Никогда не взлетая

Первые дни августа. 1 год от начала манги. Начало августа для Кабуто должно было пройти под знаком приятных хлопот: он решил, что их команде, пока ее членов не разбросали по отдельным миссиям, жизненно необходима общая фотография, которая бы запечатлела товарищей в мирной обстановке и дарила бы теплые воспоминания о коротких моментах передышек в спокойное время. Тем более что в команде произошло пополнение. При мысли о фотографировании у Ханаби всплыли воспоминания о вычурных, слишком ярких фотографиях генинов, которые только вступили на путь шиноби, а потому просили, чтобы их запечатлели в устрашающей боевой раскраске. Хьюга вспомнила, как фотографироваться пришла и она: снимки были нужны для пропуска и личного дела на работе. – О, вас также? – Сказал фотограф, показав несколько снимков с гримом. – Мне на документы. Анфас. Профиль. – Тихо ответила она. Без куртки худи было очень неуютно, но потом она подумала, что фотограф наверняка из гражданских, и для него она – обычный ребенок, посетитель, которого он забудет через пятнадцать минут. Тогда ее немного отпустило. Она вспомнила, как потом возвращалась в общежитие, в кармане были свежие фото. Внимание ее приковал столб с наклеенными объявлениями: «Их разыскивают Ансацу Сенджуцу Токусю Бутай». Девочка представила свои фотографии не в папке личного дела в больнице, а прикрепленными канцелярской скрепкой в скоросшивателе следователя или вот так – на столбе среди разыскиваемых преступников. Получалось весьма реалистично. Ханаби вынула снимки, посмотрела: да, ее личное дело такое, что в любой момент может превратиться в уголовное, даже и ничего менять не надо. Она им сама завтра для него фотографии отнесет. Ханаби прочла текст, напечатанный под фотографией некоего Какудзу. «Бывший шиноби Деревни Молнии, преступник ранга S, вооружен: мастер рукопашного боя, использует дзюцу пяти стихий, крайне опасен. За любую подтвердившуюся информацию о его местонахождении обещана награда в 40 рё серебром…» «Ага, и похороны за счет государства, – подумала Ханаби, – такого встретишь – ног не унесешь». Однако фотографирование в дружеской обстановке пробуждало совсем другие чувства, потому что бояться было нечего, а вместе с Якуши она чувствовала себя спокойнее, да и спустя несколько месяцев девочка стала более уверенной. Командная фотография не отдает казенщиной и не рождает неприятных ассоциаций: Кабуто стоит в центре, Мисуми и Акадо по бокам. Ханаби возле Якуши, почти прижалась к нему. Мисуми справа, дразнит ее. На контрасте с ее отрешенным выражением лица это казалось забавным. Кабуто, получив снимок, сказал, что хотя бы Мисуми на фото развлекается и выглядит счастливым. Однако август для Ханаби запомнился не только фотографированием. Самые важные события этого месяца для Ханаби начались, когда она вместе с Кабуто увидела Итачи в больнице. В прошлый раз, когда он возвращался с удачной миссии в окружении многочисленной стражи в шелковом с пурпурным подбоем плаще, украшенном гербовыми воронами, он вызывал ужас. Теперь же он был почти один: с ним был еще человек, без маски, но явно из АНБУ Нэ, это было видно, потому что ойнины часто носили особую броню. Ханаби на мгновение задумалась, что нужно этим людям в больнице для обычных шиноби, и единственное, что приходило на ум – это слова Кабуто, который говорил, что есть при госпитале мощный отдел исследований, куда берут талантливых врачей, способных продвигать медицинскую науку. Ханаби еще тогда удивлялась, почему Якуши до сих пор не там. Она-то считала его талантливым. Хотя, возможно, Кабуто, который не удосужился даже получить звание чуунина, просто ничего этого было не надо. И если что-то нужно было Итачи в больнице, то его мог интересовать только тот самый исследовательский отдел. Но вот Ханаби посмотрела на второго шиноби, того, который сопровождал Учиху. Он повернулся к ней лицом, а на нем были видны следы от недавно сделанной операции, а вместо обычных глаз девочка увидела