***
Ошейник, выступающий в качестве украшения, был жутко неудобным. Он сжимал Катарине горло, да и затруднял поворачивание головы. «Наверное это для того, чтобы я не могла сказать ему нет», — Подумала Катарина. У девушки сдавливало не только дыхание. Сильно стучало сердце. Словно в припадке. Катарине казалось, что она находится под водой, а запасы воздуха вот-вот закончатся, отчего и появилась тревога и сердцебиение. Вместе с тем, Катарина уже полностью была в объятиях Цир’тона. Молодой хищник не стал церемониться с растерянной самкой, а сразу же после вручения «подарка» отнёс её к месту спаривания. Однако этот процесс нельзя было назвать спариванием, ведь действовал хищник вовсе не по указу, а по собственному желанию. Ему понравился процесс, связанный с уманкой, отчего ему хотелось повторить это снова. Цир’тон знал, что уманы даже обозначают специальными словечками такого рода удовольствие. Вот уманы, вот молодцы. Даже из своих никчёмных и хилых тел они способны создать нечто удивительное. Таким искусством хищники ещё не владели. Нависнув над уманкой, Цир’тон касался дредами её тёплой, такой мягкой кожи. Нервные окончания яутжа заметно реагировали на приятные касания, заставляя самца тереться о тело Катарины. Да и запах, заметный лишь тонкому чутью яутжа, будоражил кровь юного вождя. Какой чудесный и мягкий аромат, который Цир’тон заметил и в прошлый раз, но не успел им насладиться. Да, это было нечто иным, чем яркий всплеск феромонов при соитии с Йо’рой. Если с хищницей Цир’тон будто участвовал в игре, проявляя силу и пытаясь взять вверх, то уманка была тихим местом, умиротворяющим и безопасным. А в спокойное местечко всегда можно наведаться после выматывающей игры. Пусть Катарина и могла накрыть его с головой, обратившись в поле боя, до этого было далеко. Сейчас от неё требовалось принимать странствующего вождя и успокаивать. Конечно, никто не мог потребовать от неё слов утешения для Цир’тона, которые он никогда бы не понял. Вместо слов выступало полное подчинение. В этот раз Цир’тон действовал намного бережнее, чем в первый, однако последствия всё-таки были. Ещё в процессе неопытный яутжа оставил на теле девушки пару заметных царапин, лишь слегка проведя по нему пальцами. Острые когти всегда выдадут волка, как бы он не пытался прикинуться кроликом. Катарине такие ласки были неприятны, если не болезненны. Пусть охотник и старался походить на уманов в плане любви, схожести не было. Самоуверенный хищник причинял наложнице только боль, за которой должна была следовать и другая. Катарина вжалась в кровать, ожидая следующего шага. Она заранее настраивала себя на самое худшее, всё чётче и чётче вспоминая их первый контакт. Уманка знала, что ей снова будет больно. Снова она впадёт в беспамятство и станет ненавидеть себя за то, что не даст отпор чудовищу. «Это скоро закончится», — настраивала себя Катарина, — «Ты сильная, ты очень сильная…» С закрытыми глазами настраивать себя на лучшее оказалось легче. Всегда лучше, когда ты не видишь угрозу. А угроза сейчас выглядела растворившейся в процессе. Цир’тон бегал глазками по телу своей уманки, любовавшись. Решив, наконец, снять напряжение, хищник сорвал с бёдер металлическую броню. В ушах Катарины зазвенело точно так же, как и удар металлической пластины о каменный пол. Уманка начала обратный отсчёт, поспорив сама с собой, — что свершится раньше: остановка танцующей на полу пластины или цель хищника? — Ай…, — не смогла Катарина сдержаться. Почувствовав в себе большой и широкий предмет, уманка инстинктивно попятилась назад. Болезненные толчки не могли, никак не могли расположить наложницу к покровителю. Тело девушки не было