой, чтобы в дальнейшем выведать то, что никто добровольно ему не говорил. И, по-видимому, этот спектакль произвёл на Итачи большое впечатление. Саске давно сообразил, что они с Мадарой каким-то образом связаны, и это не простое генетическое сходство или прямое родство, догадался, что правящая семья знала об этом ― и Сакура, вероятно, тоже, ибо изменить отношение к нему за ночь просто так она не могла. Теперь ему оставалось лишь выяснить истинную суть этого единения любыми доступными способами. «Если они сговорились молчать, то я очень скоро сам во всём разберусь, какую бы цену мне ни пришлось заплатить», ― подумал Саске, дав себе клятву, что именно так и будет. Итачи, как и оба кузена, родился после смерти Мадары и никогда не видел его, но Саске знал родного брата намного лучше тех двоих, поэтому провести его было легче. Благодаря снам он хорошо изучил предка: манеру общения, мировоззрение, пристрастия, достоинства и небольшое количество недостатков, ― поэтому ему не составило никакого труда ввести аники в заблуждение. Пусть реакция Итачи не была столь очевидной из-за блестящей выдержки и безупречного самоконтроля, но её наличие уже доказывало многое. Старший Учиха не только обладал данными о настоящей природе их связи и скрывал это от Саске, но и боялся, что тот всё поймёт. Меньше всего Учиха желал конфликтовать с Итачи, но тот информационный вакуум, в который его против воли заключили, не оставлял выбора. Время детских игр между ними давно прошло ― настал момент принимать взрослые, обдуманные решения, которые будут способствовать защите клана и семьи. И если он сделал первый ход, то придётся идти до самого конца, меняя маски в зависимости от ситуации. Конечно, постоянно выдавать себя за Мадару Саске не собирался: те, кто был знаком с предком, быстро бы всё поняли, да и шанс ошибиться из-за скудной информации о связи возрастал. Однако добыть благодаря этому некоторые сведения и сделать на их основании верные выводы он вполне сможет. Поднявшись с постели, Саске как ни в чём не бывало направился вниз завтракать.***
― За последние сутки больше дюжины человек спросили меня: кто та девушка, что остановилась в вашем доме, и как с ней поступит Тикагэ-сама? ― деликатно начала Манами, сидя перед низким обеденным столом и разливая зелёный чай в три маленькие чашки из глиняного заварочного чайника. ― И что же ты им ответила? ― спросил Учиха, обратив пытливый, пристальный взор на жену. ― То же, что и всегда: сами скоро всё увидите и узнаете. Но сплетни, как и прежде, идут впереди нас, и скоро мы услышим, что наша дорогая Сакура уже сосватана, а дата свадьбы назначена. Манами отставила чайник и глубоко и многозначительно выдохнула, опёршись подбородком на руку, стоящую локтём на деревянной столешнице. ― Ты действительно нисколько не изменилась, Манами, ― произнесла Сакура намеренно серьёзным низким голосом, спародировав представителей мужской половины клана, и рассмеялась, придвинув к себе чашу с рисом и карри и взяв бамбуковые палочки с подставки. ― Так же как и Учихи, ― хихикнула Манами, грациозно приложив кончики пальцев к алым губам. ― Кстати, вы нам так и не поведали о том, как оказались в храме. ― Мой отец ― Харуно Кизаши ― владел лавкой, в которой несколько поколений продавали садовые и полевые цветы, ― спустя пару минут мягко, но без особого желания заговорила Сакура. ― В один из далёких дней моего детства ему предложили украсить часть монастыря Аматэрасу к большому празднику, и он, конечно же, согласился, позвав меня с собой. Пока отец работал, я бегала повсюду: осматривала здания, любовалась садом, наблюдала за монахами, ― пока не наткнулась на статую Индры в храме. В тот самый миг я осознала всё и решила там остаться… ― замолчала она, аккуратно положив палочки для