***
Катарина знала характер приближающегося звука. В очередной раз Кром’вуд решил наведаться к уманкам, чтобы выполнить поставленную вождём задачу. Пусть одна из них и носила его семя, была необходимость оставить его и другим наложницам. Предстоящая охота отличалась от предыдущих целым рядом трудностей, столкнувшись с которыми, Кром’вуд может погибнуть. Поэтому нужно было учитывать риски, оставив после своей смерти как можно больше детёнышей, которые будут являться носителями его гена. — Быстрее, — подтолкнула Амалия девчонку, — Не заставляй его злиться. «Это он заставляет меня злиться», — пронеслось в голове Катарины, — «Он и то, что он себе позволяет». Успев проникнуть в покои Катарины раньше хищника, обе девушки едва могли отдышаться. Территория гарема хоть и казалась небольшой, чтобы пересечь расстояние от сада до спален, требовалось время. — Как ты? — Помнила Амалия о действии яда на организм Катарины, — Что-нибудь чувствуешь? — Нет, — вслушивалась девушка в каждый шорох, — Вроде бы ничего. Приветствие хищника не отличалось от предыдущих. Пожелав остаться наедине с уманкой, чья очередь выпала на сегодняшний день, он снял тяжёлый шлем с головы и опустился на колено. «Лучше бы не снимал», — оценила девушка степень привлекательности хищника, — «Но какая разница, всё равно ничего не будет». В этот раз Катарина была уверена, что Кром’вуд покинет её комнату без выполненного долга. Она знала, что ядовитое растение скоро начнёт действовать, убивая желание хищника спариваться с больной самкой. Однако девушка всё ещё не чувствовала недомогания, что значительно подрывало её уверенность в срыве сегодняшнего свидания. В прошлый раз ей стало плохо почти сразу, а сегодня похожего эффекта не было. Оставалось надеяться, что прошло слишком мало времени, ведь цветок не мог оказаться безопасным для человека? Посчитав приветствие завершённым, хищник перешёл к следующему этапу. В предыдущий раз Катарина так и не приняла металлическое ожерелье, которое ему пришлось подарить Софи. Решив, что преподношение оказалось непривлекательным для самки, Кром’вуд отнёсся к выбору следующего подарка более внимательно. На этот раз он протянул Катарине длинную металлическую нить, прочная сталь которой чередовалась с обработанным чёрным камнем. Эти инопланетные камни оказались настолько гладкими, что человеческой руке было невозможно ухватить их, не выронив. Все они были частью одной системы, звенья которой соединены прочной сталью. Катарину заинтересовал подарок, но не в том смысле, на который рассчитывал самец яутжа. Девушку поразила длина этого ожерелья, которое хищник практически сразу сложил вдвое. Действительно, необходимо соблюдать пропорции украшения, ведь оно попросту сделало бы Катарину смешной, свисая до самых бёдер. В укороченном же виде оно доставало Катарине до груди, ещё и казалось более пышным из-за объёма, будучи сложенным вдвое. Уманка заметила, что подобная вещь была и у самого Кром’вуда в первый день их знакомства, только то украшение было надето через плечо, удерживая на себе какие-то предметы. В тот раз у девушки не было особого желания рассматривать трофеи хищника, который тот носил с собой. — Дар, — склонил голову Кром’вуд. Вздрогнув от непродолжительной речи, девушка протянула руку к подарку хищника. Взяв ожерелье с открытой ладони пришельца, ей не удалось избежать прикосновения к его коже. Но Кром’вуд вовсе не пытался отдалиться от уманки, почувствовав её неловкое прикосновение. Он ликовал от предчувствия скорой победы, ведь дело оставалось за малым. Самка уже приняла дар, более того, неугомонная девчонка не кричит и не плачет так, словно Кром’вуд её уже изнасиловал. Спокойствие уманки было хорошим знаком. «Ну же, почувствуй отраву», — следила Катарина за поведением хищника, — «Не заставляй меня колоться этой дрянью ещё». Никаких