подстроено под крупные габариты Цир’тона. «Почти всё», — твердила себе Катарина, — «Он закончит и ты свободна». Увы, но настроиться на нужный лад девушке не удавалось. Слишком сильным было не только понимание происходящего, но и осознание будущего. Она ведь и не полагала, что потерпит Цир’тона всего один или два раза. Уманка понимала, что хищник будет терзать её каждый удобный раз. Мышцы молодого яужа напряглись сильнее обычного, после чего словно размякли. Закончив с наложницей, хищник не убирал рук от её тела, одна из которых держала пленницу за ногу, а второй Цир’тон обхватывал талию. Склонившись над лицом Катарины, охотник тихонько коснулся жвалами её щеки, прикрывая глаза. «Ты сильная», — успокаивала себя Катарина, понимая, что самое страшное позади, — «Ты молодец». После Цир’тон завалился на бок, также держа Катарину за талию. Сейчас ему больше всего не хотелось отпускать уманку, открывшую для него целый мир других наслаждений. Цир’тон лишь догадывался о том, сколько ещё открытий его ждёт с Ка-ной. Уткнувшись в плечо девушки, хищник нежно урчал. Его дыхание обдавало шею и плечи Катарины кипятком, но ничего приятного в этом не было. Казалось, что ещё пару таких вдохов-выдохов и кожа Катарины покроется волдырями от ожогов. И сам Цир’тон был невероятно горячим из-за иного температурного режима в его организме. Если тепло и приятно, то в умеренной дозе. Иначе можно свариться от таких удушающих объятий. Наложница только сейчас открыла глаза. Белки глаз покрылись красной сеткой, из-за чего почти чёрные глаза потеряли свой блеск и красоту. Ну и пусть, Катарина всё равно смотрела в потолок, а не куда-либо ещё. — Ка-на, — снова повторил хищник изуродованное имя уманки. Уже не доставляя уманке боли, яутжа провёл тыльной стороной ладони по её подбородку. Ему было мало её покорности, хотелось чего-то ещё. Новые прикосновения вызывали у Катарины волну отвращения. Смирившись с тем, что бежать некуда, да и Цир’тон уходить не собирается, Катарина пыталась держать эмоции в себе. Оставалось сохранять спокойствие до их прощания, а дальше всё равно. Но какие бы наставления не пыталась дать себе девушка, эмоции почти полностью удушили её, сдавливая горло. Безумно колотилось сердце, что, кажется, почувствовал хищник. — Ка-на, — повторил Цир’тон ещё раз, повернув голову уманки на бок, чтобы встретиться с ней глазами. Нет, ей было невыносимо видеть своего осквернителя. Ей было ненавистно всё в этом существе, оставшимся довольным после очередного принуждения. Хотя Катарина не могла сказать точно о степени удовлетворения хищника. Сейчас он был скорее обеспокоен. Глаза заболели от подступающих слёз, которые Катарина так отчаянно пыталась сдерживать в себе. Нет, она никогда не научиться говорить на равных с яутжа. Она человек. Не может человеческая женщина гордо выносить те унижения и боль, что доставляет инопланетный ублюдок. «Ты сильная, ты силь…» — Не смогла Катарина даже в мыслях закончить фразу. Соскочив с кровати, девушка уже не могла сдерживать слёз. Они сильно кололи глаза, из-за чего Катарина прикрыла лицо руками. Разрыдавшись, девушка забилась в угол комнаты, в надежде, хотя бы ненадолго, обрести спокойствие. Она хваталась руками то за голову, то за ненавистный ошейник. За всё, что могло создать мнимую защиту. Увы, если бы Цир’тон захотел, «домик» из рук никак бы не уберёг уманку от беды. Осознание этого к Катарине не приходило. И хорошо. Хоть так она чувствовала себя защищённой, свернувшейся в калачик и укрывшей голову руками. Стоявший в комнате вой мог бы разом созвать здесь других обитателей гарема, вот только жила здесь одна Катарина. И выла белугой тоже