Кладбище мёртвых звёзд.

Глупые наивные дети, которые верят в легенды о вечном счастье. Они приходят к Игорю в номер практически каждый вечер в одно и тоже время — тогда, когда солнце садится покорно за горизонт, и звёзды на чёрном полотне Вселенной начинают гореть ярче. Усталые, полуживые, сломленные. Вымотанные. Приходят по одиночке, словно бегут друг от друга по вечному кругу, всё равно встречаясь в полумраке чужой комнаты, но глупо считают, что так правильно и совсем-совсем никому из них не больно. И Игорь их даже совсем немного понимает, ведь именно в тот момент, когда спадает маска, когда появляются вновь кровоточащие, частично заросшие рубцы на сердце, им жизненно необходимо выговориться не_своим людям. Или же откровенно просто рядом с ними молчать. Тишина же лечит. И это всё происходит лишь оттого, что своим людям говорить гораздо сложнее. И молчать с ними, внутри вновь и вновь переживая свою боль, до банальности невыносимо. Ведь родных людей не хочется ранить осколочной болью своего, вновь вернувшегося, да и, впрочем, если честно, никуда не уходившего, прошлого. Своим людям хочется улыбаться, целовать их обнажённые плечи и скользить кончиками пальцев по чужому запястью, ловя губами дрожь, проходящую током по всему телу. Поэтому Игорь их ждёт. Потому что не может не ждать, откровенно всё понимая. Он лишь греет свои руки в чужих и сидит близко-близко к своей Вселенной, смешивая их дыхания, шепчет устало неважные слова и редко целует в шею. Артём в такие моменты старается его не беспокоить. Поглаживает свободной рукой чужую коленку, оставляя сотни невесомых поцелуев на макушке и коже, молчит и вслушивается в чужое дыхание, смешанное с гулкими ударами влюблённого сердца. Проходят минуты, пропитанные вечностью, и, когда Игорь, будто очнувшись через несколько секунд забытья, всё же прячет, осмелев, холодные пальцы другой руки под его футболку, касаясь тёплой кожи, Тёма невесомо гладит чужие горящие звёзды, впитывая под кожу переплетение их нежности. Скользит, едва касаясь кончиками пальцев вверх, а после, каждый раз возвращаясь, старается не замечать, как одна из них, та самая, больная, горит чуть тусклее других. Артём позволяет себе её изредка целовать, когда Игорь, пряча своё лицо в изгибе чужой шеи, покрывает лёгкими касаниями хаотично тёплую кожу и непрестанно, меж поцелуями, шепчет о том, что не хочет его терять. У них есть всего лишь пара мгновений, чтобы насладиться друг другом, потому что перед тем как придут их поломанные люди, Артём слабо завяжет на чужом запястье чёрную ленту, словно пряча от других их больную влюблённость. Её можно будет потом обязательно снять, когда расшатанное равновесие боли в человеке всё же найдёт внутри свой баланс, а пока Артём смотрит на чужие, чуть подрагивающие пальцы, и шепчет непрестанно Игорю в макушку о том, что ещё не пришло их время друг с другом прощаться. И это обычное напоминание, срывающиеся с губ каждый день, как будто по часам/минутам, сейчас, в данный момент — самое важное и необходимое. Оно буквально помогает спокойно вдохнуть в прогнившие лёгкие чуть тёплый воздух. Потому что они завязывают свои ленты на чужих запястьях только в том случае, если приходит время прощаться. И им подсознательно страшно друг друга потерять. Игорь благодарно оставляет поцелуй в уголке губ и прячет после лицо в чужой груди, утыкаясь носом в футболку. Дышать становится на мгновение проще. И сердце мерно отбивает ритм их болезненного счастья. Они все приходят как будто уже по давно заученному расписанию. Сначала приходит Саша. Стучит еле слышно, сомневается будто, каждый раз замирая