Мир, пахнущий пеплом.

      Время суток в аванпосте неразличимо. Наступление нового дня прежде определялось приходом серых, чтобы разбудить «господ» к завтраку, да включавшейся в гостиной песней. Сейчас новый день для Эби обозначила сама Мириам, принесшая порцию питательного желе.       Странно было видеть эту женщину у себя в услужении. Нет, Мид, конечно, не лебезила. Не прятала глаза в трусливом проявлении подчинения. Смотрела прямо и холодно, позволяла себе неодобрительно кривить темные губы. И все-таки — это было странно, что правая рука Венейбл, а теперь вот Лэнгдона, приносила ей завтрак в комнату. Практически в постель. — Мистер Лэнгдон ждет Вас в библиотеке после завтрака.       Мид убирается из комнаты поспешно, словно не вынося ее общества, и Хобс задумывается, а может ли андроид испытывать чувства. И если нет, почему тогда Мириам проявляет к ней такое явное недружелюбие. Потом вспоминает, как «Черный кардинал» относилась ко всем остальным жителям убежища кроме Венейбл и понимает, что в коде у робота просто прописано это пренебрежение. Ко всем. Пожалуй, кроме Майкла.       Порция питательных веществ значительно больше, чем им выдавалось на совместных трапезах, но Хобс заглатывает кусочек за кусочком без особого энтузиазма. В какой-то момент и вовсе откладывает столовые приборы в сторону, беря оставшийся кусок в руки, и кусает, бессмысленно пялясь в стену.       Если все пойдет именно так, как она видела в своих видениях, она должна сопротивляться до последнего. Дар предвидения наглядно показал, что с ней будет, если она покинет убежище. Позволить какому-то дикарю зажевать ее кишки Хобс не собиралась. Но и в противостоянии Корделии с Лэнгдоном, если она займет сторону последнего, ее не ждет совершенно ничего хорошего. По видениям не совсем понятно, чем она удостаивается чести захлебнуться собственной кровью, но ясно одно — любого прихвостня Майкла ведьмы сметут с пути, не жалея ни сил, ни жизни противника.       Эби в целом уже знает, как поступить в ближайшем будущем. Примерно знает, что сказать и кому, чтобы сохранить шанс на выживание. Майкл наверняка будет в бешенстве от ее выбора. Но умирать за его правым плечом ей хочется еще меньше, чем умереть от каннибалов на поверхности.       О, как бы она хотела вызвать провидение вновь, и узнать, что будет, если она не встанет за спиной Лэнгдона. Подсмотреть хоть одним глазком, приведет ли такая партия к успеху. Только дар, словно измываясь, ускользал в самую последнюю минуту. Давал ощущение, что вот-вот покажет ей что-то еще, но оставлял с острым чувством разочарования и неведения.       Хобс оттягивала момент встречи с Лэнгдоном столько, сколько могла. Она растянула завтрак, как идиотка, тщательно прожевывая каждый кусочек, который можно было просто проглотить. Долго выбирала платье, не для того, чтобы хорошо выглядеть, а просто, чтобы потянуть время. Шла по коридорам так, словно прогуливалась по живописному саду.       Обида, легкая, но все же подтачивающая доверие, скребла в душе. Когда в просторной нижней зале библиотеки она увидела Лэнгдона, сидящего в глубоком кожаном кресле, то едва смогла справиться с желанием ускользнуть прочь до того, как он ее заметит. А не из-за произошедшего ли между вами ты так отчаянно хочешь сбежать от него? Не от того ли, что произошедшему ОН не придал никакого значения?       Майкл перелистывает страницу книги в руках, пробегает взглядом по содержимому. — Доброе утро, Эбигейл.       Он манерно тянет слова, поднимает на нее взгляд и улыбается одними лишь губами — глаз эта улыбка по-прежнему не касается. Хобс давит из себя нечто похожее на его гримасу, проходит в залу и устраивается в кресле напротив. Ей отчасти интересно, зачем она могла понадобиться ему, а отчасти хочется послать его куда-нибудь подальше. Просто для успокоения души. Из желания сказать свое «фи» в ответ на нанесенную обиду.       Интересно, знает ли он, что она слышала весь тот разговор, стоя за закрытыми дверями? — Как спалось? — Лэнгдон откладывает толстый фолиант в сторону, наклоняется вперед, урезая разделяющее их расстояние, сцепляет руки в замок меж широко расставленных ног. — Больше не мешали страшные видения?       