Катарина. Кажется, Цир’тон никогда не видел, как другие существа наносят себе вред. Этим занималась его уманка, терзающая себе лицо в сильной истерике. Сидя на полу, растрёпанная и дрожащая от произошедшего, Катарина со всей силы лупила себя по лицу и царапала кожу то на лице, то на руках. Явно такого не ожидая, Цир’тон приблизился к забившейся от него в угол уманке. Протянув к несчастной руку, молодой хищник действовал крайне осторожно. Пусть яутжа и не были присущи человеческие эмоции, суть истерики Цир’тон понимал. Уманке было очень плохо. И проигнорировать это хищник не мог и не хотел. Положив руку на плечо девушки, Цир’тон словно просил прощения. Что есть силы, уманка впивалась в свою же кожу, ломая ногти и нанося себе увечья. Хотелось сделать самой себе как можно больнее. Чтобы остановить агрессию уманки к самой себе, Цир’тону нужно было снова схватить её за руки. Хищник сомневался. Слишком много самоуверенный вождь позволял себе, что и привело к такому исходу. Цир’тон знал, что маленькие существа могут умереть от остановки сердца. «Сделай что-нибудь», — Пытался Цир’тон найти способ решения проблемы. Всё ещё сидя на коленях перед уманкой, на время успокоившейся, хищник резко протянул к ней руку. Освободив Катарину от тугого ошейника, Цир’тон бросил его рядом с ней. Пусть это и ценный металл, душит он не меньше, чем болото. Вдохнув полной грудью, уманка начала задыхаться. Подарок настолько сдавливал её горло, что привычное количество воздуха теперь казалось избыточным. Сквозь слёзы и сердцебиение Катарина пыталась выровнять дыхание. Она понимала, да и покровитель понимал, что паническую атаку вызвал вовсе не ошейник, однако Цир’тон посчитал нужным избавиться от него. Видимо, молодой яутжа дал понять страдающей Катарине, что она хоть что-то для него значит. И не обязательно воинственной уманке носить ожерелье, похожее на ошейник рабыни. Приблизившись к уманке ещё ближе, Цир’тон прижал её к себе. Такой искренний и тёплый жест был дикостью для Катарины. В последний раз её обнимала такая же пленница, живущая в гареме Кром’вуда. Кажется, Амалия? А до Амалии кто обнимал её так сильно? Только мама и родные братья. Вспомнив о потерянной семье, Катарина снова закатилась в истерике. Она не могла даже близко сравнивать жёсткие объятия Цир’тона с добродушными человеческими. Однако жёсткость крепких объятий Цир’тона выражалась не в злобе или сухости, а в развитых мышцах и силе. Цир’тон никогда не умел рассчитывать силу. Гладя уткнувшуюся в его грудь наложницу, Цир’тон осторожно, чтобы не поранить, проводил ладонью по её голове и спине, успокаивая. — Ненавижу? — Повторил хищник ранее услышанное слово, будто понимая его значение. Молодой охотник заставил Катарину вернуться к реальности. Из-за мыслей о семье она словно забыла о недавнем происшествии. И с вопросом Цир’тон подоспел как раз вовремя. Катарина ненавидела каждого яутжа, а этот не исключение. Именно яутжа оторвали её от семьи, унижали и насиловали. Волей судьбы, последние два действия относились к растерянному юнцу, наивно глядящему Катарине прямо в глаза. Однако девушка не подтвердила слова пришельца. Она не скажет, что ненавидит его. Пока не скажет. — Нет, — надрывистым голосом буркнула Катарина. Считывая ложь, Цир’тон отвёл янтарные глазёнки в сторону, словно врёт он сам. Оглядывая комнату, молодой вождь всё ещё держал Катарину за подбородок. Вдруг ему вспомнилась фраза, которой другие покровители встречали новых наложниц. — Семья, — хищник снова встретился глазами с девушкой, — Цир’тон и Ка-на. Было видно, что бедолага старается понравиться ей. Катарина вспоминала Кром’вуда, точнее, их первую встречу. Она помнила, что его