на минуту у тонкой стены и несколько раз порываясь уйти, и, если бы Игорь не вслушивался, то никогда бы не услышал лёгкое касание костяшек чужих пальцев к своей двери. Он встаёт, до последнего не желая отпускать родные пальцы, чуть пошатываясь, потому что дрёма нападает на него в такие моменты, закутанные в чужое тепло, и открывает еле слышно дверь, пропуская потерянного мальчика в полутьму своего номера. Саша чаще всего просто молчит. Лишь садится в кресло напротив и заламывает холодные пальцы рук, пытаясь прийти в себя. Он на Игоря не смотрит, наблюдая за бликами ночника на полу, как будто там написаны все ответы на неразгаданные загадки Вселенной. У него круги под глазами сливаются с тьмой, он маленький запутавшийся мальчик, который всё ещё не привык впускать в свою жизнь голубое сияние чужого Созвездия. Он всё не может принять то, что эти родинки, скользящие по коже Дениса, — и его неотъемлемая часть тоже. Игорь знает, тот настолько привык жить в своей темноте, что щурится часто, когда с Денисом в одной комнате ночью остаётся. Саша ему рассказывал, пряча глаза и смешно переминая с ноги на ногу. Игорь подходит ближе, треплет мальчишку по макушке и улыбается слабо, вымученно будто, получая в ответ точно такие же приподнятые еле видно уголки потрескавшихся губ. Игорь выдыхает тяжело и садится чуть дальше от Артёма, сдерживая буквальную потребность прикоснуться к его коже. Чёртова необходимость несколько минут соблюдать дистанцию лишь для того, чтобы Саша не чувствовал себя одиноким. Лишним. На время, пока они все не придут. Пока они все не научатся впускать друг в друга в потоки своей боли, делясь своим счастьем через прикосновения друг к другу. Игорь думает, что у них с Тёмой на двоих постоянно очень мало времени. Игорю Артёма м а л о. Его в жизни катастрофически не хватает. Игорь утыкается взглядом в свои ладони и думает, думает, думает. А Артём будто чувствует, оборачивается и улыбается, глазами своими невозможными сверкая, лучась нежностью и теплотой. Игорь думает, что любит этого человека сильнее — банально невозможно. — Игорь, мне кажется… я задыхаюсь. Ведь вся комната пропахла вишней и отчасти нашей Вселенной, — Саша говорит чуть слышно, на него не смотрит, лишь кончиками пальцев скользит по своему пустому запястью, — вся комната Вселенной буквально пылает. Звёздами лучится. И я так к этому по-детски привык. Привык засыпать не в темноте. Но каждый раз, Игорь, каждый раз я думаю о том, что всё-таки будет потом? Что же, Игорь, будет п о т о м? Когда придет время прощаться. Игорь смотрит на Тёму, на своего любимого Тёмочку, и сердце на секунду останавливает свой бег. Что будет, когда всё закончится? Вновь вернется расстояние и кровь на запястье. Всё это не один раз уже было пройдено. Всё это было пройдено буквально тысячу раз. И вновь будет лишь отсутствие человека рядом и невозможность к нему прикоснутся. Игорь едва-едва касается пальцами чужой руки в попытке запомнить родное тепло. Когда всё закончится, вновь придут слёзы. Игорь это, к сожалению, знает. Поэтому Игорь молчит. Молчит и Саша, не находя слов рассказать о своей боли, которая погано перемешивается со счастьем, когда Денис ему улыбается. Он влюбился, но не уверен, что Денис л ю б и т его в ответ. Он поделится своими сомнениями, больной правдой до банальности не может. Боится и знает. Игорь тоже совсем не справляется. Он ломается, когда Тёмы рядом нет. Ведь Игорь тоже не знает, когда всё это вновь обязательно закончится, к а к он сможет Тёму своего отпустить. Как он вновь будет жить без его постоянного присутствия рядом. И вроде всё это уже