***
Если бы Джеймса Бонда пытали, и он не был бы настолько хорошо обучен противостоять пыткам, то мог бы признать: да, он несколько неровно дышит к своему новому квартирмейстеру. Не так давно на миссии он весьма удивился, обнаружив, что засыпает под голос Кью, который, вероятно, вещал о довольно важных деталях. Разумеется, Бонд тут же пришел в себя и снова сосредоточился, чтобы наверстать упущенное, однако осознал, что просто расслабился, слушая Кью. Этот человек обладал приятным голосом (когда не ворчал) — плавным, хрипловатым, но все равно властным. Он всегда звучал так, будто его владелец знал что-то, чего вы не знаете, и, вероятно, так оно и было. Бонду в данном затруднительном положении нисколько не помогало, что этот голос почти на каждом задании вовсю болтал у него в ухе. По большому счету, это и стало причиной, из-за которой было практически невозможно отвлечься от него. Кью, по общему признанию, сильно отличался от обычного типажа, предпочитаемого Бондом, однако ум всегда казался ему сексуальным, а у Кью его было в избытке. Кью также мог почти во всем противостоять Бонду, что было достаточно редким явлением, и это захватывало. Разумеется, перечисленными качествами обладало подавляющее большинство величайших врагов Бонда (и откровенно говоря, не будь Сильва такой отвратительной личностью, Бонд мог бы подумать о том, чтобы воспользоваться моментом на заброшенном острове, когда его привязали к стулу), но самое главное — Кью был безоговорочно хорошим. Пускай он чрезмерно упивался собственной властью, имея под рукой весь мир (поэтому его никак не назовешь святым), но эту силу он всегда использовал во благо. Бонд, которого порой пугала его близость к темной стороне больше, чем он когда-либо признавал, находил такую незыблемость обнадеживающей. Все это не означало, что причины Бонда выбрать Кью для этого задания не были совершенно законными. Бонд всегда был профессионалом. (Ну, по крайней мере, к утру.) И нелегко было сохранять свой профессионализм с Кью, когда Бонд знал, что тот тоже интересуется им — и нет, дело не в самонадеянности, просто он очень хорошо умел читать людей; его этому обучили. Конечно, романтические отношения одного агента МИ-6 с другим были запрещены, поскольку они могли повлиять на их объективность и встать на пути обязательной и исключительной преданности Англии. Если бы МИ-6 могла удержать своих агентов от любого намека на романтические отношения, это было бы сделано в тот же миг. (Чисто биологически и абсолютно неромантично.) Бонд же, опять-таки, был слишком профессионален, чтобы позволить служебному роману повлиять на его суждения или вмешаться в задания, имеющие гораздо большую важность, поэтому этот запрет он откровенно игнорировал. Однако весьма вероятно, что Кью исполнил бы его до последней буквы... в данном случае игра слов так и задумывалась. Разумеется, существовал способ все прояснить. Если бы миссия прошла хорошо — то есть им не пришлось бы спасаться бегством, — они провели бы вместе ночь в Праге. Именно от Кью зависело, как пройдет эта ночь, но Бонд не брезговал попытками повлиять на его решение. Бонд задумчиво потягивал последний бокал, затем допил все залпом. Он с тихим звоном поставил его на свою личную барную стойку (МИ-6 по умолчанию предоставила ему квартиру с частным баром) и приготовился ко сну, выключив свет. Щелкнув последним выключателем, он слегка улыбнулся в темноте. Вечеринка обещала быть веселой.***
Четверг для бездельничающего Бонда приближался черепашьим шагом. Тем не менее в четверг утром он стоял в Хитроу в ожидании заметно артачившегося квартирмейстера, который несколько минут назад прислал сообщение: «Метро — это ад. Опаздываю на 6 мин.», а затем еще одно: «Если только в подземке не произойдет таинственный сбой системы. Тогда придется вам лететь без меня». На что Бонд ответил: «Ерунда. Полетим более поздним рейсом. Или возьмем частный самолет». Ответа не последовало, зато Кью появился ровно через шесть минут после назначенного времени. Бросив на Бонда беглый взгляд, Кью подошел и встал в очередь на регистрацию. Когда Бонд присоединился к нему, первые слова Кью были: — Думаю, после этого я начну давать вам взрывающиеся ручки, 007. Просто