машинный голос произнёс такую же фразу, только та фраза немного отличалась. В отличие от Цир’тона, Кром’вуд не назвал имя пленницы, а лишь обозначил её оскорбительным «уманка». И пусть Кром’вуд никогда не обижал её, не тронул её и пальцем даже тогда, когда безумная Катарина поранила его, он был машиной, честно выполняющей свой долг. А Цир’тон, втаптывающий пленницу в грязь уже второй раз, назвал её по имени. — Я Катарина, — начинала снова выходить из себя девушка, — Ка-та-ри-на. Зачем ты так меня называешь? Понимая, что хищник прекрасно расслышал имя пленницы и в первый раз, девушку трясло от досады. Неужели он извратил её имя с какой-то целью? Если сравнить, то в тех двух именах яутжа, которые Катарина знала, присутствовала буква «р». Значит, буква «р» в имени была почётной и обладать ею могли только пришельцы. Катарина поникла, осознав, что недостойна носить имя с рычащей буквой на этой проклятой планете. — Ка-на, — будто приняла Катарина своё новое имя, — И Цир’тон. Семья. Опустив голову, девушка уже не боролась со слезами. Их не было. Раз уйти из этого ада Катарине никогда не удастся, она примет его блага. И пусть ей для этого придётся стать Ка-ной. Если Катарина не смогла выжить на планете с красным небом, Ка-на обязательно сможет.***
— Я даю тебе прощение, — принял решение молодой вождь, — Ты возвращаешься в общину. Однако следующая твоя ошибка станет последней. Йо’ра почти незаметно усмехнулась, выслушивая решение дорогого брата. Даже она понимала, что без влияния Синг’аары здесь не обошлось. Теперь хищник во всём слушался старую сестру, уговорившую его освободить из заточения младшую. — Благодарю тебя, светлый Цир’тон, — прижала хищница руку к левой груди, — Ты одарил меня своей милостью, я не подведу тебя. Цир’тон и не догадывался, что обе сестры, бывшие соперницы, объединились против него. Впрочем, бывают ли соперницы бывшими? Как только Цир’тон узнает о заговоре, так сразу и проверит. Но сейчас появились более интересные вопросы. Цир’тон заметил, что брюшная полость Йо’ры округлилась, впрочем, как и Синг’аары, ведь самки забеременели примерно в одно время. Только вот Цир’тона интересовала исключительно младшая, ведь именно она вынашивала его детёныша. Как же Цир’тону хотелось, чтобы это оказался сын. Сколько бы всего молодой вождь поведал ему. Впрочем… Знал ли Цир’тон хотя бы половину того, что собирался «поведать» маленькому хищнику? Ничего, Цир’тон был уверен, что воинская слава придёт к нему со временем, а собственные дети смогут своими глазами увидеть подвиги отца. Вот только их мать. Цир’тон совсем не был уверен в том, что Йо’ра не предаст его снова. «Будет и другое потомство», — размышлял Цир’тон, — «От другой матери». Всё верно, теперь у Цир’тона появилась Ка-на, которая обязательно вынесет потомство для своего вождя. Молодой хищник уже предвкушал следующую их встречу, после которой наложница уж точно примет его семя. Внезапно мысль Цир’тона оборвалась… А разве уманки не умирают после рождения детёнышей яутжа? Если Ка-на родит дочь, то ещё сможет выжить, но сына… Это убьёт юную наложницу ещё во время беременности, ведь самцы могут разорвать внутренние органы матери. Неужели ради этой прихоти ему придётся похоронить любимую Ка-ну?***
