Никогда не взлетая

Конец июля. первый год от начала манги. Конохомару, юный племянник джонина Асумы, постепенно отвыкал от статуса внука хокаге и посвящал много времени тренировкам: так ему казалось, что он защитит честь клана Сарутоби, которая была поставлена под сомнение после смерти Третьего. Он ревновал и к Данзо, которого знал как старого друга семьи, за то, что он ненадолго принял на себя управление Деревней в период междуцарствия, и также недолюбливал новую Пятую, которую еще не видел лично, но уже слышал, что она уже успела сделать несколько распоряжений о миссиях. Раньше он думал, что раз его дед добился власти в Деревне, значит, его клан самый могущественный и воспринимал возвращение Сенджу как поражение своей семьи. Когда-то он еще ребенком думал, что станет хокаге, если победит в бою деда, и строил для него свои детские ловушки. Сейчас, когда дед умер, ценой своей жизни остановив разбойника Оротимару, Конохомару Сарутоби начал понимать, каким великим воином он был, раз был готов отдать жизнь ради Деревни, и какое доброе сердце имел его дед, раз не обижался на его мальчишеские глупости. Но теперь, когда деда нет, а клан Сарутоби потерял свое главенство, и даже дядя уже смирился с новым положением семьи, Конохомару заклялся, что станет хокаге, по-настоящему, через труд и тренировки, которые со временем помогут ему стать знаменитым шиноби. Пусть последняя Сенджу теперь празднует победу. Пусть она – Пятая. Он станет Шестым. Ему и в голову не приходило, что Цунаде Сенджу вовсе не воспринимала свою новую должность как «средство вернуть славу своей семье», а скорее новое бремя власти было для нее тяжело. И в тренировках своих он стал упорнее, что радовало Эбису, который остался его «элитным учителем», хоть и перестал называть Конохомару «почтенный внук», что пошло на пользу им обоим. На одной из таких тренировок младший Сарутоби использовал технику деда по клонированию сюрикенов, не приноровившись еще на манер некоторых АНБУ делать сальто и поражать сразу десять целей, да так неудачно, что вывихнул ногу и теперь даже ступить на нее не мог. Что бы ни говорил Эбису о том, что сейчас воспринимает Конохомару как обычного генина, он все еще относился к нему с большим трепетом: пусть не «почтенный внук», но наследник клана, а со здоровьем будущих лучших шиноби деревни Листа лучше не шутить, поэтому, не будучи ирьенином, Эбису не решился вправлять вывих сам, а, дав ученику обезболивающее, доставил Конохомару в больницу. По его разумению наследника Сарутоби должен был сначала осмотреть профессиональный врач и, исследовав травму, начать лечение. Сам он успокаивал парня, сказав, что выпишут его «очень быстро», а тренировку они обязательно наверстают. Конохомару погрузили в коляску, приложили лед к ноге, и теперь должны были доставить дежурному хирургу. Везла его странного вида санитарка: мальчик не мог знать наверняка, но думал, не младше ли она его самого, лица было не разглядеть; он обернулся к ней – она вздрогнула, остановилась. Взглянув на нее, Сарутоби увидел, что голову ее покрывал капюшон, из-под которого выбивались непослушные каштановые пряди, шея была закрыта бинтовой повязкой. Конохомару не считал себя тяжелобольным и вообще был расстроен тем, что занятие с сенсеем сорвалось, что он теперь не может вступить на больную ногу, что везет его какая-то девчонка, по виду болезненнее, чем он сам. – Что Вам угодно? – Услышал он отстраненный голос. – Он понимал, что смущает ее, разглядывая столь пристально. Тем не менее, черты этой девочки казались ему знакомы. Он обернулся, чтобы посмотреть ей в лицо. Неловкое резкое движение мгновенно отозвалось стреляющей болью. Конохомару, вскрикнув, сник, глухо застонав. Тон ее будто изменился и стал сочувственнее: – Сильно болит? – Сказала она. Теперь он догадался, где мог и слышать этот голос, и видеть ее саму. – Ханаби-чан! Хьюга Ханаби! – Произнес он