изменений в отношении к ней хищника не было. Напротив, Кром’вуд перешёл к следующему этапу, освобождая своё тело от брони. Почувствовав неладное, девушку начала одолевать паника. Она была так уверена, что яд инопланетного растения поможет ей избежать сегодняшнего спаривания, однако цветок оказался неядовитым. Теперь вся уверенность девушки рухнула, не оставив той ни единой надежды. — Стоп, — сделала Катарина соответствующий жест кистью руки, — Нет! Остановившись, хищник не стал снимать оставшуюся экипировку. Нижняя часть брони, скрывающая гениталии, так и не покинула мощное тело своего владельца. В очередной раз Кром’вуд удивился поведением этой самки. В предыдущий раз она свободно прижималась к его груди, прося защиты от нападок другой самки, ещё и дала указания об убийстве всех своих врагов. Сегодня же она приняла подарок, а такой жест означал полное согласие, что и порадовало Кром’вуда. А теперь эта несносная самочка будто забыла о своих предыдущих словах и поступках, не подпуская к себе великого воина. — Оставь так, — голос девушки стал тише, — Не надо. Только сейчас Катарина заметила, что её протянутая рука в буквальном смысле ходит ходуном. Девчонку трясло, а горло сжималось от переживаний. Ей было необходимо отвлечь хищника от главной затеи, как и говорила Амалия. Но в голову не приходили возможные идеи, ведь Катарина полностью находилась под властью страха. — Один добрый человек поделился со мной знаниями, — начала Катарина, — Рассказал историю о заколдованном чудовище. Не являясь знатоком известных человеческих сказок, Кром’вуд расценил слова Катарины иначе. Спокойный тон самки показался ему знаком согласия. И вовсе не имело значения то, что именно говорила Катарина, у яутжа подобная тональность считалась призывом к действию. Ловко освободив свои бёдра от защитной брони, Кром’вуд предстал перед уманкой во всей красе. Его несказанно радовало то, что землянка сама не против провести с ним время, о чём и дала понять только что. Но Катарину такая реакция ошарашила. Она всеми силами пыталась отвлечь хищника, а вышло ровно противоположное. — Прекрасный принц обрёк себя на проклятье из-за своих поступков. И расколдовать его могла только истинная любовь, — тревожно продолжила Катарина, всё ещё надеясь заинтересовать хищника рассказом, — И однажды это свершилось… Убеждённый в согласии уманки, охотник подошёл к ней как можно ближе. Всё ещё перебирая губами фразы из доброй сказки, Катарина уже перестала отдавать себе отчёт в точности пересказа. Мысли стали рассеянными, а язык и вовсе не слушался. Манёвр с отвлечением хищника оказался бесполезным, да и времени ещё оставалось достаточно. За эти часы свидания Кром’вуд мог успеть заделать ей маленьких хищников аж несколько раз. Тихо стрекоча, самец крепко сжал в объятьях Катарину, после чего поднял её. Сопровождаемый успокаивающим урчанием, страх девушки резко сменился на злость. Оказавшись прижатой к груди пришельца, она опомнилась, после чего начала вырываться. Посчитав это игрой, хищник и не думал отпускать самку, однако внезапная боль заставила Кром’вуда разувериться в своей победе. Катарине пришлось укусить самоуверенного пришельца за дредлок, чтобы тот немедленно выпустил её из рук. — Да пошёл ты! — Преодолевая страх, вопила Катарина, — Не трогай меня! Едва справившись с болью, Кром’вуд обнаружил, что часть его дредлока порвана и источает зелёную жидкость. Выйдя из недоумения, Кром’вуд яростно расправил мандибулы, издав устрашающий рык. За это Катарину могло ожидать наказание, усмирившее её характер. — Я говорила! — Пыталась уманка перекричать разъярённого самца, — Я сказала «нет»! Надвигаясь на девушку, фигура Кром’вуда выглядела ещё более устрашающей. У Катарины не было сомнений в том, что сегодня одним спариванием дело не обойдётся. Покровитель сотрёт её в порошок, отомстив