Et in morte, et in gaudium.

— Артемий.. Возвращение в реальность было сравнимо с глотком воздуха только что тонущего человека — кислород ужасно обжигал лёгкие с разодранной глоткой. В придачу этому в желудке чувствовался след от панацеи, словно лава протекала там по внутренностям. Эта боль заставила бакалавра выгнуться дугой и скривиться в мучительной боли. Если от панацеи так сильно мутит, то какую же боль испытывали приближенные, которых бакалавр спасал непонятными смесями порошочков? Хорошо хоть они не убивали их. — Даниил! Живой! Слава всем степным богам. Мы думали уже не вытянуть тебя из костлявых рук старухи. — Зачем?.. — А затем. Ещё не дожил ты своё, рано помирать. А как ты закричал в кабаке, так аж сам Бурах чуть не расплакался. Видел бы ты его физиономию! Я бы и рад смотреть на его мучения, да только если б причина этих мучения была не твоя боль.. — Убирайтесь, — резко прервал Стаматина бакалавр, жутко скрипя своим голосом. Сзади Андрея стояла уставшая Мария, угрюмый Спичка и Клара с заплаканными глазами. — Мы то уйдём, Даниил. Да вот только никто не жалеет о том, что ты не успел стравить себя болезнью и проклятым твирином. Да ты ведь и не знаешь, кто только навещать тебя не приходил, хоть и язвой был болен! Даже Оспина, чертовка, была здесь, а ты всё лежал, словно и не живой вовсе. Но я то знаю: ты сильный, хоть и выглядишь тем ещё задохликом. Даже с этим Потрошителем можешь потягаться своей силой воли! Оба живучие и упертые, словно бараны. Данковский отвернулся в отвращении от сравнения с ним. Клара, стоявшая до этого за спинами других, тихонько подошла и присела перед кроватью больного, положив голову на ее край. Вся комната без Евы Ян, казалось, была пропитана мраком и холодом. Не хотелось оставлять здесь одного бакалавра в доме его умершей подруги, такого разбитого. Она знала то, что сильнее всего ударило по Даниилу, но не готова была отпустить все таким образом, как сделал он. Самозванка знала, что в них во всех есть жизнь. Здесь наши решения и наши судьбы. — Останься с нами, змий, — проговорила та, и, взяв дрожащую руку в свою ладонь, сжала ее так крепко, как только смогла. Она хоть и не могла уже больше совершать те чудеса, что раньше, но в ее маленьких руках ещё осталась любовь. Этому неприступному и бессердечному аспиду, как казалось на первый взгляд, но такому хрупкому и доброму Даниилу уже там, внутри, Клара готова была подарить великое чудо — семью. Служитель уже переплел их линии в одну, осталось лишь расплести узел внутри бакалавра, что перекрывал воздух и затмевал взор, но без этого упрямца ничего не получится. Всё, что они могли сейчас сделать — это оказать хоть какую-либо поддержку, не оставлять наедине с его пожирающими и ядовитыми мыслями, роящимися внутри голодным сомнением. И даже если он уже сдался, то все остальные — нет.