тысячи раз повторённое, прожитое ни один раз, но отчего-то именно сейчас до сбоящего сердца новое и до треснутых рёбер больное. Игорь смотрит на переплетение своих пальцев и смаргивает кристальные капельки слёз с глаз. Слабость. Минутная слабость — он утыкается в чужое плечо и загнанно дышит. Он столько раз думал отпустить. Надо отпустить. Перестать держать рядом. Дать свободу. Но разжимая пальцы каждый раз, он мог думать лишь о том, как не умереть в ту же секунду, как за его счастьем закроется литая, железная дверь. Саша смотрит на стену невидящими глазами. Думает. Вспоминает. Он полюбил в темноте на двоих поделённого номера соединять родинки в, наконец-то, лично своё, невыдуманное созвездие. Денис рассказывает ему сотни историй, улыбается и тянется за прикосновениями. От Сашиных прикосновений у Дениса родинки не болят и горят мерным сияние. Саше страшно. Ведь Саше, понимаете, ему очень страшно. Осознавать, что он нужен лишь для того, чтобы родинки на чужом теле просто перестали болеть. После приходят Миранчуки. Опираются на стены по обе стороны двери, молчат, опустив глаза в пол, и смотрят на свои кроссовки, как будто именно в них заключена вся Вселенная, и ответ на невысказанный вопрос — как всё это, блядь, пережить. Потому что Федя уходит от них каждый вечер, ничего не желая объяснять. Лишь целует чужие макушки на прощание, плотно закрывает за собой дверь и звонит постоянно кому-то, расставляя запреты, в свою жизнь буквально отказываясь их впускать. И Игорю каждый раз тяжело на них поднять свой взгляд. Будто две копии Созвездия на одном и том же небе. Но похожему нет места уже на занятом небосводе их Вселенной. Ведь похожий всегда остается в тени своего настоящего. Игорь думает, что так больно бывает лишь в их Вселенной. Когда делить надо подаренную на двоих свою судьбу. Своё небо. Свою Душу. Он пропускает их в тишину своей комнаты, отрезая от всего мира. Иногда это становится буквально необходимым. Они садятся на пол, близко-близко друг к другу своей поддержкой и опорой. Игорь знает, запястья у них ноют о д и н а к о в о. И звёзды горят. Идентично. Они прижимаются друг к другу боками, переплетая руки. Тишина в номере оглушает, но мерно течёт успокаивающе по венам. Им жизненно необходимо сейчас ощутить безмолвную поддержку тоже сломанных людей. Ощутить себя молчаливо не_одинокими. Минутная стрелка на настенных часах неумолимо продолжает свой бег. Секунды, складываясь в минуты, после в часы, дни, недели, месяцы, летят мимо буквально незаметно. Всё происходит слишком быстро. И года пролетают, оставляя лишь крупицы особо сильных воспоминаний. На самом деле, отчасти оставляя лишь боль. Игорь думает о том, что вскоре они не смогут разрываться каждый раз на два города. Он смотрит на свою Вселенную и практически не дышит. Потому что боится потерять его навсегда. — Когда-нибудь легче станет? — голоса похожие друг на друг. Игорь думает, что уже никогда. И знает — спасти людей можно только в том случае, если они сами позволят себя спасти. Потому что, когда люди сами себя топят в другом человеке, то вытащить их невозможно. Потом приходит Денис и становится чуть легче дышать. Потому что теперь можно снять поганые повязки с больных запястий. Черышев знает — вечерами Сашу можно найти только у Игоря, поэтому приходит, гонимый своими уже недетскими страхами. Игорь смотрит и понимает — его привела сюда боль. Их связь сбоит, она неправильна, она ощущается в тысячу раз сильнее. Игорь чувствует, знает — то, что они с Артёмом делят на двоих, Денис переживает в одиночку. Игорь опускает глаза и, впервые, погано вновь, не знает, чем