Мир, пахнущий пеплом.

— Сконцентрируйся.       Майкл стоит ровно напротив нее, держа ее руки в своих, и сосредоточенно хмурит брови. С закрытыми глазами. Картина настолько комичная, что Хобс не может сдержать предательской улыбки, глядя на него.       Когда по телу от их сцепленных рук начинают гулять маленькие разряды тока, Хобс подрагивает, и через силу заставляет себя закрыть глаза. Сосредоточиться на чем-то, кроме его смешного вида. — Попробуй прислушаться к себе.       Эби напрягается так, что вздувается жилка на лбу. Холодное покалывание прогуливается от икр до предплечий, мешая как следует сконцентрироваться. — Спокойнее, не дави слишком сильно. Твоя сила небольшая, для овладения ей не нужно прикладывать много стараний. — Легко тебе говорить, когда ты понимаешь, как это делается.       Хобс хмурится, не открывая глаз, прикусывает кончик языка за сомкнутыми губами — старая привычка при усиленной сосредоточенности. — Чувствуешь? Вот здесь, у сердца, — Майкл освобождает одну руку от ее пальцев, невесомо тычет пальцем туда, где искрились переливы странного ощущения.       Словно прохладный ежик катается под ребрами, покалывая влажно-холодными уколами. — Это моя сила. Попробуй прочувствовать ее и найти что-то подобное в себе.       Эби вздохнула, попыталась акцентировать внимание на силе Лэнгдона, гуляющей по телу. С закрытыми глазами, держась с ним за руки, сосредоточиться на каких-то силах было сложно. Куда больше хотелось взглянуть, а смотрит ли на нее Майкл, и если да, то с каким выражением глаз и лица рассматривает ее.       Хотелось запомнить каждый взгляд, подаренный им, каждое прикосновение. На случай, если она все-таки погибнет. Как знать, вдруг ведьмы не примут ее под защиту. Или Майкл убьет ее, как предательницу, и Корделия не сможет ее защитить.       Что-то странное шевельнулось «под ложечкой». Ощущения напоминали леденец-шипучку, разломанную прямо под кожей — легкая щекотка, дарящая тепло.       Майкл глубоко и шумно вздохнул, будто ищейка, почуявшая след. Коснулся раскрытой ладонью в области ее солнечного сплетения, вжимая пальцы в ребра. — Чувствуешь?       Голос его полнился триумфом, словно обнаруженная в ней сила на самом деле принадлежала ему.       Хобс хмыкнула, отстраняясь от прикосновения раскрытой теплой ладони. Его рука в ее правой и так мешала сосредоточиться до конца, все время сбивая на полоумные мысли: «как мило держаться с ним за руки». Иногда она ловила себя на совершенно ванильных, тошнотворных до одури, мыслях, связанных с ним. Начинала чувствовать себя влюбленной малолеткой без малейшего намека на серое вещество в голове. Это злило. — И что делать теперь? — Эби не открывает глаз, чтобы вновь не залюбоваться волевым, полным искушения лицом. Когда она его не видела, держаться было чуточку легче. — Попробуй переместить ее в другую часть тела. Сейчас твоя сила покоится в ядре, но ты должна научиться управлять ею. — Ты ведь помнишь, что я хотела подавлять эти силы?       Эби распахивает глаза, скептически глядя на Лэнгдона. Самым главным было, чтобы Принц тьмы не заигрался слишком сильно. Будет очень печально, если они с Майклом сольются в какой-нибудь ведьмовской связке и он увидит будущее, которое она планирует. Или и вовсе проберется ей в голову, сразу раскрывая мысли и планы. Она так до сих пор и не поняла, мониторил ли Майкл ее голову, или оставлял это на дело случая.       Лэнгдон глядит с каким-то странным весельем, держит ее пальцы практически за самые кончики, и когда Эби пытается вытащить их, лишь стискивает сильнее. — Я помню. Но для этого нужно научиться управлять своей силой.       Хобс скользит взглядом по изогнутым в улыбке губам, по светлым лукавым глазам, полным необъяснимого веселья. Лэнгдону, судя по всему, нравилось это, наставлять ее и обучать чему-то, в чем он сам значительно преуспел.       