— Светлый Цир’тон, необходимо решить вопрос с изгоями, — напомнил один из яутжа о проблеме. — Я помню об изгоях. Мои верные воины уже заняли свои посты, — ответил Цир’тон и замялся. «Я», «мой»… Цир’тон и сам стал замечать, что берёт на себя слишком многое. Пусть он и решал проблемы общины от лица якобы живого вождя, он не должен был так смело говорить. Казалось, что Цир’тон вовсе не исполняет волю отца, а уже законно занимает его место, что не было правдой. Стоило быть осторожнее в высказываниях. Не нужно сеять смуту раньше времени. — Волей великого А’кро’на улучшена защита на границах, — исправился Цир’тон, стараясь говорить спокойным голосом, не выдавая неловкости. Однако опытные охотники не могли не заметить смену импульсов Цир’тона. У общины давно закрались сомнения по поводу долгого отсутствия вождя. А если А’кро’н не давал никаких указаний? А если А’кро’н давно мёртв? — Светлый Цир’тон, — вышел вперёд один из охотников, — Великий вождь назначил тебя своим приемником? От услышанного у Цир’тона онемели конечности. Так вот что чувствовала уманка, когда лежала во время их соития, не шевелясь. Парализующий страх. — Что ты себе позволяешь, охотник? — С недоумением посмотрел на дерзкого яутжа Цир’тон. Вместо того, чтобы бояться юнца на троне, шаг вперёд сделали ещё около тридцати яутжа. Тут то у Цир’тона и пронеслась перед глазами вся жизнь… Все уловки и планы юного вождя рухнули на каменный пол. Больше всего он опасался, что община его раскусит, однако уже почти был уверен в укреплении своего положения. Неужели всё так и закончится? — Твои действия незаконны, Цир’тон, — прозвучал голос одного из старейшин, — Если великий А’кро’н мёртв, ты должен занимать положение только с разрешением на то самого А’кро’на. В ином случае ты будешь приговорён. Нет, эта шайка головорезов точно знала всё, что так тщательно скрывал Цир’тон. Они просто ждали. Дождались. — Кодекс запрещает своеволие, сын А’кро’на, — разъяснил уже другой мудрец, — Своими действиями ты обозначил своё наказание. «Бежать нельзя», — Размышлял Цир’тон о дальнейшей судьбе, — «Они везде меня найдут». Не успел выступить с речью уже третий старейшина, как в непроветриваемом зале появился новый герой. Преодолевая боль в суставах, самый старый из хищников приблизился к высокому трону. Присутствующие с уважением отнеслись к вошедшему, поприветствовав. Совсем молодые яутжа встали на одно колено перед представителем власти, верным соратником убитого А’кро’на, более зрелые смиренно молчали. Вошедшим оказался Ро’гон, чьё присутствие озадачило как охотников, так и самого Цир’тона. Как он освободился, этот хитроумный жук, впавший в немилость такого же старого вождя? — Юность не поддаётся осуждению, — обратился Ро’гон к присутствующим, поклонившись и Цир’тону, — А наставлять её обязана зрелость. Слова старейшины были обращены к поступкам Цир’тона. Вступительной фразой Ро’гон оправдывал пыл юноши, стараясь смягчить очерствелые сердца охотников. — Великий А’кро’н мёртв, — разрушил Ро’гон все предположения, — Пал смертью воина. А ведь пока этот старейшина не врал. Старый вождь действительно пал смертью воина, если можно так назвать удар в спину. Да, он был убит. Ведь воины-герои в основном умирают от чужих рук? Только вот Цир’тону очень не хотелось, чтобы злодеем выставили его. — Значит, верно, светлый Ро’гон! — Вступили другие старейшины, — Вождь мёртв, а его сын незаконно занял место могучего отца? — Сын, — выделил важное слово Ро’гон, заставив заткнуться остальных, — Законный сын занял место отца. Не так ли завещал в новом Кодексе великий А’кро’н? Теперь главой становятся по праву родства. — Мы чтим кодекс, светлый Ро’гон, — не стали молчать воины элиты, — И великого вождя мы тоже чтили. Но разве можно ставить неопытного сына, пусть и великого вождя, во главе общины? Что об этом говорит кодекс? Язвительные слова яутжа воодушевили остальных хищников. Что ж, эти пришельцы были крайне дисциплинированны, однако не отказывали себе в удовольствии свергнуть неугодного правителя. Вот это называется весельем, а не охота, ставшая образом