Ты такое солнце. Моё любимое.
Денис сломлен. И нет никаких душераздирающих для других историй, масштабных катастроф всего человечества, гибели родных и всего того, что люди привыкли считать настоящим поводом для того, чтобы стать обычной, ничего не ощущающей, неживой марионеткой. Вся эта история — погибель лишь одного человека. Я тебя никогда не брошу, Денис. Поверь мне.Бросишь. Всегда найдется кто-то лучше, роднее, кто-то, кто поглотит без остатка, заберет всего тебя, и в твоей голове даже воспоминаний обо мне не останется.
Но почему ты так считаешь?Всегда ведь находится тот, кто будет постоянно рядом, ближе к тебе. На расстоянии кончиков пальцев. С возможностью прикоснуться. И это, к сожалению, как бы сильно мы этого не хотели, буду не я. И ты знаешь это. Только вот принимать почему-то не хочешь.
Может, потому что верю, что ты обязательно будешь рядом со мной? Что мне удастся, наконец, к тебе прикоснуться. По венам ползет расплавленное железо, достигая разорванного сердца. Люди ломаются по-разному. Но ломаются. И скользящие по белому чёрные буквы, немые без человека, словно ещё один короткий фильм проносятся в жизни мелькнувшим прошлым. Ведь что такое, это ваше банальное и больное Настоящие. В душе просто постоянно происходит какой-то бедлам. Денису только-только восемнадцать, а он… дышит через раз. Из него вырвали, кажется даже не заморачиваясь, огромную часть души, целую Вселенную из чёрных букв, которые каждую ночь складывались в слова и оседали в сердце. Которые жить заставляли. Гореть от нежности. Их вырвали с корнем. И даже не обернулись, когда уходили. Следы выстлались алым. Просто ушёл человек, забрав с собой сияние своих и его глаз. Трагедия одного. У Дениса из жизни у ш ё л человек. Вдумайтесь. Он всё так же дышит и смеётся, живёт в другом городе, любит всё так же, без остатка, всей душой, только вот любит уже не его. Только вот его больше не вспоминает. Я скучаю по тебе каждую секунду.Мы же всю ночь переписывались. Не виделись буквально пару часов сна.
И что? Это не мешает мне по тебе скучать. У Дениса перед глазами плывёт, и мир разрушается. Ломается. Выстроенные годами стены рушатся от динамита, память неспокойно ворочается, всё давит, давит куда-то в район шеи, пытаясь задушить. Сломать ненавистные, хрупкие позвонки. А у Дениса нет сил отложить в сторону разряжающийся телефон. У Дениса не осталось сил себя спасти. Или удалить воспоминания. Стереть переписку. На секунду, их хватает только на то, чтобы экран заблокировать, утонув в темноте. Для того, чтобы банально воздух в лёгкие набрать. На грудную клетку давит, кажется, целое небо. Денис смотрит на потолок в своей комнате. Смотрит. Трещина ползёт всё так же, как ползла и два года назад. Мама всё так же тихо по дому ходит, всё так же целомудренно целует папу в щеку. Как и всю жизнь до этого. Ничего не поменялось. И небо не развалилось от грома. Ослепляет светом всё тот же белый экран с трещиной в уголке. Глаза дерёт. Ничего ведь не поменялось, правда. Только вот Денис, кажется, сломался окончательно. И почему-то ни у кого нет желания его восстановить.Я не верю в любовь.
Ты слишком часто о ней говоришь, чтобы в неё не верить. Сам себе противоречишь, День.Потому что она должна жить хотя бы в страницах. В письмах. В буквах. В людях любовь не живёт. Долго не живёт.