за боль и унижение. Катарину настолько сковал ужас от вида обезумевшего хищника, что она была готова согласиться со всеми его условиями, лишь бы он не обрёк её на мучительную смерть. — Всё, всё! — Закрыла девушка лицо руками, вжав голову в плечи, — Хорошо, я согласна! Я согласна! Едва Кром’вуд приблизился к девчонке, как уже отошёл от неё на шаг. Ожерелье, находящееся всё это время в руках Катарины, упало на пол. А всё из-за того, что всё тело девушки била судорога, не позволяя той самой распоряжаться движением рук. Охотник понимал, что наложница испытывает страх, но такой жест он воспринимал по-своему. Это означало, что Катарина отказывается от подарка самца, будучи недовольной. Разочарованному Кром’вуду не оставалось ничего, кроме как отступить от задуманного. Взяв себя в руки и простив умалишённой землянке нанесённое увечье, он снова перенёс свидание. Надо же, поранила великого охотника, так ещё и опозорила, отказавшись от подарка! Кром’вуд ещё никогда не сталкивался с таким дерзким отказом, выраженным на языке яутжа. Сегодняшняя ситуация заставила охотника иначе посмотреть на Катарину, поставившую себя на более высокий уровень, даже не понимая этого. «Он убил меня…» — Опасалась Катарина отрывать ладони от лица, — «Это всё». Почувствовав, что Кром’вуд ещё в комнате и собирается уходить, Катарина поняла, что жива. Как только она открыла глаза, было ясно, что хищник находится уже за порогом. Всё ещё сомневаясь в том, что она осталась цела и невредима после своей дерзости, Катарина сразу принялась изучать свою голову. Она боялась, что разъярённый хищник разделил ей череп надвое, как захватчики сделали это с её братом. Однако терпеливый Кром’вуд и пальцем не тронул землянку, проглотив свою обиду за раненный дредлок. Поддавшись слабости в коленях, девчонка свалилась с ног. Обнаружив возле себя подаренное Кром’вудом ожерелье, она взяла его в руки. Катарина и понятия не имела, что охлаждённые камушки спасли её от гнева охотника. Перебирая в руках удивительное украшение, она начинала приходить в себя. Только сейчас Катарина заметила, что у неё сломан верхний клык, которым она прокусила дреды хищнику. Что уж говорить, это не самая высокая цена за сохранение жизни.***
Войдя в главный коридор, Кром’вуд дал волю гневу. Если бы стены могли говорить, они обязательно поведали о тех полосах, что оставил хищник своими когтями в порыве ярости. Исполосовав стену, Кром’вуд начинал отходить от неудачного свидания. Поступив как благородный воин, он оставил уманке неудачный подарок, не требуя его обратно. Но возмущал хищника не сам факт отказа, а ожидаемый выговор от старейшины. Уманки хоть и были собственностью Кром’вуда, требовалось предоставить вождю отчёт о посещении самок, ведь тот давно ждёт, когда представитель старой элиты даст потомство мужского пола. Поддавшись любопытству, Амалия вышла на странные звуки, исходящие из главного коридора. Остаться незамеченной у афроамериканки не получилось, ведь Кром’вуд резко обернулся, заметив выглядывающую из-за стены половину лица наложницы. Будучи разоблачённой, Амалия решила показаться хищнику, чтобы тот убедился в отсутствии у неё плохих намерений. Пусть с Амалией хищника и связывали годы близости и совместный детёныш, охотничьи инстинкты Кром’вуда могли воспринять девушку как врага. Узнав Амалию, хищник вышел из напряжённого состояния. От этой уманки он никогда не ожидал зла и даже резкости, поэтому мог позволить себе расслабиться в её присутствии. Всё равно Амалия не нанесёт ему удар и не откусит часть волос. Будучи поражённой уязвимостью хищника, девушка сделала несколько шагов к нему навстречу. Пусть этот представитель гуманоидной расы и напоминал зверя в порыве гнева, Амалия не боялась. — Свирепый охотник, — тихо произнесла наложница, — Но тебя поранила девочка. Переведя своё внимание на Амалию, хищник наклонил голову вперёд в качестве приветствия. Такой жест означал, что Кром’вуд не агрессивен и уманка может подойти к нему, не опасаясь за своё здоровье. — Хороший, — погладила Амалия хищника по правому мандибулу, — Как не любить тебя, Кром’вуд. Отозвавшись на ласку, хищник стал забывать недавний инцидент. Переключив своё внимание на уже знакомую самку, Кром’вуд последовал за ней в отдельные покои. Возможно, что день посещений пройдёт не зря, если он проведёт его с Амалией.***
