Без названия

У Рейвен много воспоминаний было связано с больничной палатой. Она провела там около двух месяцев, пока страх и ножевые ранения не сошли на «нет». Она жила там одна, никто не навещал ее, кроме Монти и Харпер, которые каждый раз боялись к ней приблизиться, будто их напрягали огромные круги под глазами и бинты на шее. И сейчас, когда она по другую сторону больничной палаты, ей отнюдь не легче. Рейвен была гением в механике. Ломающаяся техника ее никогда не пугала, даже иногда приносила некое чувство превосходства, но, когда ломались люди, она не знала, что делать. Пожалуй, все, что ей удалось сделать пока, это обвинить себя. Да, прекрасная идея. Всего два месяца в этом городе, и ей уже удалось убить в Джаспере все. Откуда ей было знать, что у него что-то с галлюцинациями (врач сказал это слово так быстро, ого)? Рейвен не могла оценить нанесенный ущерб, глядя на лицо миссис Джордан. Оно было абсолютно нейтральным, как будто она только и ждала случая отправить единственного сына в больницу. Она была рядом с ним, значит, это все ее вина. Она должна была сделать что-то большее, помимо слез и воплей о помощи. Правда, Рейвен не знала, что именно ей надо было сделать. Она также не знала, как теперь смотреть в глаза друзьям Джаспера. Это было сложнее, чем говорить с его родителями. Они будто были готовы к этому всю жизнь, и бледный Джаспер с засохшими слезами на лице и искусанными губами не вызывал у них никаких эмоций. Рейвен уже видела Лорен сегодня, и подруга Джаспера просто сверкнула на нее своими зелеными устрашающими глазами и отвернулась. Она знала, что не одна считает себя виноватой. — Рейвен, — довольно вежливо сказала миссис Джордан. Морщина на ее лице стали заметнее, и она вдруг превратилась в старушку, незнающую, как включить телевизор, чтобы посмотреть теле-викторину в надежде выиграть телефон, которым она тоже не сможет пользоваться (ведь ей и звонить-то некому). — Я пойду заполню все документы. Ты можешь ехать домой. Рейвен просто покачала головой. Она не хочет ехать домой. Мать сослала ее к еще более ужасной тетке, которая и глазом не моргнула, когда Рейвен не пришла домой вечером, поэтому она не хочет возвращаться сейчас. Джаспер с начальной школы заменял ей семью, и она не бросит его тут одного. Даже зная, что теперь Джаспер и без нее не одинок. Рейвен сидела на неудобной табуретке, которую ей удосужились выдать, и рассматривала небо за окном, не в силах посмотреть на своего друга. — Черт возьми, — слышит она голос Дайны. Девушка нервно усмехается, всматриваясь в лицо Джаспера. В ее глазах застыли слезы, но она приказала себе держать себя в руках. — Выглядишь хуже, чем в вечер Дня Святого Валентина, Джей. — Она знает, что он ее не слышит, но хочет делать вид, что это не так. И Рейвен готова ей это позволить. Стэн стоит у порога, не в силах пройти дальше. Он замирает, скованный ужасом и страхом, держась за ручку двери и стараясь не кричать от отчаяния. Вид Джаспера вызывал у него приступы тошноты и рыданий, и пока у него не было такой роскоши — впасть в истерику. Где-то через полчаса в палате было не протолкнуться. Нормани пыталась успокоить рыдающую Элли, а Дайна, Рейвен и Стэн просто продолжали смотреть на белое лицо своего друга. Такие моменты в жизни меняют характер, считает Стэн. У него не было детских травм (разве что, когда Лорен пыталась продать его какому-то незнакомцу на улице. Стэн чуть ли не уехал смотреть Мексику), его рыбку не смывали в унитаз на его глазах, его родители не в разводе. Но прямо сейчас он чувствует, как что-то внутри него разрушается и собирается заново. Будто все его черты характера и убеждения формируются по новой. Он не хочет терять своего старшего