Людям плевать на чужие проблемы. Это аксиома. Для них своё — глубже, сильнее, больней. Им не понять чужой боли, если они сами её не испытывали. И м н е п о н я т ь. Денис не кричит. Денис не плачет. Из глаз дорожками ползёт по щеке вечно солёная боль. Он обнимает подушку двумя руками. Смотрит теперь в стену. Тусклое сияние всё тех же ненавистных звёзд почему-то с каждым спазмом боли затухает на секунду. Но потом гореть начинает вновь. Как и сердце Дениса начинает после краткой передышки биться. Как. Ломаются. Люди. Нет. Как они находят в себе силы дальше жить. Как они находят в себе силы отпустить прошлое. Денис думает, что через много-много лет душить эта боль его перестанет. Или он научится с ней жить. Но сейчас рана раскрыта. Рана кровоточит. Сейчас ему невыносимо больно. Мама тихо плачет у раскрытого окна. А он всё также не может закрыть их переписку. Удалить из памяти его. Обрывками буквы складываются в слова, разорванные слова складываются в чувства. В потерянные чувства. А он всё ещё не может нормально дышать. Что для тебя нежность?Это когда ты человека обнимаешь, крепко-крепко, утыкаешься носом в шею, и тебя окутывает, согревая, его запах. Это когда ты лежишь рядом с ним, и под ухом мерно стучит родное сердце. Это когда мимолетно пальцами перебирают твои волосы, а ты лежишь головой на чужих коленях. А что нежность для тебя?
Согревать своим дыханием твои вечно замёрзшие руки. Денис помнит, как пытался донести свою боль. Не кому-то на ухо, а на бумагу. Его ведь никогда не будет рядом. Заполняя строки неровным почерком, он выхватывал спёртый воздух, заполняя лёгкие. Выливал себя на белый лист. Открывал душу кому-то чужому, не стесняясь собственной слабости. Ему, которого не видел никогда в жизни, но уже считал самым родным на свете. Родной до дрожи чужак. Незнакомец, который прочно поселился в сердце. Знаешь, когда буквы обретают смысл? Когда ты что-то пытаешься через них донести. Я получил твоё письмо. И знаешь. В нём слишком много тебя. И буквы обрели смысл в сказанных тобою словах. А сейчас Денису некому сказать. Некому написать. Да и говорить по существу нечего. Когда уходит человек… Не остается ничего. Лишь воспоминания, которые своим присутствием причиняют боль. Потому что они стёрты. Он не смог запомнить все те моменты радости и вывернутую наизнанку душу. Человеческая память — не безгранична. Он помнит лишь обрывки потерянного счастья. Денис как будто застрял в состоянии полуночного бреда. Когда усталость давит на сонные плечи, когда душа нараспашку, и маска падает, разбиваясь. Как падает душа. Как сердце, пропускающее последний удар, замолкает навсегда. Денис перечитывает чужие буквы и не может остановиться.Почему ты сейчас не рядом со мной.
Потому что во Вселенной, если бы мы жили рядом, случился бы когнитивный диссонанс.Вселенная очень любит играть с людьми.
Но Вселенной же нет до нас никакого дела, помнишь?Но и ей иногда становится скучно миллиардами лет ничего не делать.
Денис молчит. Кажется, сил кричать уже больше нет. Больше нет сил ни на что. Сияние озаряет комнату поганым голубым. Денис молчит. Рушится потихоньку. Доламывает обломки. И вспоминает. Всё начиналось до банальности просто. И до слов необычно. Они познакомились очень давно и, кажется, совершенно случайно. Из-за арта с созвездием Кита на чернильном небе, которое нарисовано было до одурения красиво. Больно, не правда ли? Смешно, Вселенная, правда, может, хватит? Денису ни черта не смешно, ему просто б о л ь н о. Общение затянуло как-то с первых строк. Знаете, так бывает. С первого банального, чтобы разговор поддержать: «Тоже любишь китов?» до последующей переписки до самого утра, потому что слова лились сами, и улыбка на грустном лице расцветала от скользящих по экрану букв.А только ли в этой Вселенной, Дим?