вы никогда не сможете их определить. — Лучше тебе начать называть меня Джеймсом, — сказал Бонд с улыбкой. Кью в ответ нахмурился. Бонд воспользовался паузой в разговоре, чтобы как следует рассмотреть Кью. Тот катил маленький черный чемодан, такой же, как у Бонда, а большая черная сумка для ноутбука была перекинута через плечо. В одной руке он держал посадочный талон и британский паспорт (фальшивый, разумеется — в том смысле, что какое бы имя там ни значилось, оно не принадлежало реальному британскому гражданину, хотя документ и был выдан британским правительством). В другой — термос с очень хорошим, судя по восхитительному запаху, чаем «Эрл Грей». На Кью были тонкие серые вельветовые брюки и плотный бордовый джемпер, в котором, Бонд опасался, тот реально может утонуть. Тем не менее, выглядел он... довольно хорошо. Кью поймал его взгляд и абсолютно неверно истолковал его. — Это не свидание, Джеймс, так что мне все равно, как я выгляжу, — сказал он. — И если мы рухнем с неба и нас накроет огненный ад, мне будет удобно. — Интересно, — промурлыкал Бонд. — Последняя из моих знакомых, кто думала, будто умрет в самолете посреди огненного ада, надела коктейльное платье по этому случаю. — Я не смог подобрать то, которое подошло бы к моим ботинкам, — сказал Кью. — Сожалею, что разочаровал. — Ты никогда не разочаровываешь, — пробормотал Бонд на ухо Кью. Эффект был почти комичный. Кью внезапно выпрямился, и все намеки на дразнящий сарказм исчезли из его голоса. — Мы все еще в Англии, — прошептал он. — И пока прикрытие не нужно, разве нет? — Да, — мягко сказал Бонд. — Но это неплохая тренировка. Если я не ошибаюсь, ты никогда раньше не работал под прикрытием. Кью вздохнул — как из-за раздражения, так и для того, чтобы успокоить нервы. — Ты прав. Ладно. Но попытаешься сделать что-то слишком неподобающее — и я стану называть тебя неловкими прозвищами. «Кексик» — первое, что приходит на ум. Бонд не мог не рассмеяться от этой нелепости. — Обещаю держать руки при себе, — сказал он. — Как мне тебя называть? Я не могу звать тебя буквой. — Честер Ларкин, — сказал Кью, продемонстрировав Бонду паспорт. — Чесс для краткости, если надо. Тебе не видать моего настоящего имени. Понятия не имею, как ты выжил, представляясь Джеймсом Бондом каждому прихвостню и всем злодеям, с которыми сталкивался. — Ну, Чесс, возможно, я не прочь дать моим неприятелям фору, — сказал Бонд с улыбкой. Кью закатил глаза. — Высокомерие, Джеймс, губит даже величайших. Затем их вызвал ближайший свободный агент, и они зарегистрировались на рейс. Агент Паула, ослепительно улыбаясь, отправила их, пожелав прекрасного отпуска и заметив, какая они милая пара. Кью рассмеяться бы, не будь это так странно. Они с Бондом были, пожалуй, самой опасной парой в Британии, и, по-видимому, оказались еще и «милыми». Проверка на посте безопасности была напряженной, поскольку, к большому неудовольствию Кью, ему пришлось расстаться на пару минут со своим ноутбуком (хотя принятых им мер безопасности оказалось достаточно, чтобы превратить машину в не более чем громоздкое и дорогое пресс-папье для каждого, кроме самого квалифицированного хакера), да еще и металлоискатель заверещал, едва к нему приблизился Бонд. — Ах, — сказал он, снимая ремень и вопросительно взглянув на офицера службы безопасности. Тот кивнул и показал ему пропустить ремень через рентгеновский сканер и снова пройти. Во второй раз металлоискатель не сработал. Когда он встретился с Кью на другой стороне, тот вполголоса принялся его отчитывать. — Что за халатность, Бонд! Я предусмотрел, чтобы твой пистолет мог обмануть металлоискатель, но не личный досмотр. — Такого больше не повторится, мой дорогой, — ответил Бонд. Кью засунул свой ноутбук обратно в сумку чуть более резко, чем было необходимо (он выдержит — по прочности машина напоминала кирпич), и схватил Бонда за руку. — Пошли, ты мне нужен, — сказал он, потащив Бонда за собой в мужской туалет. Бонд правда не знал, что на это ответить, но вот Кью принялся вытаскивать и выкладывать на раковину из своей сумки примерно половину от запаса небольшой аптеки различных пузырьков с таблетками. Он выставил их в ряд, по очереди прошелся по каждому, выхватывая