Мир, пахнущий пеплом.

      Эбс удивленно таращится на большую лиловую коробку, перевязанную траурно-черной лентой, кутается в широкое полотенце и пытается справиться с оторопью. Она знала, что серые часто прибирались в апартаментах в их отсутствие, но никогда прежде они не выдавали свое посещение оставляемыми дарами.       Хобс не хотела подходить к коробке. Она была почти уверена, что подарок, выглядящий несколько мрачновато из-за несуразного банта, был от Лэнгдона.       Никогда еще в своей жизни Эбигейл не доводилось испытывать такого острого чувства стыда и сожаления. Словно там, в кабинете, она на коленях умоляла взять ее.       Но коробка стояла на ее застеленной постели и к ней в любом случае придется прикоснуться. Даже если для того, чтобы убрать.       Хобс тянет за ленту медленно, до этого атлас банта она мнет в пальцах не меньше минуты. Отправитель знал толк в красивых жестах.       В коробке алеет бархатом сверток и на фоне кровавого цвета кусок белого листа открытки кажется раздражающе ярким. Эби вчитывается в убористый почерк и понимает, что вновь не угадала — подарок от Венейбл. Вильгельмина предлагала забыть о подтачивающем ее недуге и отпраздновать вместе со всеми, даже преподносит ей это платье в качестве маленького дара.       Приготовления к празднику оканчивается быстро, Эби даже не думает делать себе макияж или особо изысканную прическу, хватает и того, что она натягивает слишком облегающее платье на голое тело и собирает волосы на затылке в прическу.       Отражение в зеркале криво усмехается зацелованными губами, и это все в ней, что хоть как-то своей яркостью и живостью подходит к алому платью в пол. Посеревшие глаза сверкают исподлобья в окружении болезненно посиневших век. Хобс понимает вдруг, что слишком сильно напоминает собой невесту вампира. Кожа, до синевы бледная, пугающая худоба — только грудь, когда-то превращенная искусным хирургом из вялой двоечки в соблазнительную тройку, не сдавал позиций; длинные темные волосы, потерявшие былой блеск от болезни, нервов и недоедания. Измученное лицо с остро выделенными скулами.       Она походила на свеженький труп когда-то красивой девушки, но глядя на себя со стороны, она со смешком понимает, что пара зияющих ран отлично дополнили бы ее образ. Вписались бы как влитые.       Красное платье украшено кружевом в цвет и Хобс отмечает, что шмотка достаточно кричащая. Почти вульгарная, а от того с трудом верится, что Венейбл стала бы ее предлагать. Куда реальнее было бы получить от стервы паранджу. К тому же, это очень мало походит на венецианский стиль. Скорее уж на стиль дорогой шлюхи.       Эби крутится вокруг оси, разглядывая отражение со всех сторон, и только потом идет к выходу. Общество в Аванпосте оставляет желать лучшего, но лучше это, чем позволить мыслям устроить боевые действия в ее голове. Эби, даже не имея образования психолога, знала, что ей требуется время. Прежде чем она начнет анализировать произошедшее. А потому сейчас стоило отвлечься и просто немного расслабиться.       Открывая дверь, Эби набирает полную грудь воздуха и содрогается, когда сталкивается лицом к лицу с тем, мыслями от кого так усердно бежала. — Ты прекрасно выглядишь, Эби, — он внимательно осматривает ее с ног до головы, удовлетворенно жмурится и тянет губы в улыбке.       Эби пятится, во все глаза разглядывая незваного визитера, и далеко не сразу вспоминает древний как сама жизнь закон: не смей бежать от зверя, ибо он бросится следом.       Хобс замирает, соскребая мужество со всех уголков своей души, и заставляет себя улыбаться. Спокойно, уверенно, властно. Майкл на метаморфозы с ней недоуменно гнет темные брови, но ее уверенный взгляд, сменивший страх и панику, встречает благосклонно. — Красный тебе к лицу, — мужчина шагает вперед, закрывает за собой дверь, оказавшись от нее в какой-то паре сантиметров, но Хобс больше не собирается отступать под гнетом этой силы. — Неужели? — голос у нее недружелюбный и если Лэнгдон и удивлен переменам, произошедшим с ней за какие-то пару часов, то на лице его не отображается ни одной эмоции, кроме ленивой самоуверенности. — Зачем ты пришел, Майкл? Наша беседа состоялась, интервью окончено, решение за тобой. — Интервью не закончено, Эбигейл, — мужчина качает головой, не отрывая глаз от ее лица, и подается вперед.       