Эби склоняет голову к плечу, разглядывая его внимательно, и размышляет, стоит ли сейчас пытаться скрыть правду. Ведь Лэнгдон из тех редких дарований, кто почувствует даже намек на ложь. — Спалось неплохо, но видения были.       Майкл морщится, словно откусил лимон. Подпирает подбородок кулаком, упирая локоть в колено. — Снова видела мою смерть? — он вздыхает, тяжело, обреченно. — Пойми, будущее переменчиво. Оно может измениться от любого сказанного нами слова. От любого действия все может пойти иначе. — Но смерть Венейбл сбылась, — Хобс не собирается переубеждать его, но молчать, когда тебя упрекают то ли в глупости, то ли в ошибочности суждений, сложно. — Везение — выхватить из всевозможных сценариев будущего тот, что произойдет на самом деле.       Эби интересно, почему Майкл не интересуется тем, что она видела. На самом деле интересно. Если бы кто-то, имеющий теоретическую способность заглядывать в будущее, сказал ей, что видел ее смерть, Хобс бы душу вытрясла из того человека вместе со всеми подробностями. Лэнгдон же отрицал всякую возможность собственного поражения и словно слышать не хотел о другом исходе.       Слишком самоуверенный. Именно такие погибают со стопроцентной вероятностью. — Я чем-то обидел тебя, Эби?       Он встает на ноги, после долгого разглядывания ее лица, подбирается ближе, обходит кресло, принимаясь мять ее напряженные плечи. Жалкая попытка сбросить напряжение, когда всё ее напряжение вызвано лишь им одним. При любых раскладах. — Нет. — Меня обижает, когда ты лжешь мне.       Они молчат какое-то время, но в этот раз у нее нет ни малейшего желания обсуждать свои мысли и чувства с ним. Может, он был прав, говоря, что она обижена. То есть, обижена по-настоящему, глубоко и больно. Ей больше нравилось думать, что она сохраняет осторожность. Предусмотрительность. — Я не лгу.       Она оборачивается к нему, вынуждая прекратить мини-массаж, решительно и уверенно встречает его взгляд. В груди рвется что-то, просится наружу до отчаяния, но Эби давит этот странный порыв в корне, не желая сдавать позиции. Боже, из-за его слов, что ей не посчастливилось услышать, она чуть не вышла в ядерную зиму. Что было бы, если бы ее не остановил ее дар? Что с ней стало бы тогда, там, на поверхности?       Хобс качает головой, недоумевая над собственными, едва не принятыми решениями. От самой себя тошно до чертиков. Как можно было столь близко воспринять его слова? — Когда мы отправимся в Святилище?       Голос у Эби едва не обрывается на местоимении «мы». О да, она, черт возьми, теперь крепко сомневалась, что попадет туда. Но должна была как можно скорее перевести тему, пока Лэнгдон не стал копать глубже. Пока не расковырял ей рану на сердце своими неуместными разговорами о причинах ее обиды. В конце-концов, она ведь не устраивает ему отвратных сцен, так отчего тогда он пытается выяснять отношения? — Думаю, через пару дней мы сможем отправляться.       Эби задирает голову, когда Майкл подходит к ней сбоку, глядя на нее сверху вниз. Не самое удобное положение для шеи, но Хобс продолжает глядеть вверх, параллельно крутя в голове вопросы. Она должна была отвлечь его. И вопросы были бы как нельзя кстати, но почему именно сейчас они неожиданно исчезли? — Я хотела попросить. О занятиях со мной. Ты ведь прекрасно владеешь своими силами, и было бы здорово, если бы ты помог мне справиться с моими, — Эби замолкает, видя интерес в его глазах. Буквально слышит хруст под ногами — она на очень тонком льду. — Мне не очень нравится, что видения настигают меня так стихийно. Я бы хотела научиться… блокировать их.       Хобс понятия не имеет, насколько правдоподобно звучат ее слова. И по непроницаемому, улыбающемуся лицу Лэнгдона что-то сказать так же сложно, как гадать на кофейной гуще без инструкции «для чайников».       Он молчит, касается кончиками пальцев ее скул, очерчивая челюсть, поддевает подбородок, большим пальцем сминая губы.       Просто поразительная привычка причинять боль.       