жизни. — То есть вы сомневаетесь? — На лбу Ро’гона образовалось несколько морщинок, — Вы не уверены в светлом Цир’тоне, ведь не видите его заслуг? — Он не воин, светлый Ро’гон, — продолжил член элиты, — Не воину не быть главой. — Светлый Цир’тон не заслужил вашего доверия из-за того, что никогда не брал ценных трофеев? — Оглядел присутствующих старейшина, — Вы уверены? — Даже его отец говорил так, светлый Ро’гон, — не умолкал представитель элиты, — Как-то Цир’тон привёз трофей, оказавшийся недостойным… Как и сам Цир’тон. От последних слов у Цир’тона затмило глаза. Так неуважительно говорить о наследнике, тем более в его присутствии, сурово каралось. Неужели этот воин элиты настолько растерял способность мыслить, что не давал себе отчёта в сказанном. И что только Цир’тон сделал этому тугодуму? Ах да, он утилизировал его уманку, как и других. — Готов отказаться от своих слов, охотник? — Защёлкал жвалами Ро’гон. — Откажись от них сейчас, и будет прощение. — Никогда, — стоял на своём суровый воин, — Не быть ничтожеству главой общины. Словно прощаясь с принципиальным яутжа, Ро’гон смешливо пробежал по нему глазами. Повернувшись к вжавшемуся в злополучный трон Цир’тону, старейшина попросил его спуститься. «Спущусь, а они меня разорвут», — сомневался Цир’тон в просьбе хищника, — «Останусь лучше здесь». — Никто не причинит вреда носителю гена великого А’кро’на, — словно прочитал Ро’гон мысли юноши и успокоил его, — Спускайся, светлый Цир’тон. Ненавистные взгляды воинов элиты пронзали насквозь юного хищника. Однако бойни не последовало, а это уже радовало. Вдруг её вообще не последует? — Держи голову прямо, светлый Цир’тон, — дал старейшина указание юнцу, подойдя к нему вплотную. Острая боль будто копьём вонзилась в голову Цир’тона. Старый Ро’гон намеренно позвал к себе юношу, чтобы проникнуть в его мысли. Если Ро’гон сможет доказать общине отвагу Цир’тона после прилюдной процедуры, молодой хищник спасён. Поэтому Цир’тону следовало набраться мужества и потерпеть. Теперь острое копьё боли пронзило уже голову Ро’гона. Так неужели Синг’аара не лгала? Неужели Цир’тон, которого только что обвинили в никчёмности, собственными руками убил королеву ксеноморфов? Как только боль прекратилась, Цир’тон взглянул по сторонам. На голограмме, что образовалась по центру зала, были переданы все события того дня, когда Цир’тон убил достойного врага. Вот же то самое копьё, которое теперь пронзает не голову юнца, а череп королевы. Да, пусть все видят, что Цир’тон убил королеву! Никто из присутствующих не мог похвастаться таким трофеем, а униженный Цир’тон теперь мог. — Святейший Цир’тон, — первым склонился перед юным хищником Ро’гон, — Да будет правление твоё справедливым. За Ро’гоном последовали и остальные хищники. Вставая на одно колено, они приветствовали нового вождя, словно забыв о том, что ещё пару минут назад были готовы растерзать Цир’тона. Вот что значила сила для этого сборища лучших головорезов. Сила значила всё. Пробегая глазами по головам охотников, юный хищник остановился на том принципиальном болване, что обозначил Цир’тона ничтожеством. О судьбе этого воина новый законный вождь подумает позже. Странно, что сейчас Цир’тон также искал поддержки, хоть в его руах и находилась абсолютная власть. Ему не терпелось увидеться с Ир’вором, с которым не удалось встретиться глазами в прошлый раз. В тот раз, когда лживая афера Цир’тона удалась, юному хищнику хотелось получить взгляд одобрения от лучшего друга. Увы, тогда он этого не получил. Но теперь? Да где же носит этого Ир’вора?! — Святейший Цир’тон! — Послышались голоса охотников, — Да восславится охота под твоей рукой, святейший Цир’тон!