В личном зале старейшины пока было тихо. Расположившись на исписанном иероглифами троне, А’кро’н ждал скорейшего нарушения тишины. — Великий вождь, — подал голос вошедший, — Высшая радость служить тебе! Старейшина окончательно убедился в своей старости, когда не рассчитал силы подняться. С каждым днём он становился слабее, от того и мнительнее, подозревая даже близкий круг в интригах против своей персоны. Сейчас он начинал сомневаться в вине Ро’гона, который являлся его правой рукой. Этого помощника ему очень не хватало, однако дарить милость преступнику было ещё опаснее. В таком случае община окончательно признает своего вождя безумным, ведь тот становится слишком импульсивным и нелогичным. Но не только судьба старого друга беспокоила великого хищника. Многие вопросы оставались открытыми, некоторые из которых напрямую касались его авторитета и времени правления. А’кро’н не мог принять решение, касающееся и представителя старой элиты. Уже давно он дал себе обещание уничтожить Кром’вуда сразу после появления у того наследника. Однако такового у Кром’вуда так и не родилось, хотя сразу несколько самок были беременны от хищника, в том числе и дочери самого вождя. Именно для дальнейшего планирования будущего А’кро’н и позвал жреца. Со сменой старого кодекса вождь причислил жрецов к разряду изгоев, исключив их из общины. Не секрет, что в былые времена жрецы пользовались особым уважением, даже сами старейшины были обязаны прислушиваться к их мнению. К этому и решил прибегнуть А’кро’н, тайно проведя жреца в комнату приёма. Возможно, что именно этот мудрец способен открыть самонадеянному вождю глаза на скрытые элементы. — Приветствую тебя, — подал А’кро’н одобрительный жест, — Пройди вперёд. Единственным отличием жреца от воина являлось отсутствие экипировки и наличие дополнительной атрибутики. Такого рода мелочи, как множество выточенных из камней фигурок и кости животных, делали фигуру жреца более грузной. Отсутствовали у него и клыки, что говорило об отстранении от общины. Это было своего рода клеймением, знаком неприкасаемости. — Настигли тяжёлые времена, — начал вождь, — Великая раса… — У тебя есть вопросы, великий вождь, — беспардонно перебил старейшину гость, — И один из них сокращает твои дни. Удивившись наглости и прозорливости изгнанника, старейшина потерял дар речи. Действительно, жрец верно определил цель своего визита, однако не нужно быть колдуном, чтобы догадаться. — Ты хочешь знать день своей смерти, святейший, — протянул жрец, принимаясь за выполнение ритуала, — Нет того, кто бы не хотел владеть таким знанием. Раскинув вокруг себя атрибутику, изгнанник полностью окунулся в иной мир. И вытащить его из забытья не мог ни страх перед властью, ни уважение к ней. Какую силу имеет смертный вождь, когда о себе дают знать вещи более древние. — Знак удачи, твоё святейшество, — вытянул хищник рандомную руну из круга, — Священная Комета благословила тебя. Ты сам выберешь день своей смерти, великий вождь. Слова об огромной силе, затрагивающей даже выбор дня смерти, поразили старейшину. Это было главным вопросом, из-за которого он и вызвал жреца. Но у А’кро’на появились и новые сомнения. А если это уловка, красивая фраза, имеющая совсем другой посыл? — Станет ли мне понятно, что я избрал определённый день? — Сомневался