Только вот все это уже сидит у Хобс в печенках и в этот раз она не испытывает ни смятения, ни подкашивающего желания, навязываемого близостью столь красивого мужчины. Внутри бушует злость и элементарная эмоциональная усталость, и этот тандем позволяет ей замереть на месте, со строгим спокойствием глядя на игру мужчины. Потому что Лэнгдон с ней, черт возьми, играл, и играл весьма жестоко. — В таком случае предлагаю тебе как можно скорее перейти к основным вопросам. Мне начинает надоедать этот балаган.       Она шипит на него подобно рассерженной кошке, и скулы ее в этот момент окрашиваются румянцем, возвращая краски лицу. Лэнгдон признает себе, что несколько очарован смелостью маленькой смертной, но и не думает прощать ей ее безрассудство. Широкая горячая ладонь ложится на ее тонкую шею подобно ожерелью. Эби не дергается, не пугается, даже внутри не испытывает ничего сверх хладнокровного «да плевать», и тут-то она понимает, что у нее элементарный эмоциональный шок. Просто на сегодня она уже достигла предела своих возможностей в плане чувств.       Лэнгдон сжимает пальцы медленно, ожидая, когда бравадная стойкость его любимейшей здесь игрушки подойдет к концу, но Хобс смотрит непримиримо и хладнокровно, даже не думая начинать сопротивляться. Даже когда от нехватки кислорода глаза и лицо ее наливаются кровью, Хобс продолжает стоять с вытянутыми по швам руками, сотрясаясь от спазмов, и только на дне серо-зеленых глаз он видит, какая злоба по отношению к нему плещется в ее душе.       Ее злоба выводит из себя. Он вообще очень не любит, когда страх, злость или отвращение начинают испытывать именно к нему. В такие мгновения он никогда не может удержать себя от того, чтобы оправдать эти чувства.       У Эби мутнеет перед глазами и очень сильно хочется начать отбрыкиваться. Черт знает, как ей удается сдерживать элементарные рефлексы. Лэнгдон сканирует ее пытливым взглядом и теперь от улыбки на его лице ни следа. Он тоже злится и где-то на краю сознания Эби понимает, что ее это самую малость веселит — действовать ему на нервы. Когда он разжимает пальцы, возвращая ей способность дышать, она кашляет и валится ему в руки, дрожащими пальцами хватаясь за ворот его рубашки. Горло огнем горит и языком шевелить откровенно больно, но пряча лицо в черном шелке его одежды, Эби улыбается почти счастливо, потому что смогла выстоять до конца. И даже если бы умерла, то умерла бы достойно, с гордостью принимая свою участь.       Майкл дышит тяжело, надсадно, борется с одолевающей душу яростью и вспоминает дни, когда он жил еще с Констанс. Та тоже раздражала его своим упрямством. И стала первой, кто разорвал его душу на мелкие кусочки.       Он отстраняет Эбигейл от себя настойчиво и со всей серьезностью вглядывается в бледное лицо. Ее упертость забавляла его поначалу, сейчас же он зол без намека на шутку. — Если ты еще раз решишь противиться мне, Эби, запомни одно, — он склоняется ниже, крепко стискивая худые плечи и позволяет внутренней тьме проступить на своем лице. — Смерть не спасет тебя и не укроет. И это не самое страшное, что может с тобой приключиться.       Когда руки Майкла перестают держать, Эби оседает на пол, к его ногам, подобно кукле, которой сломали стержень. Она и чувствует себя в этот момент не многим лучше обычной куклы. Эмоции стираются, вылетают из головы. Ей даже почему-то не страшно. Она глядит в потемневшие дочерна глаза, рассматривает ставшее обратно «человечным» лицо, но на сетчатке все еще отпечатан облик белого лица с черными трещинами.       Хобс всегда думала, что если когда-нибудь ее убеждения, неважно какие, рухнут, она впадет в истерику. Или долго не сможет это принять. Но видя, что из себя представляет Лэнгдон, она принимает это как-то подозрительно легко. Правда, кружащие в голове мысли грозят свести ее с ума, но ей все-таки не страшно. Может, поэтому она все еще жива.       