брата. Он не хочет терять члена своей семьи, и это меняет его. Но Стэн понимает, что у него все не так плохо, когда видит Лорен. В фильмах овдовевшие невесты так часто оплакивают своих мужей, что мальчик считает эту слащавую грусть отвратительной, это заставляет его думать о том, что семья важнее любви, потому что он не видел ни в одном фильме такого взгляда, каким его сестра обвела палату при входе. Лорен Урис-Хурэги не выглядела живой. Стэн видел ее каждый день на протяжении пятнадцати лет, он знал ее лучше, чем кто-либо другой. Она была сильной. Несмотря на вечную меланхолию и изоляцию от своих чувств, она не была разваливающейся на части нервной девочкой (такие обычно сидят на таблетках, Стэн это знает). - Я принесла тебе кое-что, Джордан, - говорит она, проходя ближе к койке Джаспера. Стэн оборачивается и видит Камилу. Ну, конечно. Сама Лорен бы сюда никогда не зашла. Его сестра вытаскивает из огромного кармана своей ужасной черной осенней куртки небольшую банку арахисового масла. Без косяка, который обычно к ней прилагался. - И я знаю, что тебе чертовски не хочется просыпаться, потому что мы все облажались с тобой. Я была хреновой лучшей подругой, и мне жаль. Но мне нужна твоя помощь, потому что мы не можем вытащить тебя без тебя... - Ты опять это делаешь? - спрашивает Дайна, хмурясь. Она отнимает ладони от лица и больше не плачет. Она смотрит на Лорен с обидой и злостью, и Стэну хочется съежиться. - Хватит уже этой чуши про свободу, окей? Джасперу сейчас не нужна эта гребанная мечта, где нас не будут осуждать. Ему нужна реальность, где он будет жить спокойно. Ты понимаешь, что это больше не игры, он чуть не сдох там, Лорен. Дайна снимает пистолет с предохранителя, Стэн удрученно вздыхает и успевает схватить Камилу за запястье, понимая, что она с полной уверенностью на лице собирается вмешаться и защитить его сестру. Кабейо оборачивается и недовольно смотрит на него, но он только качает головой. Лорен не нужна помощь сейчас. - Дайна, не надо, - просит Элли со слезами, размазанными по всему лицу, и распухшим красным носом. - Нет, пусть говорит, - практически вскрикивает Лорен. Она не умеет себя контролировать, Стэн усмехается. - Давай, Ди-Джей. Скажи то, о чем я думаю последние гребанные три часа. Это я виновата. Это все я и мои идиотские речи о свободе и лучшей жизни. Лучшей жизни нет, я поняла, - Стэн знает, что она поклялась себе не плакать, когда стояла за дверью палаты, но ее глаза наполняются слезами, и в них появляется что-то, помимо пустоты. Ее злость на Дайну сменяется грустью и обидой на жизнь. - Прости меня, Ди-Джей. Я этого не хотела. Я не хотела, чтобы кто-то из вас когда-либо пострадал. Стэн не выдерживает, хотя тоже давал себе обещания. Он подходит к Лорен, замечая, что он подрос, и теперь они одного роста, и обнимает ее. Она же его сестра в конце концов. Что бы они не говорили друг другу и как бы не притворялись, что им противно общество друг друга, они были вместе всю жизнь. Стэн бы не смог бросить Лорен, а Лорен не смогла бы бросить Стэна (возможно, не в детстве, но сейчас уж точно). - Господи, Ральф, - Дайна усмехается, уже не хмурясь. - Терпеть не могу, когда твои идиотские речи сменяются сопливыми, не могу на тебя злиться, идиота кусок. Стэн думает, что групповые объятия имеют смысл только в фильмах, и оказывается прав. Они все пытаются уместиться в маленьком углу возле кровати Джаспера и разделить этот трогательный момент, но когда Нормани, крича ругательства на всю больницу (Стэн не уверен, что даже Ричи знает такие слова) почти роняет капельницу, им приходится оставить эту затею. В ту ночь никто так и не попал домой. В ту ночь старая жутковатая больница Дерри стала их домом.