Нет. В любой из Вселенных, Вишенка. У нас даже имена с одной буквы начинаются, глупая ты черешня, почему ты до сих пор думаешь, что это случайность? Что же. У него не получилось тогда. Да он сильно и не сопротивлялся. Его затягивает, понемногу, окончательно. Денис смеётся. Ярко. Заразительно. Кажется, в первый раз так искренне с тех пор, когда услышал поганое: «Дефект», ядом струящееся из чужих уст. — Кто бы это ни был, Денис, но я рада, что ты снова так ярко смеёшься. Я скучала по твоему смеху, — мама нежно гладит его по голове. Денис нежно целует её больное запястье. Он тонет. Каждый чертов раз, когда на телефон приходит оповещение, утопает. Простые чёртовы слова достают до души, касаются её нежно, согревая и обнимая. Денису кажется, что ещё мгновение, и он… Влюбится. Утонет окончательно и бесповоротно захлебнется.Чужая душа — море. Твоя же — бездонный океан. И я боюсь в нём утонуть.
Я тебя спасу. Обещаю. Когда мы с тобой встретимся, знай, я тебя никуда больше не отпущу.Знаешь… Я ведь и сам никуда от тебя не уйду.
Сейчас Денису больно. На глазах сами собой появляются ненавистные слёзы, когда он вспоминает их моменты. И даром, что они остались только в буквах. В их переписке до поздней ночи. В их словах, сказанных друг другу. В прочитанных стихотворениях в динамик телефона. Знаешь, вот живёшь себе на свете дохренища просто лет, а потом, как снег на голову в июле сугробом, появляешься ты, и что-то идёт определённо не по плану. А после стихотворение, записанное на голосовое. И его голос, от которого теперь мурашки по телу бегут, и спазмом знобит грудную клетку. Родные, как правило, разбросаны по городам. Денис притягивает ноги к груди и заворачивается с головой в одеяло. Слушает. И умирает. Ему, кажется, нужна ещё одна жизнь, чтобы прочитать и пережить заново их переписку. Умирать, воскресая вновь, и скользить глазами по чернильным буквам. Ведь теперь его слова, в которые так хотелось когда-то верить, дарят лишь наигранный смех и спазм, ползущий по грудине. Денис верит, что его не накроет истерика. И только из-за километров между ними я не могу тебя обнять.Дим, не нужно.
Я боюсь тебя сломать, если честно, окончательно. Боюсь сделать больно. Чувствую, ты и так собираешь себя каждый день по ломанным осколкам. Боюсь, что когда-нибудь не соберёшь, а меня рядом не будет.Не нужно. Ты всё равно уйдёшь. А я всё равно не сломаюсь.
Не уйду, День, перестань, пожалуйста… Денису смешно. Очень смешно. До истерики. До дрожи. Он хочет сообщения все ему переслать. Смотри! Ты помнишь? Чтобы ему тоже больно стало, но… Ему не станет. Денис знает. Он блокирует телефон, утирая слёзы. Утыкается взглядом в белёсый потолок. На часах два часа ночи. По мыслям скользит пустота. Он сможет это пережить. Просто… Человек врос корнями в сердце, цветы из-за него распустились в лёгких большими бутонами, пробивая насквозь грудную клетку. Денису бы всего лишь немного времени. Только рану залатать. Потому что душу вырвали вместе с корнями, когда уходили. И дышать научится заново. Без цветов уже банально невозможно сделать нормальный вдох. Берёт телефон вновь в заледенелые руки. Открывает вновь переписку, хотя от боли сердце уже заходится в бешеном ритме. Листать остаётся недолго. Вся история как будто заново повторена за один вечер. И он по-детски верит, что это поможет ему отпустить. Не помогает.Мне холодно.
Ну и что же мне с тобой делать?Любить и по возможности обнимать.