***

— Сколько он проспал? — Три дня. Вечером проснулся и как дёргнется!.. Каина чуть в обморок не упала. После того, как все ушли, он немного поел.. Если это можно так назвать. Я ему смогла скормить только пару кусочков вяленого мяса и стакан молока. — Жар ещё не сошёл, но уже лучше, чем три дня назад, — проговорил Гаруспик, осторожно разрезая бинты на худом теле, но вдруг резко остановился, — мне нужно снять швы. Клара, тебе не стоит на это смотреть. Иди пока, сделай чай, пожалуйста. Узелки ниток легко поддавались под ножницами менху. Было бы на деле всё так просто, Даниил бы сейчас не лежал здесь. Он видел другие линии, что не сошлись под его руками. Линии, где тело бакалавра было вскрыто им на Кургане. Его там больше ничего не связывало и не тянуло камнем вниз. Он плохой Старшина, раз не готов отдавать соразмерные жертвы самой Земле. Бурах хоть и вырвал Данковского из лап Суок, но сам-то змей шёл как зачарованный обратно на ее зов. Ему предназначена была смерть, он должен был пасть жертвой для благополучия этого города, ознаменовать победу над Песчанкой, но тот, кто по всем обычаям обязан дать облегчение его телу и душе, отдать почести Земле, не сделал этого, не принял жертву и изменил данной ему силой линии. Если Мать и смотрела на него снисходительно и с пониманием относилась к его выбору, то остальной же народ Уклада недоумевал от действий своего менху. К тому же он не посвящал столько времени, сколько того требовал Уклад от Старшины, что только продолжало огорчать степняков. И все нити смыкались лишь на одном человеке. Артемий отдернул себя от сожалений. Уже всё сделано и сделано правильно. Без этого столичного франта его жизнь не была бы настоящей. Он был бы как Андрей Стаматин, отпустивший своего брата, свою половину себя. — Гаруспик, чай готов. Тебе стоит поесть.. А-ах! — Чашка, ещё секунду назад находящаяся в маленьких ладонях, с грохотом столкнулась с полом, разлетаясь на сотни осколков. Лежавший мертвецом до этого Даниил, внезапно вскочил и, влепив кулаком по скуле Бураха, придавил того со всей силой коленом в солнечное сплетение, сомкнув свои длинные пальцы стальным кольцом вокруг шеи. — Ты.. — В его чёрных глазах искрилось пламя гнева. Непонятно, откуда столько рвения и силы было в этом худощавом аспиде, что не ел почти три дня. — Я рад, что ты уже в здравии, Ойнон. Соскучился по твоему змеиному взгляду, — с каждым словом бакалавр лишь сильнее сжимал руки, из-за чего последнее слово Гаруспик прохрипел, хватая ртом воздух, но никак не сопротивлялся, глядя нежно на Даниила. Бурах мог спокойно скинуть его, истощенного болезнью, как котёнка, но тот лишь мягко оглаживал предплечья змея, проходя мозолистыми пальцами от запястий до локтей. Данковского, испугавшегося такой реакции, передёрнуло словно от тока, и, воспользовавшись заминкой змея, Артемий резко дёрнул того за плечо, впечатываясь в холодные потрескавшиеся губы. Служитель целовал напористо, не переходил рамки дозволенного, наслаждаясь лишь мягким прикосновением, но при этом не давая отпрянуть. Мгновение растерянности Даниила сменилось злым оскалом и тот, уже перенося весь свой вес на крепкого мужчину, жадно впился ответом в губы, переодически кусая, делая их терпкий поцелуй с металлическим привкусом крови. Также быстро отпрянув от Артемия из-за накатившей слабости в теле, бакалавр перекатился и лег рядом, судорожно вдыхая воздух. Желудок свело судорогой, напоминая, что пора бы хоть что-нибудь съесть. Клара, жутко смущенная происходящим, прочитала на лице Даниила голод и ускользнула в кухню в поисках чего-нибудь сытного, забыв про разбитую чашку с чаем. — Et risus, et peccatum! Всё никак не дашь мне спокойно умереть, чёртов степной бык! — Выплюнул беззлобно Данковский, осторожно и бережно перебирая светлые волосы менху в своих пальцах. — Хоть бы сначала на свидание позвал, дикарь. — Неужто ты пойдешь? — Нет! — Резко дернулся бакалавр и, почувствовав как в глазах поплыло, вернулся в прежнее положение. — Я же не девица какая-нибудь. Да и зная ваши обычаи, свидание будет проходить на Кургане Раги и совсем без всякой романтики. — Почему не вернёшься в Столицу? От такого вопроса Даниил резко помрачнел, хоть и не показывал это в таком же недрогнувшем надменном голосе: — А разве убежишь из вашего проклятого Города? Из-под земли ведь достанете, в особенности ты, Потрошитель. Nusquam currere. Бессмысленно. — Оставайся, — прошептал Артемий, перевернувшись и уставившись в угольные глаза змея, осторожно убирая отросшие за это время волосы с лица. — Что?.. Я ведь сказал, что.. — Оставайся со мной. Смущенное и удивленное лицо Данковского хотелось запечатлить и не забывать никогда. Редко увидишь такие эмоции на лице хладнокровного змея, что плевался ядом с раздражающей периодичностью. — А у меня есть выбор, adsurgit taurus? Куда ж от тебя денешься, медведь, — с нежностью, несвойственной ему, проговорил Даниил в губы. — Я.. Эй! Может хватит при ребёнке лобызаться? Откуда столько прыти, змий? — А ты что здесь забыла, маленькая Шабначка? — Полегче, ойнон. Она все эти дни за тобой приглядывала. — ..И с ложечки кормила, словно маленького, — проговорила Хозяйка, сверкая своими глазками и скалясь на манер бакалавра. — Вот встану и мало не покажется, невоспитанная девчонка! — Сначала поешь. — Да-да, держи своего ручного аспида на поводке, Гаруспик! — Ну всё, она сейчас доиграется.. — Прошипел Данковский, опираясь на стенку в попытке встать. В первые за долгое время бакалавр забыл об истине, что чуть не погубила его. Забыл о двенадцати днях неподдельного ужаса и затхлого запаха смерти. Забыл о смерти гениального ума несчастного Петра Стаматина и его великого чуда - Многогранника; забыл о смерти бедной Евы. Даниилу впервые захотелось vivimus in praesenti. И хоть призраки прошлого будут ещё долго терзать его во снах, главное - он не будет больше бороться один.