Тайлер не слышит криков

Они добираются до церкви пешком, как и положено примерным христианам. Раньше папа заводил машину сразу после лёгкого завтрака, после которого Мэдди и Тайлер в шутку боролись за право сидеть у окошка. Они ехали в главную церковь города под болтовню радио и скрип колёс. Папа ругался на светофоры и других водителей, а мама просила его перестать и не подавать детям дурной пример. Ха-ха, они облажались. Отец был против общеобразовательной школы, но когда Тайлера стошнило во время первого богослужения в христианской школе, то он скрепя сердце согласился на перевод. Иногда Джозефу кажется, что он и на высшем суде перенервничает и наблюёт на Бога. Может, тогда тот закроет глаза на все грехи Тайлера и с клеймом "неудачник" на лбу отправит его прямиком в ад. Первое ноября никогда не бывает солнечным. Баскетболист прячет разбитые костяшки в рукав школьной ветровки. - Почему ты ушёл? - улыбается Мэдди, завязывая длинные светлые волосы в хвост. Тайлер знает, что сестра ненавидит показывать своё лицо, но ради мамы они стараются быть улыбчивыми и счастливыми. - Пропустил всё веселье. - Кто-то обоссался? - Зак что-то читает с затемнённого экрана телефона. - Зак! Следи за языком! - тут же возникает мама. - Нет, но было весело, - Мэдди надевает туфли-лодочки, которые носит только в церковь. - И Тайлер великолепно выступил. Мама поднимает на них усталый взгляд. Если отец не был в восторге от общеобразовательных учреждений, то она - от увлечения музыкой, в которой не было никакого толку: - Не сомневаюсь. /// Высокие белые своды, белые стёкла и белый пол - всё это знакомо Тайлеру до тошноты. Родная церковь - второй дом, и иногда Джозефу очень хочется стать нищим, что спит около моста без гроша в кармане. Они зажигают по свечке - каждая за доллар, - произнося одними губами молитву. Заученное наизусть теряет смысл, как затравленный взгляд и сбитые костяшки. Тайлер придерживает маму за локоть по старой привычке. Раньше он прятался в её тепле ото всех проблем, а теперь старается отдать своё. Джозефу никогда не нравилось в церкви. Слишком чисто, возвышенно и духовно. Холодно. Тайлер рождён с грехом и, вероятно, умрёт вместе с ним. Они садятся на одну из коричневых лавочек, когда начинается служба. Тайлер пытается думать о святых и их мучениях, но мир сужается до одного воображаемого городка с воображаемыми людьми и одной холодной церквушки, в которой больше негде спрятаться. Хочется затолкать лицо в длинные рукава ветровки и долго-долго выть от тоски по непонятному чему-то, но сил нет даже на дыхание. Да, раньше он воровал в магазинах. Да, именно из-за него половина баскетбольной команды их школы лишилась шанса на спортивную стипендию. Да, он завидовал Брендону. Да, из-за его безалаберности их семья сейчас в руинах. Да, из-за него Дженна сейчас чувствует себя, как полное дерьмо, и вообще... Тайлер закрывает глаза. В мире живёт столько людей, на душах которых висит тяжелейший балласт из грехов, которые Джозефу и не снились, но почему-то он чувствует себя в тысячу раз хуже, чем они. Телефон в кармане жужжит, но Тайлер смотрит на мерцающие свечи, думая о мёртвых огоньках, которыми мама пугала их в детстве. Джозеф не уверен, что это что-то из христианских преданий, но сейчас это единственное, что приходит на ум. В детстве церковь кажется огромной. Куда ни загляни - везде неизвестность. Сейчас даже собственная жизнь видится уродливой, обнищалой, совсем маленькой, как назойливый комар. Тайлер заставляет себя разлепить глаза и сложить ладони перед подбородком в молитвенном жесте. Локти упираются в колени, высокие своды церкви - в небо. Он знает, как выглядит Дженна, когда хор выходит на небольшую трибуну и начинает очередную службу. Он знает, что она улыбается всем прихожанам, как всегда улыбалась. Он знает, что девушка ищет его взглядом и пропускает слово в песне, натыкаясь на тёмную макушку Джозефа. Прости меня, Дженна, но я не искал тебя вчера. Глаза закрываются сами собой. Прости меня, мама, но я не примерный сын. Тайлер заставляет себя дышать, потому что мир