Лэнгдон разглядывает девушку, прислушивается к ее чувствам и понимает, что отчасти доволен. Поразительное дело, она так боялась его как мужчину, так боялась физической близости с ним, но столь спокойно относится к тому, что его природа выходит за рамки привычного ей мира. Она без труда находит ему определение, почти верное — демон, но даже не думает переживать по этому поводу и Лэнгдона это смешит. Он смеется низким мягким смехом, глядя на нее сверху вниз, и, наконец, понимает, что приглянулось ему в этой девчонке. Душа ее крепкая, сильная, полная тьмы и способная при этом не гнить в ней. Не терять достоинства. Эби конечно очень далеко до его мисс Мид, и школа жизни взращивала их в разных условиях, но стержень внутри них идентичен, и Майкл понимает, почему так вцепился в гордячку Хобс.       У Эби подрагивают конечности, когда она встает, и Майкл совсем не торопится предложить ей помощь. Глаза у него все еще черные, словно залитые чернилами. Хобс глядит на него настороженно, но только потому, что теперь точно не знает, чего от него ждать.       Она медленно, с трудом выныривает из омута оцепенения и заставляет мозг работать так, как ему положено. Вспоминает, о чем говорил Лэнгдон с другими жителями аванпоста, достает из закромов памяти слова Мэлори. Вспоминает, складывает, вычитает. Отшлифовывает новый образ Лэнгдона, добавляя в воображаемое досье новые факты: показывает фокусы лицом, умеет читать мысли, владеет непонятной силой.       Эби иронизирует, разглядывая Лэнгдона, и тот веселится вместе с ней, не чувствуя в ней ничего, кроме любопытства. Такого на его долгом пути еще не было. Люди, узнавая кто он, испытывали разные палитры чувств. Страх, отвращение со страхом, ужас, презрение, у сектантов тоже было любопытство, но там было столько благоговения, что его иногда подташнивало от их обожания. Хобс в своем бесстрашном любопытстве поражала. — И что, даже не помолишься за спасение своей души? — он слегка склоняет голову к плечу, следя за ней. — А она тебе нужна? — Эби равнодушно пожимает плечами, отстраняется от него и начинает кружить вокруг. — Забирай.       Лэнгдон оборачивается, ловит ее абсолютно серьезный взгляд и осознает, что не понимает ее. Она ведь даже не шутит, хотя судя по поверхностным чувствам, принимает ситуацию серьезно, полностью осознавая, что он стоит на порядок выше нее в любой иерархии. — Кто ты все-таки? Демон? Вампир?       Она пытается зарыться тонкими пальцами ему в волосы, задумчиво хмурит брови и Лэнгдон снова смеется, потому что по-другому на ее поведение и не отреагируешь. Сжимает ее пальцы в своих и позволяет дотронуться до трех шестерок за ушной раковиной.       Эби подается ближе, почти прижимается к нему, но только для того, чтобы компенсировать разницу в росте, долго и внимательно изучает символы и дышит на него теплом. — Ты Антихрист, верно? — она подается назад, но Майкл вовремя кладет руку ей на талию, не позволяя отстранится окончательно. — Конец света твоих рук дело.       Она не спрашивает, не истерит и не поддается панике, и это даже ей самой кажется странным. Не то, чтобы она склонна к громким истерикам, но Лэнгдону она верит с полуслова, а потому странно, от чего еще не скатилась на повышенные ноты в голосе, страх в груди и слезы ужаса на лице. Это ведь, вашу мать, ребенок Сатаны, если верить всем предзнаменованиям и тому, что он ей показывает. Или так и выглядит бесстрашие перед смертью, когда тебе что Бог, что Черт, все едино?       Эби усмехается, встает на носочки, пристально глядя в светлые глаза, кладет руки на мужские плечи и выдыхает ему в самые губы: — Спаси мою жизнь, я плачу всем, что потребуешь.       Хобс не знает, на что рассчитывала, выдыхая это перед тем, как обжечь пухлые мужские губы поцелуем. Он ведь к этому все вел? Хотел, чтобы она раздвинула перед ним ноги, растоптав данные ею же когда-то обещания. Так она готова хоть прямо сейчас. Может даже поулыбаться и сделать вид, что кончила, ей ведь совсем не сложно.       Она не совсем понимает, когда Майкл с презрительной улыбкой толкает ее прочь, но забывает об этом почти моментально. Боль и приступы кашля скручивают ее резко, сильно, не давая вдохнуть или открыть глаз. Она хрипит, валится на колени и все кашляет и кашляет, выплевывая сгустки гноя и крови, и это длится так долго, что она почти уверена, что сдохнет от этого странного приступа.       