бьякуган. У Ханаби перед глазами как пеленою заволокло: она забыла и про свой испытательный срок, и про Кабуто, и про то, что их могут увидеть другие, и про то, что два элитных джонина легко одолеют ее. Ей в этот момент было все равно: она просто осознала, что убийцы ее родителей не только погубили ее семью, не только лишили Хьюга погребения, спалив их квартал черным огнем, но оказывается им перед смертью отрубили головы, забрали их, а теперь люди, виновные в гибели ее клана, совершают кощунство, не оставляя их тела в покое, – носят их глаза как трофеи. Ярость Ханаби подхлестывало еще и то, что глаза ее родных из Побочной Ветви запечатывались по смерти, а Главной – нет. Таким образом, выходило, что этот мерзавец носит сейчас глаза кого-то из ее самых близких родственников, может быть, даже отца или матери. Руки ее полыхнули чакрой, она встряхнула головой, и капюшон худи сполз назад так, что можно было увидеть активированный бьякуган Ханаби. Итачи остановился и повернулся к бегущей на него девочке. Глаза его полыхнули красным, как тогда, в ночь гибели клана Хьюга. Его спутник стоял на месте, несколько позади своего патрона, положив руку на меч. Внезапно ноги Ханаби подкосились, а она, не сумев остановиться, как подрубленная, рухнула на пол, не добежав до цели. Хьюга почувствовала, что не может пошевелить ни руками, ни ногами, потому что вся была оплетена нитями чакры. На нее недобрым взглядом смотрел Якуши, который в этот момент был похож на матрионеточника, сжимавшего в руках десятки нитей. Взгляд Итачи изменился, стал спокойнее – глаза вновь почернели. – Какой забавный зверек, вы не находите, Минори-сан? – Обратился он к своему телохранителю. – Не спускай ее с поводка, Якуши! – Произнес он, глядя на Ханаби. Та оскалилась, рванулась вперед, с помощью джукена перерезав несколько нитей, но ее тут же сковали новые. – А я думал, что мы с вами все обсудили во время нашей прошлой встречи. Но, видимо, вы не понимаете ситуации. Значит, нам снова нужно побеседовать. У вас, верно, накопились ко мне вопросы, раз вы так стремитесь со мной поговорить. Я дам вам такую возможность. Вам пришлют повестку из АНБУ. Мы встретимся и поговорим. И вы объяснитесь. Как вы думаете, Минори, что здесь произошло? И не дожидаясь ответа, Учиха продолжил: «Вам не кажется, что эти молодые люди просто устроили здесь тренировку? Место тут для этого, конечно, непригодное. Но ведь это же не преступление. А девочка просто оступилась». – Эта девочка уже давно оступилась, если позволите, господин… – Ответил человек, которого Итачи называл Минори. – Но сейчас я своими новыми глазами ясно вижу, что они тренировались, и она просто упала. Ханаби рвалась из пут, а они впивались ей в кожу и рассекали ее. – Я дам вам добрый совет, – обратился Итачи к Хьюге. – Попытайтесь для начала одолеть своего опекуна в тренировочном поединке. От такого стремления может быть много пользы. А вот только потом задумывайтесь о чем-то большем. Правда, «задумываться о большем» я вам уже не советую. Скажите ему спасибо: Якуши во второй раз вашу жизнь спасает. Не знаю, чем вы с ним расплачиваться будете. – Сказал Итачи, обратясь к связанной Ханаби. – Можете быть свободны. Оба. До встречи, Хьюга. – Сказал он, а затем, повернувшись к Кабуто, спросил: «Не жалеете, что взяли ее? Мне показалось, она совсем дикая». Якуши помолчал и сдавленно произнес: «Нет». Итачи внимательно посмотрел ему в глаза и произнес: «Ну, тогда не смею задерживать». Когда Итачи Учиха и его телохранитель скрылись из вида, ирьенин ослабил нити чакры. – Идиотка! Ну, и чего ты добилась? – Сказал он. – Встать! Та поднялась с пола. От нитей чакры на теле виднелись красные полосы, алели порезы. – Правильно он тебе сказал. Ничего из себя не представляешь, а бросилась на лучшего джоу… – Не на него. – Ответила Ханаби мертвенным голосом. – На второго. Вы видели? У него пересаженный бьякуган. Они мертвым покоя не дают… Пусть убивает, а я к нему на поклон не пойду. – Хорошо. Не пойдешь. Но имей