Ну… с первым проблем нет, я и так тебя люблю. А вот со вторым возникнет небольшая проблема. Денис читает, читает, читает. За несколько месяцев непрерывного общения они стали друг другу ближе, чем все те люди, которые находились на тот момент рядом. Только руку притяни и почувствуешь их тепло. Только чужого тепла ему не нужно было. Ему было нужно только его тепло. Обрывки воспоминаний выедают сердце. Денис помнит их роковую случайность. Тогда была глубокая ночь, и руки тряслись от испуга, когда сердце на его слова сделало какой-то неясный кульбит, замерло на секунду и застучало бешено где-то в ушах. Денис помнит всё до мельчайших подробностей. Денис помнит. Что-то зарождалось тогда. Денис п о м н и т. Хотя предпочёл бы никогда этого больше не вспоминать.Всё это с родственными душами — чушь. И родинки эти… противны до дрожи.
Разве противны? Но почему? Говорят, что они прекрасны на теле любимого человека. Что сияние согревает чужую душу. Что они пускают тёплые импульсы по коже.А почему мы должны любить только тех, кого дает нам Вселенная? Почему мы не можем выбирать сами?
Что это за замашки юношеского максимализма?Я не знаю. Дим. Я не знаю.
А… Если я прямо сейчас сорвусь с места и приеду к тебе, Потому что вдруг у нас родинки рисуют одно Созвездие? У Дениса тогда сердце остановилось от боли. Вот прямо, как и сейчас. Он, кажется, задохнулся в то мгновение. Дыхание перехватило, чья-то рука сжала горло. Он откинул телефон в сторону. Сел на кровать. До чего же, сука, это было больно. Да и сейчас грудную клетку ломит так, что из глаз слёзы текут на смятую простынь. Он рот рукой зажимает, чтобы не кричать слишком громко. Он, сука, всё это помнит. И свои сообщения, которые тогда отправить не решился. Денис думает, что когда-нибудь его убьют собственные воспоминания.Ты не знаешь правды (стёрто)
Ты не знаешь, что я дефектный (стёрто)
Ты не понимаешь, как сильно я тебя люблю (стёрто)
Я боюсь, что ты уйдешь, когда увидишь скользящие по моему телу целые родинки Созвездий (стёрто)
Тогда, наверно, на наших запястьях скользили бы киты.
Тебя Люблю.Боюсь тебя потерять.
Всё. Хватит. Денис больше банально не может. Вскакивает с кровати. Кидает телефон на пол. Хватается руками за волосы. Стонет сквозь зубы, скулит от боли. Перед глазами проносится красным: «Я слишком сильно тебя люблю». Он помнит. Помнит. Но как же сильно он хочет к чертям всё забыть. Звёзды на теле мигаю голубым. Даже белёсым. Каким-то нездоровым. Он прикрывает сияние глухой одеждой. И одеялом. Смотрит в стену. Тянется за телефоном. Денису восемнадцать лет. У Дениса из жизни недавно ушёл человек. Самый важный человек. Денис думает, что сможет это пережить. Но любить уже больше не сможет. У Дениса до сих пор перед глазами последние сообщения, чёрным выжигая мозг. Я человек, которого ты любишь.Да. Но и ты ведь любишь меня в ответ.