Хобс дергается, смахивая прикосновение из чистой гордости, и терпеливо глядит в ответ. Правда, когда по полным, изогнутым в улыбке, губам пробегает проворный язык, задерживает дыхание. Майкл словно провоцирует ее. Будто намеренно показывает ей себя с самых соблазнительных сторон. — Я не совсем понимаю, зачем раз за разом ты пытаешься отрицать очевидное. Делать вид, словно тебя не волнует моя близость.       Эби недоуменно изгибает бровь, делая вид, что не понимает, о чем Лэнгдон в принципе говорит. Разговоров ей, если честно, хватило уже по горло. Обсуждать хочет ли она его и насколько сильно, совершенно не хотелось. Хотелось заняться хоть чем-то полезным. — Мы проведем здесь еще несколько дней, как ты говоришь. Мы могли бы потратить это время с пользой, вместо того, чтобы тратить его на болтовню.       Майкл насмешливо кривится, когда она встает на ноги, оказываясь с ним лицом к лицу. У них разница в росте сантиметров в пять, но если убрать незначительный каблук ее обуви, она окажется еще ниже. Это цепляется за сознание, мешая Хобс строить аргументы и доводы. — Почему ты решила, что я вообще должен тебе что-то?       У Хобс от тона его голоса кружится голова. Точнее, сначала она думает, что именно от голоса. Но неясная сила давит на плечи сильнее, вынуждая опуститься ниже. И когда марево дурноты рассеивается, Эби обнаруживает себя стоящей перед ним на коленях. Буквально. У самых ног. — Ты решила, что раз я позволил тебе выжить, то теперь всегда и всюду буду выполнять твои маленькие, заветные желания?       Разглядывая черную ткань его брюк, Эби думает о том, сколько всего лично она способна вытерпеть, чтобы возненавидеть. Где порог ее терпения и гордости. — Прости.       Извинение выходит сухим. Неискренним, но Майкл почему-то с энтузиазмом хватается за это малозначимое слово: — Повтори. — Прости меня, — Эби ниже опускает голову, чтобы случайно не показать, как на самом деле ей сложно выдавливать из себя эти слова: — Я забыла, где мое место.       Лэнгдон молчит. Молчит достаточно долго, чтобы Эби успела накрутить себя до нервного предела. — Поднимись.       Голос у него текучий, властный, довольный. Безусловно, он наслаждался своей значимостью. Вставая на ноги, Хобс собирает все свои силы, чтобы не сдаться под одним его мимолетным взглядом. — Взгляни на меня.       Майкл терпеливо ждет, пока она отважится поднять на него взгляд, и даже особенно не торопит во время заминки.       Глаза у него холодные, с блеском. Хобс пытается представить, что отразят эти глаза, когда Майкл поймет. Заденет его ее выбор или он совсем не будет удивлен ее поступку? Эби пытается понять, но разве можно предсказать реакцию кого-то вроде Майкла. Ей хотелось бы, чтобы ее выбор хоть немного задел его, но они были знакомы всего ничего — она бы не успела запасть ему в душу, даже если бы очень старалась.       Ей вообще очень хотелось бы знать этого мужчину лучше. Где он вырос, чем увлекался в юности. Лэнгдон выглядел лет на тридцать, и Хобс была уверена, он прожил насыщенную, раз уж являлся Антихристом, жизнь. Если бы только у нее было чуть больше времени с ним, чтобы хоть одним глазком глянуть глубже того, что он показывал.       Эби дергается, когда картинки перед глазами устраивают хоровод, опирается раскрытой ладонью на мерно поднимающуюся грудь. Она вздрагивает, давится воздухом, потому что от частоты смены кадров идет кругом голова и натурально захватывает дух. Рука, поддерживающая и согревающая со спины, лишь ускоряет вереницу видений и образов. Хобс тонет в этом приступе и только разевает рот, словно выброшенная на берег рыба.       Майкл, юный улыбчивый Майкл бросает баскетбольный мяч и тот без труда попадает в кольцо. Черноволосый, незнакомый Эби мужчина одобрительно хлопает в ладоши, и светлые глаза полнятся гордости.       Тот же Лэнгдон в переплетении длинных мрачных коридоров следит за женщиной, красивой и светловолосой, но та ускользает сквозь стену, истаивает, и Хобс удается прочувствовать горечь, распирающую грудную клетку парня. Лэнгдон обижен, раздосадован, отчасти зол.       Вереница кадров, словно в сломавшемся проекторе, показывает ей чужую жизнь на ускоренном режиме. Зацепиться за что-то вниманием, рассмотреть и осознать сложно — слишком быстро кружится хоровод чужой жизни.       