хищник. — Безусловно, — клялся мудрец, — Ты будешь готов как никогда, твоё святейшество. Ты будешь в сознании и полным сил, великий вождь. — И зачем мне умирать в расцвете сил? — Набрасывался старейшина на посетителя. — Из-за того, что ты давно готовишься, старейшина, — не растерялся гость, — Как великая охота ведёт к приобретениям и потерям, так и великие думы. Вождь был в недоумении. Да, его голова забита многими вещами, из-за которых он не может найти себе покоя. Из-за вечных подозрений он стал совершать неслыханные раннее поступки, основанные на подозрениях в государственной измене. Ему не хотелось думать ещё и о том, что он добровольно уйдёт из жизни, не справившись с намечающимся заговором. Хотелось собрать все свои силы и разбить вдребезги врагов, ведущих его к верной гибели. — И что настанет после моей смерти? — Появлялись новые вопросы. Мудрец ждал этого вопроса, ведь положение вождя обязывало его беспокоиться о жизни общины после себя. — Ты обретёшь покой, святейший, — успокоил жрец, — Для других же мир перевернётся. Длинным когтём пришелец притянул к себе один из атрибутов, после чего продемонстрировал вождю. — И вернётся в первоначальный вид, — договорил жрец, — Приняв искупление от старых владельцев. — Кто придёт после моей смерти?! — Злился старый хищник, забывая о слабости в теле. Перестав копошиться в рунах, приглашённый поднял глаза на уязвимого старейшину. — Тот, кого ты изберёшь в убийцы, — отнюдь не успокоил хищник своим предсказанием вождя, — Ты выберешь день и убийцу, великий вождь. И передашь священный скипетр. Вжавшись в насиженное место, А’кро’н переваривал слова изгнанника. Теперь он сомневался, стоит ли верить этому безумцу. Такие мысли возникают всегда, когда правда оказывается неугодной. — Мой сын должен прийти после меня, — поделился вождь своим желанием, — И двое сыновей моих дочерей должны встать рядом. Услышав количество внуков вождя, приглашённый жрец недовольно зажмурил глаза. Казалось, что он не согласен со сказанным. Сосредоточившись на числе внуков старейшины, мудрец принялся за новый ритуал. Ему хватило всего несколько движений затупленных камней, чтобы развести огонь. Поместив источник света в приготовленное заранее блюдце, хищник бросил туда несколько маленьких фигурок. Одна из них затрещала, последовала вонь. — Что это значит? — Любопытство вождя дало о себе знать. — Дитя гибнет, великий вождь, — сухо произнёс жрец, — Слышишь, как рождается в немощи? А’кро’н всерьёз запереживал, услышав предсказание о первом внуке. Он знал, что одна из его дочерей уже выходит из детородного возраста. Син’гаара была больна, что и могло передаться детёнышу, погубив его при рождении. Это означало, что первый из сыновей Кром’вуда уже выбыл из игры, так и не успев родиться. — Дитя от старой элиты, — недовольно проворчал вождь, — Сколько ещё терпеть возле себя проклятого Кром’вуда. Негодный самец не даст потомство ни уманкам, ни моим дочерям! Будто игнорируя возмущения старейшины, вождь продолжил возиться с фигурками. Бросая в огонь каждую по очереди, он наблюдал за тем, что произойдёт. Теперь на подходе была вторая фигурка, чуть меньшего размера. Огонь всё не поглощал её, будто языки пламени нежно ласкали маленькую кость. Мудрец уже хотел было сообщить вождю, что у ненавистного Кром’вуда появится наследник, как вдруг случилось невообразимое. Фигурка, всё это время остававшаяся нетронутой огнём, стала плавиться посередине. Сквозное ранение оказалось в самом центре фигурки, со временем охватив её всю. — Дитя пронзили, святейший, — будто сочувствовал жрец, — Остриём пронзили. Далее вождь уже не смел прерывать видения жреца. Его слова становились всё более завораживающими, как только стали приобретать настоящую значимость. Старейшине хотелось знать о потомстве Кром’вуда, чтобы решить судьбу элитного воина. Следующая