в виду, что сегодня у тебя внеплановая тренировка. Отрабатываешь смену, и я жду тебя в додзе. – Произнес Якуши. – Я не в форме буду. Плохо получится, Кабуто-сан. – Ответила она. – Это ничего. Раз тебе не страшно умирать, как ты говоришь, значит, и плохая форма смутить не может. – Ханаби кивнула, но взгляд ее был растерян. *** Поздний вечер того же дня. Мисуми и Акадо услышали неожиданный стук в дверь, и, открыв, увидели Ханаби, которая, не здороваясь, прошла в комнату, и Мисуми подумалось, что она напилась. Ханаби дошла до кушетки, легла на нее, и сказала: «Ребята, как хорошо, что вы…» – затем пробормотала что-то неразборчивое и почти сразу отрубилась. – Это что сейчас было? – Спросил Акадо. – Да ясное дело. Взрослеет девочка. Первое знакомство с алкоголем – оно такое. – Ответил его товарищ. Акадо сложил несколько диагностических печатей, а затем положил руку Ханаби на живот, где находился центр сосредоточения чакры. – Нет. Симптомов отравления алкоголем нет. Она вообще не отравлена. Не по моей части. – Мисуми выдохнул. – Только знаешь, что странно: чакры совсем нет. Обычно я поглощаю ее при касании. А тут и поглощать нечего. Она как лимон выжата. – Рука Акадо постепенно поднималась от живота вверх. – Ого, да ее тяжело рвало. За стеной слышались крики, кто-то завыл пьяную песню. – У Акиры-сана день рождения. – Сказал Мисуми. – Они вроде шлюх заказывали. – Хорошо, что Ханаби дверью не ошиблась и до нас дошла. – Ответил ему Акадо Ерой. – Она ж почти не соображает ничего. Наутро и не вспомнит, как к нам пришла. – Ну, должно же девчонке хоть иногда везти. – Цуруги иронически пожал плечами. – Давайка-ка ее в одеяло заматывай и вертаем пропажу Кабуто. – Предложил его товарищ. – Он, наверное, рад будет. – И как это будет выглядеть? – Спросил Мисуми, и губы его скривились в усмешке. – Два здоровых мужика тащат непонятно куда завернутую двенадцатилетнюю девочку в бессознательном состоянии. Если нас кто-то встретит, нам не поверят. Лучше ей у нас ночевать. Хотя она, я вижу, не против, – Мисуми посмотрел на спящую Ханаби, которую не могли разбудить никакие диагностические манипуляции Акадо. Он обратил внимание на измазанную в грязи ирьенинскую форму: – Смотри, здесь порезы, ее связывали нитями чакры. Она вырывалась. – Мисуми закатал рукава, показывая товарищу руки Ханаби. – Это было еще утром. А затем случилось нечто, что она и на порезы забила, и на голод, и на грязь, и на свое состояние. И такая к нам пришла. Скорее всего, сначала через переход в другой корпус, а затем по улице. Может, там в грязи и извалялась. Только ей уже похрен было. – Ну, ладно. – Вздохнул Акадо. – Стаскивай с нее это дерьмо, и переносим ее на стул. Курткой накроем. И так уже я из-за нее больше полчаса не сплю. – Долбанется она со стула. – Возразил Мисуми. – Отлично. – Раздраженно сказал его друг. – Тогда за руки, за ноги ее – и на пол. Одежду на нее сверху накинем и что-нибудь ей под голову. Она и так завтра в отвратительном состоянии будет, но от нее вреда немного: ну, Кабуто там из себя выведет, с десяток растворов запорет, нагоняй от начальства получит, а вот если я сейчас нормально не отдохну, как мне завтра с ядами работать? Мисуми, разобравшись с неожиданной проблемой, лег спать и, пробудившись через пять часов, решил разбудить Ханаби. Он склонился над ней, позвал по имени – она не ответила, потом попыталась что-то сказать в полусне, перевернулась на другую сторону, затем, услышав свое имя еще раз, приоткрыла глаза. – Ханаби-сама, – издевательским тоном произнес Мисуми, – не изволите ли встать, – мне еще нужно сначала в додзе, а затем… Цуруги увидел, как Хьюга распахнула глаза, быстро вскочила с импровизированной постели, попыталась отстраниться от него, и, испуганно посмотрев на Мисуми, залепетала полушепотом: «Только не додзе! Только снова в не додзе! Я же на все согласилась! Я сделаю, как вы скажете!» – Мисуми понял, что девочка не отошла еще от событий вчерашнего дня и не совсем понимает, кто перед ней. Когда