становится сине-морским. Прости меня, Зак, но я не защитил тебя. Кто-то садится рядом, явно опоздав на службу. Это ничего, Тайлер понимает: он на самом деле ненавидит время и обязательства, практически каждый день задерживаясь по пути в школу, потому что он даже не хочет туда приходить. Прости меня, Мэдди, но я не знаю, как помочь тебе. Джозеф открывает глаза и видит своего отца. Тайлер не дожидается конца службы. Чужое пение гудит в голове, как приговор, давно подписанный, но не приведённый в жизнь. /// - Мистер Джозеф, вы сегодня выглядите просто потрясающе. Новый костюм? В комнате душно и противно. Тайлер с упоением смотрит на бежевые жалюзи, представляя, как весенний ветер раскачивает высокую молодую траву. Может, сегодня, после вечернего посещения церкви, он сможет немного прогуляться. - Ваш сын... он... он хороший парень, понимаете? Очень способный, но... Тайлер закатывает глаза: но безответственный разгильдяй и полное разочарование. Плаваем - знаем. - Он, бесспорно, один из самых талантливых учеников, но... У отца на руке вздувается сизая жилка и светло-карие глаза, как у Мэдди, становятся тёмными, как у Тайлера. Баскетболист горбится, пристыженно втягивая голову в плечи. Может, ему стоит подумать над своим поведением. Может, ему стоит больше времени проводить за чтением Библии. Может, ему вообще не стоит выходить из комнаты. - Тайлер, то, что ты натворил во время последней игры... - Не поддаётся никакому описанию, - они выходят из кабинета директора, оказываясь в просторном коридоре, но Джозефу почему-то становится только труднее дышать. - Но не волнуйся, я сделал всё за тебя: это было отвратительно, недостойно, унизительно, плохо, отвратительно... ой, кажется, я уже говорил это. Какая жалость! Хм, это было мерзко, просто блядски мерзко. О, Тайлер, где ты понабрался таких слов?! Разве этому я тебя учил? Не сквернословь, Тайлер! Не изменяй своей жене! Не бей своих детей! Не смей лезть в их жизнь после развода и притворяться, что тебе не всё равно, кусок дерьма. Руки Тайлера - сплошная кроваво-красная жилка. Пластыри, одолженные у Дженны, не спасают. - Иди в машину, - сухо бросает отец. - Ни за что, - он задыхается. /// На отце всё тот же хорошо выглаженный костюм, который он купил, когда ушёл от своей жены и своих детей к другой жене, к другим детям. Тайлеру смешно и глухо одновременно: вроде, у человека должна быть одна семья - та, которую он построил сам, в которой он вырос и с которой рос. Та, что меняет свой окрас, но всё же остаётся тем же самым деревом. Та, которая, как панцирь у черепахи, служит позвоночником и домом. Без неё невозможно выжить. Отец же свёл все ценности к наряду. Сегодня - он папа Тайлера, который подвозит своего сына до школы, давая ненужные, но всё же закоренелые наставления, а завтра - он незнакомец в сером костюме, сидящий рядом в церкви, не знающий о твоей жизни абсолютно ничего и не желающий знать. Послезавтра - отец Зака и Мэдди спит в родительской спальне с другой женщиной и избивает своего младшего сына с лёгкой формой аутизма до невменяемого состояния. /// Свет в гостиной бьёт в глаза. - Тайлер, - он поднимает взгляд с тетради по геометрии (какая же бесполезная лабудень, честное слово), заслышав голос мамы, - мне нужно в больницу. Не погуляешь с Заком? - Ему что, пять?! - старший Джозеф откладывает скучную математику, в которой баскетболист всё равно ничего не понимал, и встаёт с нагретого кресла, чтобы пройти в коридор и обнаружить родительницу у большого зеркала. Через неделю Тайлер сломается и разобьёт его вдребезги, опрокидывая всё на своём пути. - Он делает большие успехи, но... знаешь, я всё ещё беспокоюсь... - женщина вздыхает, и Джозеф понимает, с каким трудом она подбирает нужные слова. - Зак чудесный и здоровый, но... - Особенный, - продолжает баскетболист. Привык, что ли, что с его младшим братом все возятся, как с хрустальной вазой. - Да, просто побудь с ним на площадке. Хорошо? - Хорошо. Джозефу хочется обнять маму. Почему - он не знает. И он не знает, почему не делает этого, просто провожая взглядом её