Сейчас он был даже красив. Странное дело, но когда Майкл улыбался, даже если едва кривил губы в презрительной улыбке, Эби он нравился намного больше, чем когда хмурился или злился. — Попробуй заставить это чувство переместиться.       Майкл глянул требовательно, заставляя вновь закрыть глаза и стереть с лица блаженную улыбку. Хобс находила все это забавным. Все эти попытки играть в «Зачарованных», держась за руки. Спасибо, Лэнгдон не пытался обучать ее магическим заклинаниям. Заунывных завываний на латыни она бы точно не выдержала, скатываясь в неуважительный хохот.       Сила Майкла прокатилась по рукам от места сцепления их ладоней, прошила мышцы колючими иголочками заряда.       Если бы кто-то попросил Хобс описать силы Лэнгдона, она бы без затруднений и заминок сказала: лента серебристых молний, гуляющая по телу подобно змее. Чуть-чуть усилить напор проходящего сквозь мышцы тока, и ты уже безвольная кукла. Силы Лэнгдона напоминали Хобс действие электрошокера, — как-то она умудрилась ударить саму себя такой игрушкой и надолго осталась под впечатлением.       Хобс пытается вытянуть, выжать силы, переместить их, но все, чего добивается, это усиленного головокружения. Сила ее угасает от прикладываемого энтузиазма, и остаются только ленты холодного тока, гуляющие по ее плечам и груди. — Ты слишком сильно давишь. Расслабься.       Она пробует вновь, на грани боли закусывая кончик языка. Нащупывает свою едва ощутимую силу в районе солнечного сплетения, представляет, как та, подчиняясь ее воле, растягивается и удлиняется, пробираясь к голове.       Когда теплая щекотка доходит до места соединения шеи и головы, Хобс дергает сильнее, заставляя это чувство вуалью покрыть ей голову с затылка на лоб.       В темноте, под закрытыми веками, рассыпаются золотистые искры, как от костра. Звездопад густеет, вытесняя естественную темноту, и на свету начинают проступать неясные очертания.       Раздольные поля Луизианы раскрашены изумрудной зеленью и залиты ярким светом полуденного солнца. Редкие облака пересекают высокое синее небо словно небесные корабли — неторопливо и величаво. С королевской грацией.       Хобс видит маленькую девчушку, бегущую через траву, с зажатым в руках воздушным змеем. Малышка одета в светлое ситцевое платьице и в тандеме с кудрявыми, повязанными в хвостики, волосами, это смотрится просто очаровательно.       Девочка пробегает сквозь Эби, заставляя ту настороженно задержать дыхание, но маленькая незнакомка пробегает без труда, и это заставляет Хобс обернуться, чтобы обмереть на месте.       Позади нее мужчина, радостно смеясь и улыбаясь, сидит на корточках, раскинув руки в ожидании своей малышки. Не узнать мистера Хобса сложно, он такой же, как на своих последних фотографиях — полон аристократической красоты и чисто мужского достоинства. Он ловит малышку, заливаясь бархатистым смехом и девочка, кажущаяся крохотной в его руках, смеется перезвоном колокольчиков.       Эби не помнит этой картины, но знает, что это действительно ее прошлое. Тереза дважды вспоминала этот день, рассказывая подросшей дочери, как Брайан запускал с маленькой Эбигейл воздушного змея. Учитывая, что с дочерью отец проводил очень мало времени, это событие Тереза отмечала как значимое.       Хобс наблюдает за собой со стороны. С болящим сердцем следит, с какой любовью маленькая она смотрит на отца. Картина эта вызывает в ней любовь и боль одновременно, и вскоре она понимает, что не может больше на это смотреть.       Видение сменяется, подчиняясь воле хозяйки, картинка замирает на мгновение, чтобы в следующую секунду пейзаж вокруг превратился во что-то иное.       