еды. ― Я не люблю рассказывать об этом ― то были не самые лучшие моменты моей жизни. Распорядок в монастыре был очень строгим, а быт ― ограниченным. За десять с лишним лет я так ни с кем там и не подружилась и общалась лишь с двумя настоятелями, каждую ночь моля Ками о встрече с ним… На глаза Сакуры постепенно наворачивались слезы, а в горле встрял комок, заставивший её прерваться. Она выдержала все трудности монастырской жизни и смогла бы прожить там ещё столько же, но мучительная мысль, что её единственная любовь в объятьях другой, убивала не хуже ножа. Не проходило и суток, чтобы она не думала о нём и не вспоминала их общее прошлое, бередя старые раны на сердце. Но больше всего Харуно боялась, что, когда они встретятся вновь, у него будет другая семья, как случалось уже не раз. И тогда её маленькое личное счастье станет безмерным горем ни в чём не повинной женщины. ― Почему же вы не остались с вашими родными? ― вопросительно посмотрев на Сакуру, почти шёпотом поинтересовалась Манами. ― Не знаю, ― неуверенно наклонила голову к плечу Харуно и неосознанно обняла себя. ― Они вмиг мне стали какими-то чужими, я перестала чувствовать ту связующую нить, которая существовала до этого момента. Наверное, мы никогда и не были по-настоящему близки, а возможно, в глубине души я просто боялась, что их убьют так же, как и всех Накамура. Как только Сакура закончила, из её глаз хлынули жгучие слёзы, и она тут же закрыла ладонями лицо, не желая казаться слишком уязвимой и беззащитной. Он всегда оберегал её от бед и лишений, когда находился рядом, и заставлял улыбаться, даже если тьма окутывала их со всех сторон, а свет солнца скрывали густые грозовые тучи. А она так и осталась хрупкой, бесполезной девушкой, повстречавшей его в храме впервые… ― Монахи назвали меня избранной, ― сквозь слёзы продолжила Сакура, не отнимая рук от лица, ― и папа с мамой позволили мне остаться, но я до сих пор чувствую вину за то, что не смогла стать для них достойной дочерью, ― остановившись, она всхлипнула. ― Мне так сложно разобраться в своих чувствах… Манами быстро поднялась и, обойдя стол и мужа, присела рядом с Харуно, заботливо обняв со спины. ― Эти глупые люди больше ничего не значат, вам нечего грустить из-за них, ― проговорила она, взяв руки Сакуры в свои. ― После стольких лет боли и страданий вы наконец-то оказались дома, нужно радоваться этому. Мы ― ваша настоящая семья и никому вас не отдадим! ― закончила Манами, прислонив девичьи ладони к своим щекам. ― Спасибо, ― еле слышно поблагодарила Харуно. Учиха вынула из складок кимоно белый носовой платок и бережно вытерла им влагу на лице Сакуры. ― Не плачьте, моя госпожа, вы же такая красавица. Негоже портить такое милое личико опухшими покрасневшими глазами и шмыгающим носом. Замолчав, Манами протянула ей платок с маленьким вышитым веером на уголке, который Сакура, извинившись за мимолётную слабость, с признательностью взяла ещё подрагивающими руками. ― Никогда ― слышите? ― никогда не говорите мне этого! ― грозным голосом приказала Учиха, вернувшись на место. ― Я в неоплатном долгу перед вами. Остальное всё мелочи. Воспользовавшись предложенным платком, Сакура перевела взгляд на Тикагэ и обратилась к нему: ― Я бы хотела сегодня увидеть Кагами и Наоко. Ты устроишь нам встречу? Задумчиво молчавший до этого Учиха прикрыл глаза и коротко кивнул. Он не собирался мешать Сакуре изливать потаённые чувства, как ирьёнин памятуя о том, что невыраженные эмоции лишь усугубляют шаткое внутреннее состояние. В отличие от неё, Тикагэ никогда не считал её бессильной и беспомощной. Наоборот: не раз демонстрируя несгибаемую волю и непоколебимый характер, доказав бесконечную преданность клану, в кругу самых близких она имела право иногда побыть простой, жаждущей тепла и