спину, на которой родительница несёт слишком много забот. /// Тайлер встаёт посреди службы и не обращает внимания - правда, ему впервые так остро насрать на всё, что происходит вокруг. Впервые за полгода самых сильных разъёбов и чувств - на взгляды окружающих. Отец давит. Отец уничтожает Тайлера одним своим присутствием, как одно большое напоминание, что его сын - всего лишь неудачник, который никогда не сможет исправить свои ошибки. У жизни нет черновиков. Тайлер успел поставить кляксы и замарать тетрадь с самых первых слов. /// Он читает задание. Он не понимает, что написано на экзаменационном листе. Все испанские слова смешиваются в одно большое "блаблабла-какая-то-неведомая-хуйня-сдохни-неудачник-мразь-скотина ты разрушил свою семью ты никогда ничего не добьёшься тебя не должно быть здесь ты должен уйти-блаблабла". Джозеф старается дышать. Он трогает своё лицо, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь, что им давали на занятиях и дополнительных консультациях, от которых Тайлер был благополучно освобождён из-за баскетбольного сезона. Джозеф зажимает рот руками. Кусает губы. Кусает щёки изнутри. Кусает пальцы до крови. А после сдаёт совершенно чистый листок, измазанный чем-то красным. /// Тайлеру хочется сжечь эту церковь дотла. Хочется закидать хор гнилыми костями. Хочется распять священника, а после взглянуть в глаза собственному отцу и спросить, знает ли он, чья это вина. /// У него вздутые вены на руках. Сизые. Они похожи на подводные каналы, и Тайлер не против вскрыть их. С разбитым носом, он сидит в раздевалке. Баскетбольный сезон окончен. Он встаёт со скамьи и, шатаясь, натягивает на себя ветровку, а после, хлюпая кровью, бредёт по коридору к выходу. Ни мама, ни Дженна, ни Мэдди, ни Зак - никто не ждёт его. /// Телефон в кармане жужжит. Тайлер не обращает внимания. Хор не замолкает. /// - Слушай, Зак, - Джозеф прячет руки в карманы светлых джинсов и снова садится на кресло, но не для того, чтобы вернуться к ненавистной геометрии, - будь другом, братом, неважно, принеси мою гитару из комнаты, а я пока загружу твои любимые стрелялки... Серьёзно, кому вообще нужны эти качели и карусели?! /// - Тайлер, - Мэдди нагоняет его у выхода, наплевав на все приличия, - вернись. - Нет, - отрезает парень, снова прячась за маской равнодушия. Он открывает настежь огромные деревянные двери, как будто они находятся в эпатажном голливудском кино, но только это реальная жизнь, и здесь не бывает красивых сцен и хорошей музыки. - Тайлер! - сестра выскакивает за ним на улицу, и слабый ветер треплет её светлые волосы. - Чёрт тебя дери, Тайлер! Прекрати быть таким эгоистом! Я устала вечно тебя выгораживать перед всеми и терпеть твои заскоки. Вернись в церковь, потому что ты... - Я не просил тебя об этом, - Джозефу даже становится на мгновение страшно от собственного спокойствия. - Катись на хуй, Мэдс. Тайлер идёт домой. /// - Ни за что, - задыхается Джозеф, а после круто разворачивается на пятках, оставляя своего горе-папашу наедине с его ебаным лицемерием. Точно так же, как он оставил маму наедине с её горем. Знакомая кабинка гендерно-нейтрального туалета приветствует запахом рвоты и отчаяния. Тайлер сидит на унитазе. Всё предельно просто: Тайлер хорошо крал, несмотря на запреты родителей, поэтому у него было мыло, был старый крепкий шарф от дедушки и было просто неебически огромное желание перестать портить всем жизнь. Ну, в общем, Тайлер хотел умереть. Умереть хотело Тайлера. Кажется, это было единственное взаимное чувство за всё время его пребывания на земле. Джозеф затягивает шарф покрепче и давится воздухом, как дешёвой газировкой. От него ничего не останется, кроме разрушенных надежд и надписи на дверке школьного туалета с кровавыми разводами. Тайлер задыхается и не слышит ничего, кроме собственных сдавленных рыданий. А после... А после всё заканчивается. Вспышкой. Фантомом. Он просто открывает глаза: мыло около кроссовок на грязном полу, заблёванный шарф, собственные изрезанные руки и "20 дней до моего самоубийства". Отсчёт, который Тайлер не смог закончить.