вслух. – Конохомару-сама, (1) Вам вредны резкие движения. У Вас довольно серьезный вывих! – Ответила она, как будто не слыша его слов. – Ханаби Хьюга – ведь ты?! Как ты здесь? – Конохомару взял ее за руку, как будто хотел убедиться, что это не галлюцинация. Рука была ледяная, покрытая испариной. – Я. – Одними губами прошептала она и скинула капюшон. Казалось, его подруга детства только что подтвердила его слова, но вот тут Конохомару было впору засомневаться: он ее не узнал. Он увидел изломанную, отощавшую фигуру со впалым, посеревшим лицом, халате, который выглядел на ней нелепо то ли от ее худобы, то ли оттого, что в Конохе не предполагалось принимать генинов на должность младшего медработника, и оттого он казался сшитым не по размеру. Конохомару смотрел на нее, пытаясь отыскать в ней прежние знакомые черты, которые берег в своей памяти, но все больше всматриваясь в лицо Ханаби, не произносил ни слова. – Здравствуй. – Сказала она. А Конохомару знал ее совсем другой, с сияющими любопытством и хитринкой глазами, она всегда была непростым ребенком для воспитателей и родственников, затевая множество проказ, отважившись на которые Хьюге часто удавалось выйти сухой из воды. – Когда все произошло, я пытался узнать о вас, искал, даже ходил туда, где когда-то стоял ваш квартал. – Начал говорить младший Сарутоби и по выражению ее лица понял, что зря это рассказывает. – Я спрашивал о вас дядю: он сказал, что Хиаши-сама оказался предателем, но это ведь… – Тише! Пожалуйста! – Вполголоса сказала она вместо ответа, не дав договорить. – Что они с тобою сделали? – Пораженно прошептал он. – Лучше спроси, что они с нами со всеми сделали. Просто убивали нас одного за другим, пока от Хьюга никого не осталось, понимаешь? – Конохомару отметил, что говорила она со странным, болезненным присвистом. Радость от встречи с подругой сошла с лица Конохомару, и оно становилось все более мрачным: – А как же вы? Вы же еще живы! Ты и твоя сестра! Нельзя сда… – Сестра надела маску АНБУ. Теперь у нее вместо имени – кличка, вместо лица – личина. И другая «семья». Коноха же наша – семья, а мы все – ее ветви. Разве не знаешь? – А ты? – Взволнованно произнес Конохомару. Сначала Ханаби ничего не ответила, а затем вдруг наклонилась к уху Конохомару и прошептала: «А я тогда от ужаса даже пошевелиться не могла. Видел бы ты его глаза!» – В семье когда узнали, что вы все п… – Конохомару хотел сказать «предали деревню Коноха», но знал, как это воспримет Ханаби, и сказал: «погибли», что было недалеко от истины. – Дядя Асума сказал, что и мне хорошо бы забыть о вашем роде. И ради блага нашей семьи больше никогда не упоминать о Хьюга даже дома. А я не мог! Потому что мы с детства знакомы. Я только слухи знаю, что вас вроде в АНБУ отдали. Я и надеяться перестал… – А я надеяться не перестала… – Ответила Ханаби почти бессознательно: в этот момент она подумала о своей сестре. Конохомару слышал, как его дядя в сердцах даже ругал «недальновидного деда», потому что помолвка с Хьюга, о которой после восстания, конечно, никто уже больше не вспоминал, бросала тень на доблестный клан Сарутоби, но об этом решил не говорить: хватит с Ханаби волнений, хотя он и понимал, что та ничего другого просто не ждала. Теперь это оказалось вовсе невозможным, а его клану афиширование связи с предателями Хьюга стало не только не выгодно, но даже опасно. – Что было, то прошло. – Тихо ответила она. – У тебя тоже ведь все изменилось. И еще раньше, чем у меня. – Я тебя отсюда вытащу. – Ханаби молча покатила коляску в сторону кабинета хирурга. – Я тебя вытащу. – Повторил он. – Когда я стану хокаге, я… – Конохомару посмотрел на подругу и заметил слабую улыбку на лице Ханаби. – Смешная шутка. Тебе всегда удавалось поднять мне настроение. – Хьюга вспомнила прежние времена, когда их родные были вовсе не против, чтобы их дети общались, а главы кланов даже заключили сговор, когда они были совсем