Когда все проходит, Эби обнаруживает себя сидящей на полу, в крепком кольце мужских рук. Слышать под ухом мерное биение его сердца — умиротворительно. Чувствовать теплое дыхание, согревающее макушку, приятно и немного волнительно.       Хобс хотела и все же никак не могла перестать анализировать это. Все это, что происходило между ними. Никак не могла прекратить сравнивать то, что испытывала сейчас, с тем, что испытывала когда-то к Тому. Любила ли она Лэнгдона? Любила ли тогда Тома? Дьявол, теперь она начинала сомневаться, что чувства к Файко были реальны, и в этом хотелось обвинить Майкла. Жаль, что он был не виноват. — Взгляни на это.       Майкл вытягивает руку, улыбается на ее вопросительный взгляд, поднятый к его лицу.       Снежинки валят с потолка крупными хлопьями, кружат, опускаясь на их темную одежду, и истаивают от тепла, превращаясь в мелкие сверкающие капельки. Хобс жмется ближе к Лэнгдону, настороженно следя за белыми мухами, и не выдерживая, прячет лицо на его груди. Маленькое комнатное чудо бередит ей раны. — Тебе не нравится? — голос у Лэнгдона удивленный, немного обиженный.       Хобс смеется, коротко мотает головой. Чудо, конечно, выше всяких похвал. Еще бы белые мухи зимы не воскрешали в памяти ужасные картины прошлого, и было бы и вовсе прекрасно. — Снег для меня олицетворяет страх и смерть.       Майкл молчит какое-то время, переваривая ее слова, но выдерживает недолго — настойчиво приподнимает лицо, прижимает к себе ближе, и глядит так требовательно, что и без слов понятно — ждет объяснений. — На выпускном курсе в пансионе мы часто гуляли далеко от школы. Природа там живописная, леса Ирландии имеют свое очарование. Пейзажи такие, что дух захватывает. Мы, выпускницы, не боялись ни темной сосновой чащи, ни крутых берегов буйных рек.       Хобс замолкает, воскрешая в памяти красоту английской глубинки. Губы сами тянутся в ностальгической улыбке. — В ту зиму было холоднее обычного. Даже старый Корвет — полноводная речушка с крутыми порогами в устье — покрылась льдом, — Эби воскрешает тот день в памяти осторожно, боясь, что чувства хлынут через край. — Когда ты молод, смерть кажется тебе ерундой, которая уж с тобой-то точно никогда не приключится. Любая опасность — вызовом, который непременно нужно принять. Мы с Мэри Лу обе были уроженками южных штатов, никогда не видавших столько снега и замерзшего на водоеме льда…       Хобс проваливается одной ногой в пушистый снег и чувствует, как холодная влага проникает сквозь гетры, холодя лодыжку. Мэри Лу заливисто хохочет, вырываясь из сугробов на поверхность замерзшей реки. Скользит по присыпанной снегом гладкой поверхности, потешно размахивая руками. — Ты только взгляни, Эбс! Смотри, как могу!       Светловолосая разбегается, скользит, оставляя за собой темные полосы видневшегося льда. На разрумянившемся лице сверкает широкая, белозубая улыбка. — Я не думаю, что это хорошая идея, Лу.       Эби стоит в снегу, у самой кромки застывшей воды, раскуривает третью за их прогулку сигарету, и недовольно глядит на подругу из-под лохматой челки. Крупные хлопья снега валятся с кустистых облаков, засыпая мохнатые лапы елей и темные волосы Хобс. Одуряюще пахнет зимней свежестью и хвоей, и вплетающийся в эти ароматы запах качественного табака образуют невероятный коктейль. Но в груди ее разрастается тревога, и когда лед у самого берега начинает тихо трещать, ей становится не по себе. — Возвращайся! Это плохая идея, Лу. — Да брось! — Паркер хохочет, тычет в ее сторону пальцем и сгибается в поясе, упираясь раскрасневшимися руками в тощие, укутанные в шерстяные чулки, коленки. — Взгляните на это! Бесстрашная Хобс боится взойти на лед!       Звонкий девичий голос разносится в лесной тиши далеко, вспарывая безмятежность девственной природы словно ножом. — Кому расскажешь — не поверят! — Мэри Лу поскальзывается, крутясь вокруг оси, едва умудряется сдержать равновесие и уходит дальше, к самому центру широкой реки.       Хлопья валят все гуще, смазывая видимость. Другого берега реки уже совершенно не видно. — Мэри Луиза, лед только-только начал схватываться, ты можешь провалиться! Заканчивай!       