Хобс снова видит себя, но уже значительно старше, почти в том возрасте, в котором она попадает в убежище. Это видение показывает ей гостиную их с Томом дома. Показывает Саманту, стоящую у кухонного гарнитура и выбирающую между бутылкой белого и красного вина. Эбигейл из «прошлого» безмятежно сидит за обеденным столом, смотря на узкую спину подруги полуприкрытыми глазами. — Что хочешь? Белое или красное?       Саманта оборачивается, призывно встряхивая полные бутылки, вопросительно глядит зелеными глазами. — Я не буду, Том орать будет.       Брук закатывает густо подведенные черным глаза, ставит на стол перед Хобс красное полусухое с громким стуком и недовольно, по-кошачьи, фыркает. — Серьезно? Подруга, он тебя вот уже пять месяцев с сексом динамит, — девушка с фиолетовыми волосами без труда находит штопор, ориентируясь в кухне подруги почти как у себя дома. — Да с такими закидонами ты его к мамочке должна жить отправить. Что вообще за прикол?!       Саманта эмоционально взмахивает руками с зажатыми в них круглобокими бокалами. Эби смеется, давно привыкшая к эксцентричности подруги, поясняет, понизив голос: — Он просто хочет, чтобы наша первая брачная ночь была для меня первой. Ну, чтобы все прямо по канонам. — Хуйня это все, скажу я тебе, — пробка выходит из горлышка с едва слышным хлопком и Брук жадно вдыхает винные пары, как заправский алкоголик. — Он давно должен был решить твою маленькую проблему и показать тебе, кто здесь папочка. А вместо этого он трахает тебя пальцами. — Не только пальцами, — Эби смеется, замахиваясь на разговорившуюся сверх меры Саманту кухонным полотенцем, лежавшим под рукой.       Брук кривится, показывая свое мнение, наливает себе бокал как искушенный сомелье и первый глоток делает маленький, чтобы посмаковать вкус напитка. Хобс помнит, как в рождественские каникулы, на предпоследнем курсе, они налакались всей своей дружной компанией прямо в кампусе, и эта показушность Брук кажется ей смешной. Тогда Саманта заглатывала напитки, даже не глядя, что ей наливают. — Знаешь, что я думаю?       Хобс уверена, что подруга в очередной раз скажет какую-нибудь гадость о Томе, но остановить Брук, если та уже открыла рот, было невозможно. Проще было проглотить очередную резкость и постараться не обижаться слишком сильно. — Я думаю, что он трахает кого-то на стороне, пока обхаживает тебя словно принцессу, — фиолетововолосая опрокидывает бокал залпом, забывая о всяких манерах, шумно выдыхает носом, утирая заслезившийся правый глаз. — Он вообще в курсе, что до принцессы тебе очень далеко?       Эби не обижается на те слова в тот день, не обижается и ее более «взрослая» версия. Эби выскальзывает из этого воспоминания так же легко, как покинула воспоминание из далекого детства. Она и так помнит, что через пару минут, после этого разговора, телефон Тома, так удачно лежавший у Эби рядом с локтем, примет сообщение. Помнит, как Саманта убеждает не оповещать Тома о том, что его бывшая ждет от него ребенка. Помнит, как ей в тот момент было страшно и больно. И как хотелось стереть потаскуху-бывшую с лица земли, потому что та действительно была потаскухой и изменяла Тому еще пока они были вместе. Хобс не уверенна в тот момент, что блядская Анита вообще ждет ребенка от Тома, но все-таки трусит сообщить Тому главную новость. И кто знает, как повернулась бы вся история ее отношений, если бы в тот день Файко не забыл телефон дома на обеденном столе. Может, если бы он вернулся к бывшей, — черт подери, он действительно мог так поступить со своим гипертрофированным чувством ответственности, — то был бы жив и даже немного счастлив. Он любил детей.       Новое видение накатывает неохотно, долго сплетается в цельные образы из светлой, яркой пустоты.       