любви женщиной. ― С моим братом ты обязательно встретишься, а с сестрой, надеюсь, не скоро. ― Почему? ― слегка прикусив губу, с недоумением спросила Сакура. ― Она навсегда покинула нас пару месяцев назад после долгой изнуряющей болезни. Я пытался спасти её жизнь, но она умоляла не продлевать страдания, даже Обито не смог переубедить его бабушку. Наоко желала лишь поскорее встретиться со своими родителями и безвременно ушедшими детьми в мире духов. Я был не вправе отказать умирающей в последней просьбе. ― Что ж, ― полушёпотом ответила Сакура. ― Значит, на то воля Ками. Она хотела бы зареветь, но слёзы словно застыли от холода неизбежности смерти родных людей. Организм ещё не оправился от предыдущего приступа и не реагировал на жестокие удары судьбы подобающим образом, поэтому ей оставалось лишь молча принять эту утрату. ― Я рад, что ты это понимаешь. Она была стара, а её тело измучило неизлечимое заболевание. Ниспосланный покой стал для неё самым лучшим подарком. ― Тогда я должна хотя бы посетить её могилу, ― склонив голову, негромко сказала Сакура. ― Я провожу вас, ― отозвалась Манами, протянув Харуно фарфоровую чашку с чаем. Приняв её, Сакура с благодарностью кивнула и продолжила: ― Тикагэ, я могу спросить тебя об Итачи? ― начала она, резко сменив тему разговора. ― О моём самом больном месте. Ну, давай, если уж на то пошло… Но перед этим ответь мне на один вопрос: нападения на тебя продолжаются до сих пор? Сакура не произнесла ни слова ― только виновато опустила голову. ― Всё понятно, ― добавил Учиха, стиснув зубы.***
Проведя ладонью по дверце шкафа из красного кленового дерева, Сакура неспешно открыла её, и на неё обрушился бурный непрерывный поток воспоминаний за множество ушедших лет. Каждый наряд здесь навевал что-то своё и создавал отличное от другого предмета гардероба настроение. Харуно не удержалась и прикоснулась кончиками пальцев к висящим на плечиках платьям, юбкам и кофтам, большую часть которых сшила самостоятельно, и вместе с рукой дрогнуло её сердце. Вещи словно безмолвно беседовали с ней, заставляли появляться перед глазами дорогие моменты из прошлого. Удлинённый топ на завязках и куртка напоминали о долгожданном перемирии с кланом Сенджу, корсет, обрамлённый кружевом, ― о полной страсти бессонной ночи, а свободный сарафан ― о желанной беременности. Раньше она с подачи Мадары всю одежду делила на две категории: в чём можно было выйти на улицу и в чём безоговорочно нет. Учиха всегда был ревнивцем и собственником до мозга костей, поэтому это правило ради общего блага не нарушалось никогда. Дома же ей позволялось ходить как угодно и даже без всего, что нравилось ему ещё больше. Он всегда жаждал единолично наслаждаться её соблазнительными формами и упиваться естественной красотой, не делясь ни с кем другим и малой частицей этого бесценного сокровища. Впрочем, ради него Сакура во всех жизнях была готова на самые безрассудные поступки, а подобные мелочи ничуть не оскорбляли и не унижали её достоинство. Одно омрачало радость и ностальгию Сакуры: почти все вещи были велики ей на несколько размеров, а некоторые за долгие годы пришли в негодность. Остальную же часть, даже если перешить, она не сможет носить, поскольку красно-белый герб настойчиво причислял обладателя к потомкам благородного рода. А Сакура по праву рождения была не Учихой, а Харуно. Никто, кроме хозяев дома, не поймёт столь бестактного и неподобающего поведения с её стороны, надень она хоть раз что-нибудь из этого. Хотя Харуно никогда бы и не позволила себе такой вольности, ведь она не принадлежала великому дому и, вероятно, уже никогда не будет. Открывая и закрывая коробки, ящички, сумки, заглядывая на все полки, Сакура заметила большой отрез синей шёлковой ткани высокого качества и воодушевлённо