Нет. Уже нет. Прости. Он влюблялся в него постепенно. Словно падая в пропасть. И, когда наконец полюбил, разбился о скалы на дне. Но раны вскоре были залечены его светом. Но. Он ушёл. Нежность больше не согревает душу. И они раскрылись вновь. И теперь только противно ноют. Денис никогда не видел его в реальной жизни, но знает, как звучит его голос в телефонной трубке ночью и представляет его яркую улыбку, смотрящую на него с фотографий. Он знает о нём, кажется, каждую мелочь. Только теперь это всё не имеет никакого смысла. Денису всего лишь восемнадцать. Но жить почему-то уже совсем не хочется. Он греет ночами собственный шрам по самому сердцу где-то по касательной рвано, открывая переписку, перечитывает чужие слова. Денис не мазохист, нет, просто воспоминания держат крепко, из своих объятий выпускать не желая. Денис засыпает. Опустошён. Вымотан. Телефон падает из рук. Человек, который раньше был в с е м, теперь стал никем. Переписка молчит уже два месяца. Переписка молчит уже три года. И только тогда он прекращает бесполезные попытки его вернуть. Воспоминания не хотят разжимать свои холодные пальцы и лишь затягивают куда-то в пучину осколочной боли. Но теперь.***
У Дениса всё тело рассыпается на маленькие атомы Созвездий, — у парня напротив глаза карие, глубокие, отдающие золотом в бликах ламп. Денис от неожиданности на мгновение нелепо статуей застывает, случайно поймав яркий отблеск чужих шоколадных глаз. Нет. Пожалуйста. Нет. Мальчишка смешно за спиной у Игоря прячется, за предплечье хватается, словно чего-то боится, на Дениса не смотрит, глазами только быстро скользит по чужим спокойным лицам, а потом… улыбается. Так по-детски наивно, кому-то не_ему, но сердце ненароком всё равно кульбит делает и через мгновение стучать о рёбра начинает чуть быстрее. Блядь. Блядь. Блядь. Денис глаза отводит смущённо, будто увидел что-то ему не предназначенное, утыкается в пол невидящим взглядом, воздух хватает рваными вдохами. Глупое маленькое сердце бьёт с бешенной силой, пытаясь в который раз сломать рёберную тесную клетку. Потому что его сердце хочет теплоты. А мальчишка тот, словно потерянный ребёнок, за руку Игоря цепляется вновь и всё смотрит, будто ищет кого-то в толпе футболистов. Денис очень надеется, что не выглядит, как безумный сейчас, потому что стоит, смотрит украдкой и просто улыбается. В глубине глаз что-то тёплое растекается, уменьшая концентрацию боли. Парень ловит его взгляд, смотрит пристально пару секунд, а потом, что-то решая для себя, от Игоря отлепляется, идёт неуверенно, кивая проходящим мимо знакомым футболистам, и у л ы б а е т с я. Ему улыбается. В глазах напротив огоньки звёзд мелькают, приковывая к себе взгляд, и впервые они не кажутся Денису противными. Впервые на них смотреть без опаски хочется. Денис невольно скользит по нему взглядом. Мальчик же ещё. Чистый. Искренний. Пара секунд проходит, и тот рядом встает, губу прикусывает и пальцами теребит край футболки, — волнуется, не зная с чего начать разговор. У Дениса что-то явно не особо хорошее происходит, в который раз, с сердцем, оно, какое-то больное в эту вечность, то застывает на мгновение, то биться громче начинает, — Денису кажется, что в с е вокруг слышат гул о грудную клетку его непокорного сердца. Только вот футболисты мимо проходят, не останавливаясь, не обращая на них никакого внимания, и Денис выдыхает спокойно. Значит, не так уж и громко. Значит, мальчишка тоже не слышит. Только вот больное сердце всё равно продолжает гулкой дробью звучать в ушах. А смущённый мальчик взгляд на него поднимает, и тихо то ли говорит, то ли шепчет, — в гуле других голосов еле слышно: — Привет. Я Саша… — замолкает на секунду, будто сказал что-то не то, и смотрит неуверенно. Пальцы за спиной заламывает — сам выдает своё волнение. Имя такое… Мальчишеское. Детское. Ему подходит. Денис