В этот раз Эби снова наблюдает за всем со стороны. Она видит минимально, но со вкусом обставленный кабинет. Видит темнокожего мужчину, сидящего в кресле с блокнотом в руке. Белая рубашка на нем ярко контрастирует с темной кожей, и глаза, светло-карие, смотрят гипнотизирующе. Видит и себя, еще школьницей, в полуспортивной, темной одежде, с ногами забравшуюся в такое же, как под психотерапевтом, кресло.       Те консультации, как сейчас вспоминает Хобс, проводили с ней сразу после смерти Мэри-Лу. — Скажи, Эби, ты винишь себя в том, что случилось? — мистер Даллас закидывает ногу на ногу, подставляя колено под блокнот, и готовится записывать каждое оброненное девушкой слово.       Эби-подросток ковыряет заусенцы, разглядывая собственные руки, и не торопится поднимать на собеседника взгляд. — Не знаю. — Многие на твоем месте испытывали бы вину, некоторые испытывали бы злость на погибшего за то, что он оставил их, — он утешительно кивает, пытаясь поймать взгляд пациентки. — Что чувствуешь ты? — Усталость, — голос у Хобс сухой, безэмоциональный, лишенный красок. — Усталость? От чего? — От этих разговоров. Я уже два месяца изо дня в день пересказываю Вам события того дня разными словами. Я знаю, что не виновата в смерти Мэри, — Эби поднимает хлесткий взгляд, обжигая своего психотерапевта недовольством. — Все сложилось так, как сложилось, и я уже уяснила, что некоторые вещи не зависят от нас. Спасибо. Могу я уже наконец вернуться в школу? — Почему ты злишься? — Даллас кладет руку с перьевой ручкой на подлокотник чуть щуря карамельные глаза. — Да потому что вместо того, чтобы позволить мне скорбеть, мою боль разобрали на сраные ингредиенты, пережевали и вложили обратно в мою голову! Вы думаете, Вы единственный, кто говорит со мной на эту тему? — Хобс-подросток в воспоминании вспыхивает, как спичка, вскакивая с кресла, и нынешняя Хобс подмечает, как истерично выглядит в тот момент со стороны. — Мать каждый вечер мне голову насилует своей терапией! — Она не проводит с тобой сеансов, просто пытается помочь тебе. — Себе бы помочь попробовала, прежде чем к другим лезть, — Хобс-из-прошлого выдавливает это сквозь стиснутые зубы, подхватывает со спинки кресла толстовку и торопливо направляется к двери.       Если бы Эби, подглядывающая сейчас за этим воспоминанием, была материальной, они с ее молодой копией столкнулись бы плечами. Вместо этого юная Хобс с мелкой россыпью прыщиков на подбородке пролетает мимо, глядя перед собой разгневанным взглядом посеревших глаз.       Видение само выталкивает Эби прочь. Хобс усмехается, как ей кажется. Тогда ей и правда не дали погоревать, не дали прочувствовать момент, и когда она вернулась обратно в пансион, подруги из компании были очень возмущены спокойствием Эбигейл. Карлия ей даже в волосы вцепилась во время воскресного служения. Эби не помнит, что тогда ответила девушке, чтобы спровоцировать, когда та предъявила ей за ее сучье спокойствие, но драка вышла знатная. Они катались по церкви, в проходе меж лавочек для прихожан, и таскали друг друга за волосы. Эби рычала, а Карлия материлась на испанском. Воспитательницы и падре были в ужасе от прозвучавших в Храме Божьем слов. То, что в итоге Хобс сломала себе два ребра о добротную церковную мебель, сущие мелочи.       Новая картина затягивает быстро и заставляет замереть на месте. Хобс непонимающе смотрит на суматоху и пытается убедить себя, что это просто бред. Просто сон. Или, на худой конец, один из вариантов будущего, который никогда не сбудется.       В небольшой комнатке освещение холодное, больничное. Впрочем, специальное медицинское кресло и приборы наталкивают на те же ассоциации. Как и светло-бирюзовые спецодежды на людях с прикрытыми масками лицами. Хобс пугает даже не это. Ее пугает собственная копия, лежащая на медицинском кресле, с широко расставленными ногами. Живот под больничной одеждой круглый, словно большой надутый гелием шарик, а потное лицо раскраснелось от перенапряжения.       