Когда хрипы и кашель сходят на нет, она обнаруживает себя в одиночестве. Отвратительный запах гноя подталкивает к горлу тошноту, но все что могла, она уже выблевала. Во рту привкус ничуть не лучше, и только после того, как она прополаскивает горло в четвертый раз, ей становится на капельку легче. Она отмывает пол своей сорочкой и пытается не дышать, чтобы не спровоцировать нового спазма тошноты и сразу же открывает дверь, не имея ни сил, ни желания дышать воздухом, провонявшим смертью.       Платье она вышвыривает в мусорное ведро, заталкивая себя в повседневное лиловое одеяние, и все это время пытается понять, что произошло. С опасением вдыхает полной грудью, но не чувствует хрипов внутри. Не чувствует ничего, кроме слабости и отчаянного желания уснуть. Прямо сейчас завалиться в постель и поспать, наплевав на блажь Вильгельмины по поводу дурацких праздников.       Но Эби заставляет себя, закрывает за спиной дверь в комнату, отрезая всякие пути к отступлению. Ей бы найти Лэнгдона и выяснить, какого хрена он с ней сделал, потому что списать все на банальный приступ она не может даже со всем своим прежним скепсисом к магии и прочей лабуде. Даже если не с помощью магии, до того, как ее скрутило, она почувствовала, что оттолкнул ее Майкл, ударив именно в ребра. И разрази ее небесный гром, если он сделал это не нарочно. Там, в комнате, она словно всю свою болезнь под корень выхаркала, и так легко и безболезненно она не дышала уже пять месяцев. Ни малейшего хрипа в груди, ни намека на ставшую привычной боль.       На маскарад Эби запаздывает. Стоит на втором этаже залы, разглядывает собравшихся внизу людей и понимает, что единственная, кто пришел без костюма. Даже так называемые слуги толкутся среди лиловых с простенькими масочками на лицах. Только мисс Мид, опускающая что-то в большой чан с водой, как и она, одета обычно. Без маскарадной шелухи. И Хобс заставляет себя прислушаться к диалогу внизу. — Я знаю, — Галлант чрезмерно машет руками и вообще слишком часто открывает рот, по мнению Эби, но именно он проясняет для нее кое-что. — Это символ. Про сад Эдема, яблоки из Рая. Очевидно, они из Святилища.       Стивенс с матерью закусываются, Мид непреклонно пресекает семейные разборки и Хобс замечает напротив себя, с другой стороны балкончика, Мэлори, прикрывшую лицо черной вуалью. — Дамы и господа, представляю вам мисс Коко Сент-Пьер Вандербилт.       Коко со своей монструозной конструкцией на голове не может вызывать ничего кроме смеха, но Галлант, требовательный к оценке своей работы, умудряется сорвать для местной принцессы аплодисменты. Эби опирается на перила, сцепляет руки в замок и внимательно следит, как помпезная красавица спускается по винтовой лестнице. Ловит на себе удивленный взгляд Мэлори, но даже бровью в ее сторону не ведет, продолжая наблюдать.       Коко лучится под всеобщим вниманием, наверняка уверенная, что место в Святилище принадлежит ей по праву рождения, а потому ее трусливый испуг от шалящей Венейбл кажется втройне смешным. Эби окидывает управляющую цепким взглядом и с удивлением понимает, что та подозрительно весела. А еще воодушевлена. — Сегодня ночь всех святых, что ознаменует начало темной половины года. Когда границы между нашим и загробным миром становится тоньше, и потерянные души пронзают небесный свод в отчаянном поиске дороги домой. В эту ночь мы поминаем мертвых, нам приходится скорбеть по слишком многим. Но еще мы празднуем, что до сих пор не присоединились к ним.       Венейбл продолжает и продолжает говорить, пока на торжественной ноте своих слов не включает музыку. У группы Брэд много хороших песен, Эби признает это, но к вечеринке в венецианском стиле все же совсем не подходит. Как не подошло бы и ее облегающее платье, понимает вдруг Хобс, настороженно следя за весельем внизу.       У нее ни малейшего желания участвовать в разворачивающемся балагане. Даже если Венейбл на пару с Мид начнут угрожать ей немедленной расправой, она скорее пошлет их нахер, чем пойдет отплясывать с остальными. Она дышит чуть прохладным воздухом — в больших залах аванпоста сложно поддерживать комфортную температуру — и просто наслаждается чувством здоровья. Даже без разговора с Майклом она понимает, что здорова — ей хватает знания себя и умения слушать свое тело, чтобы это понять.       