улыбается, впервые, искренно и открыто, старается на сердце, которое предательски щемит, внимание не обращать: — Приятно познакомится, Саша. А я — Денис, — выходит отчего-то хрипло. У Саши на секунду перестают работать мозги. Выключаются просто мгновенно, перезапускаясь. Он с носка на носок переминается и в глаза голубые смотрит — находит в их глубине осколочную боль, которая скользит океаном на периферии. Рука у Дениса — тёплая. Только кончики пальцев струятся льдом. У Дениса голос — ломкий. Срывается как-то погано на его имени, смазывая буквы. Слегка хрипловатый, как будто тот недавно кричал в пустоту. Саша чувствует это, потому что не раз слышал свой собственный, такой же голос, сорванный к чертям, после очередной бессонной ночи. Саша знает, каково это — стоять на крыше многоэтажки, ёжась на холодном ветру, и кричать, что есть сил в пустоту, чтобы легче стало. Чтобы болеть, наконец, перестало. Или хотя бы на мгновение, но отпустило. Только легче каждый чёртов раз всё равно не становилось. И всё также болело в хлам израненное сердце. Саша знает, каково это. Саша чувствует. Денис тоже сломанный. Хотя и улыбается сейчас, словно солнце, ярко. Тоже. Такой же. Которого вытянуть из океана собственной боли практически невозможно. С этим только Игорь отчасти и может справиться, лишь потому что знает. Вытягивал. Но Игорь ведь сам в себе разобраться до сих пор не может. Саша цепляется взглядом за капитана — он на Тёму смотрит болезненно, запястье гладит и губу закусывает. Ему сразу же всё понятно становится. В с е блядские ненужные чувства оголёнными проводами между ними искрят. Саша отводит взгляд. Саша пытается смотреть только на Дениса. Думает, что не вытащит. Потому что маленький ещё. Сам недавно израненный. Он боится Дениса убить. Как будто последний спусковой крючок нажать, — и вот перед ним осколки. Но они всё же, блядь, поломанные. А поломанные люди друг друга сломать не смогут. Потому что уже н е ч е г о ломать. Денис носком протыкает пол. Саша не знает, как его вытащить. Смотрит внимательно. Скользит по напряжённому телу. Губу закусывает. Чувствует — может попытаться. К нему тянет как-то до банальности сильно. Магнитом к железу. Саша не сопротивляется. Поэтому пытается. Лишь только потому, что Денис улыбается слишком ярко, когда на него смотрит. А не потому, что сердце наперебой от сияния его глаз стучит где-то в горле. Глупое-глупое, наивное сердце. Саша впервые рассказывает всякий бред, чепуху мелет откровенную, но внимательно следит за чужими эмоциями, ловит точки соприкосновения. Сам тянется за касаниями, по руке, скорее по плотной ткани рубашки, скользит, ощущая, как дрожит Денис под его пальцами. Но в душу не лезет. Многое понимает. Осознает. Просто пытается помочь. Денис улыбается. Слушает. Пальцами вверх легонько ползёт по предплечью. Саше впервые от всего этого тепло. Саша впервые немного счастлив. Им дали ключи от разных номеров, но они поднимаются на свой этаж вместе. Разговаривая полушёпотом о различных мелочах, не решаясь задать более глубокие вопросы. Саша понимает — ещё рано. Слишком, до безумия рано. Хотя ощущает, что Денис — это нечто его, глубокое. Его больное израненное счастье. Саша улыбается ярко, — Денис рядом с номером стоит, пытаясь попасть в замок. Но вскоре оборачивается. Дверь противно скрипит, и, кажется, плачет. Он улыбается уголками губ, протягивая руку. Саша его обнимает. Не сдерживается в последнюю секунду. И шепчет на ухо чуть слышно: — У тебя просто были очень грустные глаза, — Саша не знает, как вытянуть его из болота боли словами. Но иногда единственное, что может помочь — это молчаливая поддержка. Родные касания. Контакт с оголённым телом совсем не большой — просто кончиками пальцев проскользить по шее. Но и этого хватает — током под кожей бегут чужие прикосновения. Саша разворачивается и уходит быстро, не оборачиваясь. И