помочь. Марио говорит, что связь у них обязательно успокоится. Нужно лишь немного потерпеть и постоянно находиться рядом. На вопросы сколько осталось терпеть упрямо опускает глаза. Денис думает о том, что, когда придёт время прощаться, то он подохнет от километров, которые будут их разделять. Денис думает, что Саша с ним только ради сияния, что ночами позволяет спать без кошмаров. И он обязательно оставит его погибать, когда придет время прощаться. Потому что сделать маленький мальчик, к сожалению, ничего не сможет. Он садится рядом с креслом и кладет свою голову на чужие колени. Саша смотрит какое-то время поверх, кажется, всей Вселенной, куда-то далеко-далеко в свои мысли, а после, улыбнувшись, зарывается пальцами в мягкие не свои волосы. Боль начинает потихоньку отпускать. Но Денис всё ещё напряжён и невидяще смотрит на противоположную стену, поглаживая бездумно острое колено. Он не хочет терять свою Душу. Он не хочет терять Сашу. Потому что он его каждый день, сам того не понимая, спасает. Согревает своей… Денис надеется, что любовью. Отец звонил ему несколько раз за сегодня. Говорил, что от боли есть решение, и он может помочь. Что боль из его тела банально м о ж н о удалить. — А только ли боль, пап? — Нет. Потому что, вырезая боль, обычно забирают и звёзды. Денис носом утыкается в Сашин живот и шепчет что-то без разбора. У Саши ледяная рука, что сердце сжимает, начинает наконец-то таять. И страх, что это всё лишь для того, чтобы ушла боль, отступает. Саша улыбается ярко и целует макушку. Надежда не умирает никогда. Какими бы сильными не были поглощающие людей тёмные мысли. Последним приходит Федя. После того, как обязательно поговорит с Ней. Он улыбается натянуто, в глаза чужие не смотрит и лишь тихо в глубь комнаты понуро проходит. Садится рядом со своими людьми, оставляя поцелуй каждому на макушке. Обнимает за плечи, к себе прижимая, и шепчет что-то на ухо ласково. Они льнут к нему, тянутся буквально влюблёнными звёздочками, целуют в обе щеки и пальцы переплетают с чужими руками на запястьях с горящими созвездиями. Доверяют безмерно. Игорь опускает глаза в пол, и думает о том, что Федя лишь п о з в о л я е т себя любить, но их в ответ не_любит. Игорь слишком много думает. Накручивает себя, пытаясь спасти всех. Не видит, не замечает, — им всего лишь нужно время, чтобы привыкнуть друг к другу. И тёплые касания, которые говорят громче любых слов. Артём будто чувствует чужое смятение. Улыбается мягко, руки для объятий раскрывая. Игорь к нему льнёт ближе, всем телом, целует в щёку и нос после греет в основании шеи. Артём скользит пальцами по чужому Созвездию, целует макушку и в тишине шепчет простое: «Я люблю тебя». Еле слышно. Они не говорят об их истории. Лишь сидят рядом друг с другом, впитывая чужое тепло и шепчут на ухо всякую чушь, передавая Душе свою нежность. Им спокойнее всем вместе. Тут не лезет боль, сгрызая чужие рёбра, тут полумрак прячет слезящиеся глаза. Здесь как будто линия счастливого настоящего, где нет прошлого, а будущее соткано из легенд. Они рассказывают друг другу мифы, делятся старинными легендами и мамиными сказками. Артём целует родное запястье, грея в своих объятиях Игоря, Федя целует в щеки попеременно свою Душу, поделённую на двоих людей, и получает скользящие по каждому запястью согревающие пальцы, дарящие нежность. Денис Сашу обнимает, каждый раз прижимая ближе, чтобы тот чувствовал своей спиной, всем своим существом чужой ритм непокорного влюблённого сердца. И каждый из них сейчас по-своему счастлив. И каждый из них теперь, возможно, до больного навсегда, до одурения влюблён.