Эби трусит, но злится, а потому шагает вперед, вытягивая руки в сторону подруги. Лед под ногами хрустит и стонет уже совсем недовольно. Паркер идея преследования только забавляет. Она скользит ногами, словно на коньках, без труда выполняет «ласточку», и продолжает хохотать. — Иисуса мне в братья, тут так красиво! Вот бы застыть в этом моменте!       Еще до того, как Мэри Лу исчезает под проломившимся льдом, в желудке у Хобс что-то ухает и проваливается. Буквально за доли секунды.       Пролом от Паркер небольшой, и вода в нем темная, словно чернила. Под весом Хобс лед едва не обваливается в воду, но ее это волнует в самую последнюю очередь. Она шарит в воде руками, кричит, надрывая горло. Разбрасывает снег от полыньи, в надежде разглядеть подо льдом знакомые очертания. Ужас рвет грудину ржавыми крючьями.       Когда Эби приводит подмогу, снегопад становится настолько густым, что не видно ничего дальше трех метров. На берегу реки тихо и пустынно, и только темное пятно проруби напоминает о произошедшем на реке.       Она замолкает, переводя дыхание после долгого рассказа. Отирает щеки от мокрых дорожек, и крепче вжимается в Майкла. Он все так же держит ее в объятиях и неопределенно молчит. — Ее нашли?       Снег, падавший с потолка, словно в насмешку, валит гуще, засыпая их и пол вокруг плотным белым покрывалом. — Через пару дней. Вниз по течению есть небольшая деревушка, там лед не встал. Рыбаки вытащили Мэри Лу в сетях. — Глупая смерть.       Она молчит, прикрывая опухшие от слез глаза. Не согласиться с ним сложно, но согласиться — означает предать память о подруге. — Я могла бы ее спасти. — От глупости не спасти, Эби. — Ты можешь прекратить? — она поднимает просящий взгляд, встречается с ним глазами, и снег прекращает падение резко. Словно перекрыли кран. — Что ты видела в видениях сегодня?       Хобс дергается, приподнимает плечи в инстинктивной попытке спрятать голову. Правда о том, что она видела, может быть опасной. Да она и сама не знала толком, что видела, слишком быстрым, стремительным был бег образов перед глазами.       Если сказать ему, что она словно видела его молодость, какой будет его реакция? Хобс до сих пор не знала, где была та черта, за которую он ее никогда не допустит. А выяснять было все еще страшно. — Я видела прошлую жизнь не безразличного мне человека.       Она не лжет, и это, пожалуй, спасает ее. Майкл фыркает, расцепляет руки и отстраняется, чтобы подняться в полный рост. На лице строгость и что-то еще. Что-то, словно у капризного ребенка, говорящего о недовольстве. То ли чуть сморщенный нос, то ли капризный изгиб губ. — Они мертвы, к чему раз за разом воскрешать их в памяти?       Эби опирается на руку, смотрит на него удивленно и обескураженно. Внутри клокочет смех, ютится под самым подбородком, прося выхода наружу. О, ей не хотелось думать, что Лэнгдон может ревновать ее к призракам прошлого, но именно на это было похоже его поведение. — Я же сказала тебе, я понятия не имею, как бороться с видениями.       Пока она встает, Майкл жмет губы в тонкую нить и сверлит ее взглядом с таким упорством, что еще чуть-чуть и просверлит дыру. Но даже когда она вновь сосредотачивает на нем внимание, не торопится вести беседу дальше. Ей не хотелось бы навязывать или вымаливать, но знания о своих способностях были нужны. — Хорошо, — он вздыхает. Манерно, артистично, давая ей понять, как утомила его эта тема. — Я помогу тебе. Будет не очень хорошо, если в самый неподходящий момент ты свалишься в бреду видений.       Хобс кивает, покладисто и смиренно. Притворяться послушной ученицей за шесть лет католического пансиона она научилась лучше всего. — Начнем сегодня после ужина.       Ей бы просто поблагодарить и уйти. Не усугублять их и без того странные, полные противоречий отношения. Не усугублять свои чувства к нему. Не подпитывать их. Но вместо правильного Эби вновь поступает так, как просит глупый орган — сердце.       Она подается вперед, бесстрашно обхватывая его шею руками. Прижимается крепко, вкладывая в объятия все чувства и противоречия, что испытывает к нему, и шепчет, исступленно, на пределе чувств, благодаря и извиняясь заранее за то, что сделает в дальнейшем: — Спасибо тебе!