вообразила, что с ним сделает. Взяв небольшую лакированную шкатулку, она направилась к кровати и, по-детски запрыгнув на неё, выложила содержимое ларца: её любимые заколки самых разных форм и размеров. Историю каждой Сакура помнила наизусть, будто прикасалась к ним в последний раз только вчера: какие-то ей заказал по индивидуальному эскизу супруг, какие-то подарили дети и друзья на особые случаи, а некоторые были сделаны ею вручную. Отвлёкшись от интересного занятия, она увидела стоящую у порога Манами. Та не хотела беспокоить Сакуру ― поэтому не решалась зайти в комнату. Заметив, что шкаф открыт, а часть ящиков выдвинута, Учиха, подойдя к Харуно, заговорила: ― Я постаралась сохранить здесь всё, как было при вас. ― Ты умничка, ― похвалила её Сакура. ― Эти вещи и украшения очень дороги мне. Не то чтобы я была жадна до материальных ценностей ― просто каждое из них связано с каким-то значимым событием прошлого, которое я не в силах забыть. ― Мы очень долго ждали вас и боялись, что день встречи не наступит никогда. Теперь, если будет на то воля Ками, всё изменится к лучшему. Учиха грациозно села возле Харуно, положив на колени маленькую цветастую коробочку, что до этого держала в руках. ― Как бы ни казалось со стороны, в нашем доме не всё так гладко, как хотелось бы. Каждый пытается тянуть одеяло на себя, и я опасаюсь, что внутрисемейный разлад негативно скажется на роде в целом. А в настоящее время, когда враги окружают нас с каждой стороны света, разлад и разрушение иерархии власти будет нам дорого стоить. Взяв ладони Сакуры в свои, она убедительно добавила: ― Пожалуйста, позаботьтесь о клане Учиха. Кто бы что ни говорил, я верю, что только вы сейчас способны на это, Хоши-сама. Сколько хорошего было для Сакуры в этом имени, столько же боли потери и расставаний в нём заключалось. Она печально опустила голову и отвела взгляд, отчего-то не смея смотреть в глаза собеседнице. ― Простите, я не думала, что обижу вас этим, ― оправдывалась Манами, увидев, как Сакура изменилась в лице. Помотав головой, точно сбросив негативные мысли, Харуно учтиво возразила: ― Всё в порядке. Пока мы наедине, называй меня так, как тебе привычнее. ― Прошу вас, примите это от чистого сердца, ― сказала Учиха и, с материнской заботой коснувшись её ладоней, вложила в руки Сакуры обитую тканью коробочку. Открыв её, Харуно увидела пять пар различных мимикаки¹: золотые, серебряные, деревянные, украшенные бусинами из коралла, агата, нефрита, слоновой кости и цветного стекла. От удивления Сакура приоткрыла рот и задержала дыхание ― шпильки были настоящим произведением искусства и, по её меркам, стоили целое состояние. Чтобы не искушать себя лишний раз, она быстро закрыла крышку и протянула подарок обратно. ― Я не могу принять их, ― как можно более официальным и непричастным голосом произнесла Сакура, словно это было решённым делом. Манами, будто ничего не услышав, только отстранилась и встала с постели. ― Это единственное, что я забрала из родного дома, ― тихо начала она. ― Тем более, ― перебила её Харуно. ― Госпожа, с того самого дня, как сбежала от отца, я никогда не надевала свадебный подарок моей матери, потому что недостойна его. Дочерей у меня нет, а маленькие внучки пока не заслужили такой чести. Если вы вернёте их мне, я обижусь. Учиха показательно скрестила руки на груди и, нахмурив брови, надула губы, как ребёнок. Сакура не смогла не рассмеяться в ответ на её ребячество. ― Вы единственная, кто заслуживает их носить. И если вам будет так проще, считайте, что это скромная плата за мою непомерную просьбу. ___________ ¹Мимикаки ― это не только палочки для чистки ушей, но и традиционные японские женские украшения для волос на длинной ножке с каким-либо декоративным элементом на конце или без него.