Эби качает головой и отступает прочь от рожающей копии. — Тужься! — женский голос кричит звонко и требовательно, и ее копия на столе срывается на отчаянный вопль. — Она не может разродиться! — Если в течении пяти минут сама не начнет, придется кесарить!       Хобс вертит головой по сторонам, вглядывается в безликие лица в масках и старается не закричать вместе со своей копией.       Что это? Один из вариантов будущего? Тот, что мог наступить, если бы не умер Том? Или тот, что мог сбыться, не наступи апокалипсис? Или то, что произойдет, если она отправится в Святилище вместе с Лэнгдоном? Кооператив вроде как планировал воссоздание цивилизации. — Вижу головку! — мужской голос, доносящийся из-под накрывающей ноги роженицы простыни, радостный и взволнованный одновременно. «Блять!» — Эби встряхивается, обрывает связь с безумным видением, не желая видеть ничего подобного, но вместо новой картины, видение обрывается окончательно, возвращая ее в реальность.       Выход из прострации похож на удар о воду. Когда падаешь на гладкую поверхность плашмя.       Эбс валится на четвереньки, загнанно дыша, хрипит, пытаясь привести в норму сердцебиение. Пот градом катится по лицу, но это самое последнее, что ее волнует. — Любопытно.       Голос у Лэнгдона озадаченный, но не особо-то. Если он вместе с ней просматривал занимательное «кинцо», то был как-то слабенько впечатлен увиденным. — Что это, черт возьми, было?! — Насколько я понял, в основном твое прошлое. Последнее же походило на один из вариантов твоего будущего.       Хобс судорожно кивает, свешивая гудящую голову. Вытянутые, поддерживающие тело руки мелко дрожат, грозя знакомством носа с полом. Эби хватает воздух ртом и пытается привести чувства в порядок. Она, если честно, на каждую картину будущего реагирует чрезмерно эмоционально. К примеру, воспоминания из прошлого не приносили столько эмоций. Будущее же захватывало, удивляло, скручивало нервы морскими узлами. — Боженька святый, мне надо прилечь, — в голосе у Эбигейл подрагивает неверие и истеричный смех.       Видеть со стороны рожающую себя — дело потрясающее. Потрясающее до глубины души и, вероятно, седых волос. Она, во всяком случае, не удивится, обнаружив у себя пару седых волосинок.       Хобс встает на подкашивающиеся ноги, ведет тяжелой головой из стороны в сторону. — Не забывай, что это всего-лишь один из вариантов. К тому же, не самый плохой. Ты ведь именно для этого была отобрана Кооперативом.       Она поднимает на него взгляд, и смотрит как на умалишенного. Просто другой реакции она выдавать пока что не способна.       Жаждая спасения, надеясь уцелеть и выжить, перебравшись в новое, более совершенное укрытие, Хобс как-то упустила из внимания момент с размножением. Она не имела ничего против детишек, особенно, если ей тоже позволят принимать участие в их воспитании. Но как-то до сих пор она не проецировала всю эту ситуацию на себя. В видении ее живот был слишком большим. Чрезмерно. Она, правда, не была особым знатоком в беременности, но уверенна, что такие животы, это что-то не здоровое. Становиться инкубатором-свиноматкой ей, отчего-то, не хотелось. — Спасибо, кажется, теперь я понимаю, как избавиться от этого проклятия силы.       Голос у нее как-будто искусственный. Пережитое потрясение накладывало отпечаток на выражении чувств. — Можно мне пойти?       Эби смотрит на Майкла и будто не видит. Мысли витают очень далеко от Лэнгдона и аванпоста в целом, но сохранять видимость манер, послушания и уважения приходилось все равно. — Конечно. Спокойной ночи, Эби. — Да… Спокойной ночи, Майкл.