дверью громко в свой номер хлопает. Там у него сердце стучит как бешеное, и руки трясутся, ощущая фантомность тёплой кожи. Он сползает по двери вниз, притягивая ноги к груди. Он знает, у Дениса круги под глазами величиною с космос, фамилия с запахом вишни, смешная до жути, и голубые глаза, светящимися Созвездиями дарящие тепло. Саша улыбается грустно. И всматривается в темноту. Только Денис этого уже не видит. У Дениса всё тело ноет, огнём горят звёзды, от соприкосновений с тканью остаются точки кровавых следов. Он успевает только зайти в номер и свет включить. Тело внезапно скручивает спазм боли, и он оседает на пол рядом с дверью. Когда спазм утихает, прошла, кажется, вечность, и на глазах выступили слёзы, он с болью снимает клетчатую рубашку, которая скрывала родинки-звезды на руках. Закусывает губу. Всё это кажется неестественным. Денис в страхе закрывает глаза и дышит через раз. Руками хватается за стены, скребет их ногтями. Из глаз текут слёзы, и спазмом боль ещё раз проходит по коже. Звёзды на его теле светятся тускло-жёлтым. Больным. И неправильным. Денис до безумия громко смеётся в пустоту. И пытается сдержать в глубине глаз мелькающую кристальными полосками боль.***
Это особая ночь. Волшебная. Длинная. Федя смеётся громко перед двумя людьми и прячет руки за спину, поглаживая запястья. Они переглядываются, совсем одинаково и синхронно, у Феди, кажется, в глазах плывёт и двоится, и заламывают пальцы за спиной. От чужого смеха они молчат, потупив в пол глаза. Как будто чего-то боятся. Но после секунды борьбы с собой теперь смотрят упрямо. Федя смотрит в ответ. В глазах напротив скользит боль. И кроме боли — ничего. Нет, всё же, они разные. Совершенно не похожи. У Лёши Созвездие, его Созвездие, на правой руке. А у Антона красиво скользит по левой. Тоже его Созвездие, понимаете? Федя не понимает. Старается не думать. Он устал. Глаза предательски слипаются. Он заходит нервно в номер, а они следом идут за ним. Громко хлопает дверь. И время на мгновение застывает. — Ты выберешь кого-то одного из нас? — вопрос с губ срывается одновременно у обоих. Федя замирает на месте. Оборачивается и недоверчиво смотрит на них. В уголках глаз у обоих застыли слёзы. Они друг на друга даже не смотрят. Антон теребит край футболки, а Лёша заламывает за спиной свои длинные пальцы. Не лгут. Правда так думают. Федя не может подобрать слов. Он понимает, они тоже сломанные. Тоже с ранами на сердце шириной с космос. Но хочет рассказать всё касаниями. Он просто садится на кровать. Смотрит на них внимательно — они одинаково, практически мгновенно прикусывают губу. Федя хлопает по обеим сторонам, призывая подойти ближе. Они как будто понимают его без слов — садятся каждый рядом со своим запястьем. Он кладет им на колени свои перевязанные руки. Они холодными пальцами задевают горящую кожу, а после кончиками скользят по яркому, голубому сиянию. Чёрная повязка ненужной тряпкой падает на пол. Федя думает о том, что она, возможно, больше ему не понадобится. Они прочерчивают на его запястьях линии их Созвездий. У Феди по коже мурашки ползут, и тепло в душе разливается. Он улыбается. Они прикладывают свои запястья к его, и комната буквально заливается голубым, перекрывая жёлтый свет от включённых ламп. Они поднимают на него счастливые глаза. Федя понимает — поступил правильно. По-другому они бы не поверили. — Вы оба — частицы моей Души. Запомните это, пожалуйста. Федя будет ещё долго метаться и не доверять. Кричать. Он будет в них влюбляться и потихоньку начинать доверять. Но это всё будет потом. А сейчас они гладят его запястья, и у Феди на лице появляется искренняя улыбка. Когда наступит новое утро, все их жизни кардинально изменятся. Но пока… Пока на чёрном полотне неба ярко горят голубым далёкие звёзды. И пусть Вселенная иногда и шутит, но она никогда не ошибается. Аксиома.