маленькими, чтобы в свое время их наследники соединили свои судьбы браком. В детстве Конохомару шутил часто неудачно и неумело, а она была веселым ребенком, и ей не нужно было специально поднимать настроение. – И вовсе это не шутка, – обиженно ответил Конохомару, кажется, забыв об уговоре говорить тихо. – Не надо меня, пожалуйста, спасать. Я и сама не выпутаюсь, и тебя затяну. – Она помолчала. – У меня дурной глаз. Не знал? Мы, Хьюга, приносим несчастья тем, кто оказывается с нами рядом. Ханаби почувствовала его взгляд: он смотрел на ее перевязанную бинтом шею. – Меня ранило недавно. На миссии. Но сейчас все хорошо. – Объясняла она. «Голос-то нежный, будто она меня успокоить хочет, – подумал Конохомару, – а на свист срывается». А Конохомару привык доверять своим глазам и слуху, потому нисколько не верил ей. Тут до него дошло: Ханаби, которую особенно после того случая с сестрой охраняли лучше, чем его самого в своем клане и почти также, как охраняли деда, отпустили одну без должной подготовки, без хорошей защиты на опасную миссию, хотя она даже слабее генина! «Что бы сказал на это Хиаши-сама, если б увидел это?! – Подумал младший Сарутоби. – А теперь ее ранило, а всем наплевать, и она сама делает вид, что это – нормально». Конохомару видел состояние своей подруги и понимал, что мало чем может ее утешить: – Я хочу, чтобы ты знала, я не сомневался, что вы были вер… – Были верные. Стали покорные. – Ханаби приложила палец к губам. – Асума-сама прав: не стоит тебе говорить такое. Станешь меня защищать – окажешься на моем месте. Не стоит спорить, если тебе скажут, что я предательница и лгунья. Подумай, сестра оказалась в АНБУ, а я у убийцы своей семьи вымолила себе место получше вместо того, чтобы остаться с ней. Я иногда думаю, что, будь я на месте сестры, мой характер стоил бы мне того, что с меня бы с живой шкуру спустили. Это не метафора. Может, это хорошо, что она другая, не такая, как я. – Голос Ханаби задрожал. Она закусила губу и замолчала. Конохомару видел, как Хьюга старалась придать своему искаженному печалью лицу прежнее отрешенное выражение. – Не надо нам об этом говорить, – сказала она, но уже более спокойно. – Это только душу растравливает. А мне сегодня работать еще. Да и как тебе выздоравливать после таких бесед? – И, сделав паузу, добавила, – нас ждут уже. – Ханаби! Куда ты запропастилась! Ну, наконец-то! – Я уже другого пациента успел бы принять, пока ты его везла. – Сказал ей врач, когда они вошли. – А если с миссий раненых привезут, ты так же их медленно везти будешь? Чтобы такое было в первый и единственный раз. Конохомару примерно понимал положение своей подруги детства, но он еще не мог привыкнуть к тому, чтобы кто-то повышал голос на ту, к которой простолюдины с трех лет обращались только с суффиксом «сама», и только ближний круг ее семьи, к которому после сговора принадлежал и он, называл ее «Ханаби-чан», а отчитывал ее не отец и не старший родственник из Главной Ветви, а ирьенин из бесклановых. Первой его мыслью было вступиться за подругу, но подумал, что он-то, по крайней мере, по словам Эбису, отсюда через пару дней выпишется, и ему за наглость ничего не будет. А вот Ханаби здесь останется. Ассистент доктора, который на вид был немногим старше Якуши, внимательно посмотрел на Хьюгу, отчего она, почувствовав на себе пристальный взгляд, остановилась, будто застыв на месте. – А ты без своей накидки выглядишь поживее. – Сказал он. Конохомару увидел, как мгновенно побледнела она еще сильнее, а глаза ее расширились от испуга. – Извините. Больше не повторится. – Сказала Хьюга, избегая смотреть Конохомару в глаза, и, затем, улучив момент, когда ее помощь стала не нужна, набросила капюшон и выскользнула за дверь так быстро, как будто использовала шуншин. «И зачем Якуши-сану она такая сдалась? – Задумчиво сказал доктор вслух. – Ради глаз что ли? Так это того не стоит». Услышав, что с Ханаби