Эбс также пытается понять, на месте ли ее душа, ведь именно это она предлагала в качестве платы за здоровье. Но разницы не чувствует. То ли без души и в самом деле можно преспокойно жить себе дальше, то ли Лэнгдон выдал ей билет в жизнь в качестве аванса…       Когда внизу появляется фигура, укутанная в черное, у Хобс от затылка по позвоночнику пробегает волна леденящего холода. Она вначале растерянно размышляет, к чему Лэнгдону прятать лицо, но потом с волнением обнаруживает, что никакой это не Майкл — не та походка, не та манера держать тело в пространстве. Да и к чему бы ему прятать свою с ума сводящую красоту, о которой он прекрасно осведомлен.       Эби вглядывалась в странного незнакомца, почти перегнувшись через перила, и с легким волнением осознавала, что среди них чужак. И он молчаливо и уверенно идет куда-то на поводу у Коко, и совершенно никто не обращает на это внимания.       Хобс выпрямляется, внимательно оглядывает собравшихся внизу людей. Как чужак попал на базу, ее не волнует. То, что Коко идет с ним об руку на верную смерть, ей тоже по большому счету плевать, она давно сказала, что тупая заносчивая сука не заслуживает спасения. Если уж ей не хватает ума оценить обстановку и обоснованно забить тревогу, это сугубо ее личные проблемы. Эби не собирается играть в героя, агитировать собравшийся здесь сброд или делать еще хоть что-нибудь. Она в начале поговорит с Лэнгдоном, а уж потом решит, что делать дальше — уносить ноги, чтобы хотя бы попытаться выжить или довериться защите Майкла и присягнуть ему на верность.       Потому что как бы там не описывали силы тьмы во всевозможных источниках, нельзя знать наверняка, что же Майкл станет строить. А значит и отказываться только потому, что так внушало христианство, было глупо. Недальновидно.       Да и не факт, что она сможет отказаться. Что у нее все еще есть такое право.       Эби скрывается в одном из полутемных коридоров, нервно сжимая пальцами подол и прислушиваясь к каждому шороху. Будет очень плохо, если по пути она встретит какого-нибудь дикаря. За спиной слышится голос Мид, приглашающей всех отведать наливных яблочек, и Хобс нервно усмехается. Даже без подсказки Лэнгдона она бы к яблокам и близко не подошла, иначе бы задохнулась от аллергической реакции. Единственное, что странно, зачем Майкл ей вообще об этом сказал, если и так знал об ее аллергии. Напомнить что ли решил?       На повороте она врезается в кого-то и едва не валится на пол. Венейбл бледнеет от прошившей ее боли, но умудряется сохранить лицо и даже вежливую улыбку, глядя на слегка потерянную Хобс слишком внимательно. — Сбегаете, мисс Хобс? — у Вильгельмины глаза чернее ночи и даже не смотря на улыбку, Эби понимает, что глаза эти принадлежат очень злому человеку. — Хочу в туалет. — Может, подождете еще немного? Там как раз начало чудесной забавы по ловле яблок из воды, — Венейбл сжимает набалдашник трости чуть сильнее и Эби начинает чувствовать странное, нехорошее волнение.       Интересно, разве управителю не положено знать о всяких болезнях и предрасположенностях своих подзащитных? Потому что говорила та так, словно была совершенно не в курсе, что Хобс не соблазнить яблоками даже в голодной смерти.       Эби выдавливает на лице что-то вроде сожаления и волнения одновременно, слегка приседает в коленях и неуверенно оборачивается назад, словно, в самом деле, не желая пропускать всеобщее веселье. — Ну, там ведь много народу, верно? Я успею обернуться быстро и выиграть свой приз, но если потерплю еще хоть немного, может случиться неприятный конфуз. Одна нога здесь, другая там.       Хобс видит как подрагивают выкрашенные в темный губы кривой ведьмы и, огибая управительницу, давит внутри распирающее чувство удовольствия. Показывать этой суке свое неповиновение как бальзам на душу.       До комнаты Лэнгдона Эби доходит быстрым шагом, граничащим с бегом, судорожно стучит и понимает, что с каждой минутой сердце ее разгоняется все быстрее и быстрее, рискуя не выдержать сумасшедшего забега в груди.       Из-за двери ни звука и она почти верит в то, что комната пуста, когда на очередной нервный стук та наконец поддается. Лэнгдон смотрит на нее холодно, с вежливым равнодушием. Эбс теряется на мгновение, тушуется и далеко не сразу находит в себе силы выпрямиться под ожидающим взглядом. Она не заморачивалась, идя сюда. Не обдумывала, что будет говорить, как и каким тоном. Просто пришла и вот тут вдруг, стоя перед ним в растерянности от холода в его глазах, сообразила, что от ее первых слов будет зависеть очень многое. — Я пришла поблагодарить и попросить о защите.       