фигурка оказалась ещё меньше предыдущей. Как только жрец бросил её в плавные линии огня, тот сразу разыгрался. Языки пламени почернели, пытаясь поглотить крохотную косточку, однако им так и не удалось её уничтожить. Заметив неладное, мудрец лично потушил огонь, прервав его попытку расправиться с фигуркой. Остывшая кость приобрела странный вид, будто на фигуре появился дополнительный нарост. — Внутреннее зарождение, — провёл жрец пальцем по наросту, — Новый организм в другом, святейший. Эти слова ужасали вождя, потерявшего последнюю надежду. Продолжение рода старой элиты было необходимым, но мудрец разуверил старейшину в этом. Три самки из четырёх не дадут Кром’вуду потомство, на которое у вождя были свои планы. — Достаточно подробностей, — прервал вождь гостя, — Два детёныша от уманок погибнут. Один падёт в бою, а другой от инфекции. И мой первый внук переймёт болезнь своей матери, после чего тоже умрёт. У меня есть ещё одна дочь, о которой ты не сказал. Йо’ра. — Син’гаара, — перевернул жрец исписанные руны, — Не Йо’ра. — Сын Син’гаары родится в немощи, разве не так ты сказал? — Укорил хищник мудреца в забывчивости, — А сын Йо’ры от Кром’вуда? Что ему уготовила Священная Комета? — Дитя Йо’ры родится в немощи, великий вождь, кровосмешение. От услышанного, зрачки старейшины сузились. Если слова жреца правдивы, то это может закончиться позором и подрыванием авторитета всей семьи вождя. Старейшине не терпелось лично выпытать из непутёвой дочери всю правду, после чего разрешить этот конфуз. — А сын Син’гаары? — Перевёл тему старейшина. — Достигнет возраста охотника, — поведал жрец хорошую новость. Вождь остался лишь частично удовлетворён предсказаниями. Главной и самой хорошей новостью для него стал ответ на вопрос о собственной смерти. Худшим же предсказанием оказалась весть о кровосмешении. Теперь А’кро’ну требовалось скорее встретиться с его виновниками, чтобы разобраться в случившемся. Для этого ему был необходим Цир’тон, о котором старейшина и забыл спросить у жреца.***
Белая материя предавала ещё большую эстетику Амалии, чья кожа имела значительное отличие от других обитательниц гарема. Девушка была словно богиней из другого мира, снизошедшей до свирепого охотника. В последний день их встречи Амалия так и не дождалась от хищника и слова на знакомом языке. Её коробило то, что с Катариной и Софи Кром’вуд всё же перекидывался парой слов, а Амалию, мать одной из его дочерей, он от такой почести избавил. Впрочем, охотник и без того выделял её. Амалия помнила, в каком бешенстве находился хищник, покидая покои Катарины. Девчонка уже не в первый раз остаётся нетронутой, придумывая всё новые и новые способы уберечь себя. Когда не подействовал яд, на помощь пришёл язык жестов хищников, о котором Катарина и не имела понятия. И если раньше Амалия была уверена, что Кром’вуд рано или поздно овладеет пленницей, то теперь афроамериканка сомневалась в такой перспективе. Она замечала и раньше, что девчонка имеет сложный характер, но последний инцидент поразил Амалию, даже восхитил. Нет, на такое способна только Катарина. Боевая и смелая, имеющая в запасе лишь собственную жизнь и ничего более. Амалия такой силой воли не обладала, поэтому и выбрала иной путь, заключавшийся в доброте и ласке. Казалось бы, что мешало Катарине последовать примеру Амалии, одарив пришельца теплом? А то, что Катарина никогда не станет Амалией. И будь во власти неугомонной девчонки хотя бы знание языка яутжа, она бы выстроила Кром’вуда так, как посчитала бы нужным. Все эти мечты об отмщении за семью занимали голову Катарины, так и не заметившую, что ненавистный хищник уже давно не посещает гарем. Брачный сезон был окончен, избавив Катарину от возможности стать самкой Кром’вуда. Однако он по-прежнему занимал её темноволосую голову, выступая там в роли