по одной или две таблетки и глотая, запил несколькими пригоршнями воды. — Примерно через двадцать минут я впаду в прострацию, — сказал он. — Игнорируй все, что я делаю или говорю. Если наш рейс задержится, не позволяй мне принимать больше одной этой таблетки раз в четыре часа, — Кью протянул Бонду бутылочку из общей горы. — Не давай пить больше двух этих каждые три часа, — он вручил Бонду второй пузырек, — и не давай еще одну такую до... — он бросил взгляд на часы перед тем, как отдать третью бутылочку, — шести часов по лондонскому времени. Не позволяй мне пить алкоголь и, самое главное, держи мой ноутбук подальше от меня, или я вполне могу сбить наш чертов самолет. Бонд ошарашенно моргнул, сжимая в руках пузырьки с таблетками. — Тебе записать? — поинтересовался Кью. — Нет, я запомню, — сказал Бонд, расстегивая сумку и бросая лекарства в карман. — С тобой все будет в порядке? — Это напоминает усыпление животного для транспортировки, — сказал Кью. — Самый гуманный вариант. Бонд кивнул, в первый раз ощутив легкий всплеск вины за то, что попросил Кью отправиться с ним. К счастью, спустя полчаса их самолет вовремя прибыл к воротам. К этому времени Кью уже находился в прострации: глаза остекленели, он бормотал нелепую бессмыслицу (в какой-то момент Бонду даже показалось, что он говорит на языке компьютерного кода). Он еле держался на ногах, и, как итог, был довольно приставучим. Полет был слишком коротким для первого класса, и бизнес-класс отличался от эконома лишь двумя более просторными креслами в ряду вместо трех бесчеловечно компактных. После того как Бонд провел Кью к месту у окна и сел рядом, квартирмейстер опустил между ними подлокотник и, закрыв глаза, прижался к Бонду. Когда самолет начал набирать скорость на взлетной полосе, Бонд почувствовал, как Кью напрягся, вложил свою ладонь в руку Бонда, и было непонятно, кто из них сжимал сильнее. Кью действительно разнюнился, когда самолет покинул землю, но снова успокоился, когда они достигли крейсерской высоты и салон выровнялся. Бонд чувствовал себя очень виноватым. Решив, что Кью спит, он достал книгу. Затем снова взглянул на Кью и осторожно снял с него очки, засунув их в собственный нагрудный карман. Кью повернулся к нему и, хотя его глаза оставались закрытыми, сказал: — Знаешь, как называют агентов, которых ты обычно берешь на такие задания? — Кью? — осторожно позвал Бонд. — Их называют «девушками Бонда», — продолжил Кью и по-детски хихикнул. — Это элитный клуб в МИ-6. Полагаю, теперь я член этого клуба, да, Джеймс? Бонд поморщился. Он знал, что это прозвище обычно ходило по отделам в качестве добродушной шутки, иногда трансформирующейся в благоговение, но сейчас впервые оно прозвучало так... безвкусно. Бонд помнил напутствие Кью не принимать всерьез то, что он скажет в таком состоянии, но не мог удержаться от ответа. — Нет, Кью, тут мы равны. Мы — партнеры. У тебя есть ценные навыки, на которые я рассчитываю, и тебя нельзя никем заменить. Ты мне не безразличен, — честно сказал Бонд, и эти слова были правдой для столь немногих в его жизни. — И если ты почувствуешь, что я отношусь к тебе без должного уважения, не как к человеку, которому обязан своей жизнью, вероятно, уже десятки раз, я официально даю тебе разрешение пальнуть в меня. В ногу или типа того, но не в жизненно важные органы. Кью слегка открыл глаза и прищурившись, уставился на Бонда. Он не смотрел ему в глаза, и Бонд понял, что он разглядывал книгу у него в руках. — Ты читаешь Хайнлайна, — пробормотал он. Бонд вздохнул, отчетливо осознав, что Кью ни слова не понял из его речи. — Мне нравятся периодически почитывать научную фантастику, — ответил он. — Теперь я, наконец, понимаю, почему все говорят, что у тебя отличный вкус, — сказал Кью, снова закрыв глаза и на этот раз прижавшись к шее Бонда. — У меня отличный вкус, — запротестовал Бонд, затаив дыхание. Кью не ответил, и вскоре его дыхание замедлилось, а тело расслабилось. Бонд вздохнул с облегчением, хотя и трудно было сосредоточиться на Хайнлайне, пока теплое дыхание Кью согревало ему шею. Предстоял двухчасовой полет, а у него было всего пять страниц до конца книги. Он не разбудил Кью, пока они не вернулись на твердую землю.