Она не знает, почему по итогу выдает эти слова. Они берутся откуда-то со дна души. Расчетливые и при этом полные искренности. Как бы там ни было, а за избавление от гнили внутри нее, она ему искренне благодарна. Неясно только, как надолго, но пока что да и от всего сердца. А вот защиты она просит, подсознательно зная и держа в голове, как любят мужчины быть кому-то покровителем. И если она еще не успела окончательно потерять его расположение, он откликнется на эту просьбу, будь он хоть трижды порождением тьмы. Судя по фантастике тьма тоже очень охотно берет под свое крыло.       Лэнгдон смотрит на нее дольше пяти минут, просто буравит тяжелым внимательным взглядом ее переносицу, а потом шагает назад, жестом приглашая пройти. Левый уголок его губ дергается в усмешке, но почти тут же опускается обратно, давая ей понять — ей тут не особо рады. — Я приношу извинения, что отвлекаю, но там происходит что-то… — Сядь.       Майкл не глядя на нее опускается за рабочий стол, тут же принимаясь стучать длинными пальцами по кнопкам ноутбука, и Эби заставляет себя проигнорировать этот явный жест пренебрежения. Может ее душа и правда уже у него, и ему она больше не интересна? Ведь важно не столько действие, сколько мысль. А мыслями она и продалась, и отдалась, и сломалась самостоятельно. Даже трахать не пришлось, на самом деле. Сломалась же.       Эбигейл устраивается в кресле на самом краю, отталкивает прочь неуместные мысли. О своем положении она спросит потом, устраивать ему сцены «кто я для тебя» и вовсе никогда не станет, но вот прояснить, что происходит снаружи, ей все-таки нужно. Потому что снаружи явно происходит что-то далекое от порядка и обыденности. — Майкл, послушай, у нас в Аванпосте чужак и Венейбл ведет себя очень… — Замолчи.       Он бросает на нее короткий, спокойный взгляд, и от его спокойствия и равнодушия ее чуть ли не подкидывает на месте. Как бы там ни было, какой бы позиции к нему она не придерживалась, а только чувство достоинства в ней было, и то, как он вел себя с ней сейчас, очень ее оскорбляло. И как женщину, и как человека. — Прости? — Я сказал тебе закрыть свой рот и посидеть в тишине. Ты хотела защиты, вот она, получай и не мешай мне работать. Или ты хочешь, чтобы я пошел и спас всех тех, кого ты сама без зазрения совести приговорила бы к смерти?       Эби растерянно мотнула головой, принимая для себя тот простой факт, что спасать она никого не хочет. Ей безусловно жаль некоторых, но себя ей жаль больше, а представлять себе, как отреагирует Лэнгдон, если она правда попросит его всех спасти… Ей не хотелось, но она была уверена, что в таком случае он будет не просто недоволен тем, что его отвлекают.       Майкл отвернулся, словно разом потеряв к ней всякий интерес, и пальцы снова заклацали по клавишам. Хобс следила за ним, напряженно вытянувшись в кресле и пыталась кое-что решить. Насколько безопасно оставаться рядом с человеком, слышавшим про чужаков внутри базы и при этом со спокойной душой оставшимся на месте. Ну, если учесть, что он действительно сын Сатаны, то, наверное, все-таки безопаснее, чем в любом другом месте.       Тишина рядом с ним казалась естественной. Эбигейл поняла, что наблюдать за ним, когда он не смотрит в ответ, очень приятно. Когда он обращает на тебя ответный взгляд, ты видишь его глаза, холодные и жестокие, но если внимание его не сходится на тебе, эта подавляющая сила пропадает, позволяя свободно дышать. И она бы и дальше продолжила гипнотизировать его профиль, если бы желание поспать хоть немного не сморили ее окончательно. Этот день вообще казался ей слишком изнурительным и долгим.       Она не знает, сколько они сидят в такой тишине, но вскоре перебирается на кровать, чтобы хоть немного отдохнуть. Лэнгдон то ли игнорирует, то ли правда не замечает ничего вокруг, но провалиться в дрему на удобной кровати, а не в тесном неудобном кресле ей все же позволяет. Она проваливается в сон, как только голова опускается на подушку, и ей снятся змеи, оплетающие ее голое тело, наслаждение и тьма, окружающая со всех сторон.