завоевателя, похитителя и насильника. Но самым диким было то, что Катарина испытывала к нему симпатию. Это было интересом и уважением, неподдельным любопытством. Перебирая в руках оставленное Кром’вудом ожерелье, девчонка всё чаще вспоминала случившееся. Зубная боль её больше не беспокоила, как не беспокоило и Кром’вуда оставленное бешенной уманкой ранение. Девчушка вопреки уговорам хищника носить это ожерелье сложенным вдвое, носила его расправленным, надевая через одно плечо. Так носил Кром’вуд свои мелкие трофеи, болтающиеся при ходьбе. Естественно, чтобы Амалия и Софи не уличили её во влюблённости, Катарина надевала подарок только в своей комнате, будучи уверенной, что другие девушки за ней не подглядывают. В другое же время она в открытую оскорбляла хищника вместе с его жалким преподношением, которое благородная кровь всё же оставил упрямой наложнице. Теперь Катарина и представить не могла, что выкинет в следующий раз при встрече с покровителем, желающим внимания землянки. Разум и упрямство сразу откинули безумную затею поддаться грозному охотнику, а вот другие, более неотягощённые интеллектом чувства, говорили ровно противоположное. Одно Катарина знала точно. Смысл чудесных сказок до хищников не доходит. Эти существа ценят больше действия, а не пустую болтовню, в чём и убедилась девушка. Пусть ей и пришлось разочароваться, убедившись в хладнокровии Кром’вуда, она всё ещё следила за каждым открытием своей двери. Возможно, что её покровитель отступится от привычного порядка, явившись к ней раньше положенного срока. Великая охота ещё не началась, значит у Катарины есть все шансы хотя бы ещё раз встретиться с Кром’вудом. Дай он ей больше времени, девчонка бы одарила его такой заботой, какой Амалии и не снилась. — Тебе ничего не нужно? — Была обеспокоена Амалия задумчивостью подруги, — Теперь бояться нечего, он не скоро вернётся. — Ничего, — спрятала Катарина за спину полюбившееся ожерелье, — Я подумала, что это опять он… Этот рептилоид… Бегающие глаза девчонки выдавали её ложь, заключающуюся в ненависти к хищнику. И Амалия подыграла взволнованной Катарине, чтобы не ставить ту в неловкое положение. — Он был так зол, — заполнила Катарина неловкую паузу, — Я пыталась его отвлечь, всё как ты говорила. Ты знала, что они тупые? Я ему историю рассказываю, а он лезет ко мне… Вот бы выучить их варварский язык. — Это невозможно, — позабавило Амалию поведение девушки, — Этот язык очень сложный. Но он может тебе и не понадобиться. — Как? — Непонимающе подняла брови Катарина, — А как же я ему откажу в следующий раз? А если захочу что-нибудь сказать? Амалия обошла девчонку сзади, обнаружив спрятанный предмет. Взяв в руки ожерелье, афроамериканка обратилась к наложнице. — Да ты уже всё сказала, — захохотала Амалия, увидев смущение девчонки. — Оно упало, тогда дикарь и ушёл, — объяснила Катарина, — Обиделся наверное. В другой раз отдам ему эту побрякушку. — Прям-таки и отдашь? Лучше оставь себе, красивая вещь, — разоблачила Амалия Катарину, — Надо же, Кром’вуд посчитал брошенный подарок отказом. — В следующий раз прямо в морду кину, — пыталась сохранять невозмутимость Катарина, — Пусть только придёт. — А если уже скоро придёт? — Следила Амалия за меняющейся мимикой подруги, — Если скажет: Где моя прыткая уманка? От такого плода фантазии Амалии девушка хотела засмеяться, однако она вовремя ущипнула себя за запястье. Никто не должен был усомниться в её железных принципах. — Тогда я выясню, как на варварском языке будет звучать самое мерзкое оскорбление, — ответила Катарина, — Выскажу его Кром’вуду, а потом швырну очередной подарок прямо в морду! — Как этот? — Напомнила Амалия об ожерелье. — Нет, — смутилась Катарина, — Этот себе оставлю. — Хорошо, что он не всё понимает, — поделилась наблюдением Амалия, — Без слов ты можешь сказать гораздо больше.