живет какой-то Якуши, Конохомару представил себе соглядатая из АНБУ. *** Якуши встретил своего знакомого Изао. – Я тебе сейчас такое расскажу, – начал он, – а потом вдруг потянул его за руку, – посмотри – сам увидишь. Все представление пропустишь. – Что там еще стряслось? Я жду своего ученика. – Ответил Кабуто. – Занджи-сан после первой своей миссии S спустил 100 рё (2) на женщин за ночь. – Он, что рекорд решил поставить? – Изао был доволен; он увидел широко распахнувшиеся от удивления глаза приятеля и решил, что ему удалось заинтриговать его. – Ну, так вот же, проспался, протрезвел, и теперь ходит по Селению и собирает в долг. Еще ж ведь полмесяца жить. – Рассказывал Якуши его знакомый. – Ничем не могу ему помочь. А Занджи пусть в венерологию бежит; там он и понимание найдет, и помощь ему соберут, и анализы возьмут, о чем бы я в первую очередь беспокоился. – Произнес он ироническим тоном, и лицо его приняло ядовитое выражение. – У тебя тоже проблемы с деньгами? А как же зарплата, как у бывшего АНБУ? – Сказал Изао. – Ага, и девчонка на содержании. – Раздраженным голосом ответил Кабуто. – Тоже любовница что ли? – Изао одобрительно похлопал по плечу Якуши. – Скажешь тоже. Двенадцать лет этой «любовнице». Она даже не генин еще. Она стажируется здесь, может, видел? – Сказал он. – Кабуто-кун, что у тебя в мозгах, а? – Спросил его друг. – Вот нахрена тебе оно надо? «Спроси что полегче, Изао-сан». – Подумал Якуши и ничего не ответил. – Ладно, слушай, держи 1000 сен. Отдашь, когда сможешь… – Изао отвязал кошель набитый мелкими медными монетами. Кабуто опешил, но деньги взял. – Где ты пропадала? – Спросил он, когда увидел Ханаби. – Это что плата за ту миссию? – Спросила Хьюга, увидев в его руках мешочек с медяками. На Ханаби нахлынули тяжелые воспоминания, и, помрачнев, она не сумела этого скрыть. –Нет. Ханаби, знаешь, мне кажется, что мне только что подали милостыню. – Ответил Кабуто. – В смысле… – Ханаби посмотрела на своего учителя недоуменным взглядом. – В том смысле, что Занджи-сан вчера спустил 100 рё на шлюх, могу же и я эти тысячу сен (3) прогулять. Ты голодная? – Спросил он. – Спрашиваешь… – Тогда пошли в раменную. Здесь как раз хватает. – Кабуто быстрыми шагами направился по извилистой дороге в сторону Ичираку, как вдруг заметил, что Ханаби рядом с ним нет. – Что, перехотела? – Насмешливо спросил он, обернувшись. – Я считаю. – Задумчиво ответила Хьюга. – И в рамене, и в шелковых косоде, и в отцовских катанах. Кстати, в катанах 100 рё выходит не так уж и много. Это примиряет меня с действительностью. 1. Отголосок знаменитого omago-sama «почтенный внук». Хоть не почтенный внук, но наследник одного из самых знаменитых родов. Похоже, так о нем думает не только Эбису. 2. Рё – крупная серебряная монета. 100 рё по курсу 18 века – чудовищно огромная сумма. Ночь с гейшей, например, стоила 1.5 рё. На эти деньги можно было, пожалуй, арендовать какой-нибудь веселый дом на ночь, с выпивкой, закуской, азартными играми, музыкантами. А не просто провести ночь с женщиной. Считаем вместе с Ханаби. Считать в раменах бесполезно – это миллионы порций. В шелковых косоде… имеются в виду из кимоно натурального шелка и ручной работы, которые сейчас используются очень некоторыми гейшами, работающими с представителями императорской фамилии, которые хотят, чтобы их развлекали, как когда-то Оду Нобунагу. Такие наряды стоят миллионы йен, но даже при переводе йены в ре, там выходит пара шкафчиков таких косоде. В отцовских катанах… имеются в виду поздние фамильные катаны периода напр, Токугавы, сделанные из прекрасной стали знаменитыми мастерами и передающимися как реликвия от отца к сыну, а не то дерьмо эпохи феодальных войн, которое ломалось с двух ударов по середине клинка и делалось в массовом количестве из плохой стали. 3. Тысяча сен. Мелкая монета, грош. При переводе в йену – 10 йен. Как раз на два рамена. Ну, на обед хватит.