Ханаби пришла в себя окончательно, она, встав, пошла за Цуруги. Акадо уже сидел за столом и поставил и перед ней стакан воды и пиалу горячего риса. Сил не было совсем. Ханаби совсем не чувствовала, что выспалась. Она пила воду маленькими глоточками, смачивая пересохшее горло, и механически поглощала пищу. – Ну, рассказывай, что у тебя стряслось. – Спросил Цуруги. – Попыталась напасть на старшего офицера. – Невнятно проговорила Ханаби с набитым ртом. – И на кого? – У Мисуми по-лисьи сощурились глаза от любопытства. – На Итачи-саму. Мисуми присвистнул. – Дай пять! Не думал, что у тебя хватит смелости. – Ты, что, дурак, Мисуми-кун? – Акадо был серьезен и вмиг помрачнел. – Девку ж за это пове… Он еще говорил, как Мисуми, очевидно, что-то понял, переменился в лице и поднес к губам чашку с саке. – А что произошло в додзе? – Спросил он, выждав паузу. – Это все я виновата, – чуть дрогнувшим голосом ответила она. – Итачи-сама потребовал, чтобы я явилась к нему с объяснением. Я сказала Кабуто-сану, что лучше умереть, чем оправдываться перед ним. А он позвал меня в додзе. И там я поняла, что умирать не лучше. И теперь, если надо будет, то я и пойду к нему, и объяснюсь, и прощения просить буду. Вот. За столом еще раз повисла тишина. – Разумно. – Сказал Акадо. *** – Я так и знал, что она у вас! – В комнате послышался голос Якуши. Хьюга слегка вздрогнула, услышав его. – Пулей на службу! – Крикнул Кабуто, обратившись к воспитаннице. – И в порядок себя приведи после вчерашнего. Почему я тебя искать должен? Это с тебя потом шкуру спустят. – Спасибо, ребята. – Сказала она Мисуми и Акадо и, выйдя из-за стола, побежала за своими вещами. – Это, конечно, дело не мое, – произнес Цуруги, – но ты бы помягче с девочкой. Как бы не сорвалась да глупостей не натворила. Якуши, посмотрев на собравшуюся и выбежавшую из комнаты Ханаби, подумал: «Пусть ты меня ненавидеть всю жизнь будешь, но сдохнуть из-за собственного идиотизма я тебе не дам». – А ты вообще в курсе, что эта «девочка» у ж е натворила? – Сказал Якуши, обратившись к Цуруги. – Я второй день жду не то повестки в суд, потому что она испытательный срок сорвала, не то вызов АНБУ. И не пойми, что из этого хуже. Я, конечно, рад, что у вас такая командная поддержка, но вы-то за нее не отвечаете. – Кабуто говорил так громко, что обрывки его слов могла слышать идущая по коридору Ханаби. – Хорошо, что она к нам попала, – перевел тему Мисуми, – не то выкинули бы ее, как собаку, или еще что хуже… – Зато сейчас у нее вот прямо все хорошо, – произнес сквозь зубы Кабуто. – Она вся в отца своего. В девке засела неистребимая хьюговская дурь. – А в додзе-то что было? – Повторил Мисуми свой вопрос. – Она не рассказала? – Спросил Кабуто, а Мисуми в ответ покачал головой. – Что и положено быть в додзе. Тренировка. Просто она предназначена для опытных АНБУ. И была ей… не по возрасту. – Кабуто сделал паузу и, посмотрев на Цуруги холодным взглядом, добавил, – впрочем, когда меня впервые «познакомили» с этой тренировкой, она тоже была мне не по возрасту. В этом мы похожи. *** И, действительно, вечером Ханаби пришла повестка из АНБУ. Кабуто не знал, радоваться ли этому или нет. С одной стороны, хорошо, что это был не вызов в суд, а всего лишь допрос. С другой стороны, он слишком хорошо знал обычаи АНБУ, равно как и то, чем заканчивается допрос в этом учреждении, где с Ханаби могли разобраться и без судей. А еще он немного имел представление о характере Итачи, а эти знания совсем не обнадеживали. Он молча передал ей документ. Когда Ханаби глазами пробежала по строкам, задержавшись взглядом на печати внутренней тюрьмы АНБУ, он сказал: «Стражу не прислал. Решил, что у тебя хватит соображения прийти самой». – Издевается. – Мгновенно отреагировала она, сжав бумагу в руках. Как будто у нее был выбор. Особенно после додзе. И видимо воспоминание о нем изменило ее настроение. Голос ее стал нежным, как при прощании: – Кабуто, ты ведь знаешь, что там нужно? Ну, там еда, мыло, может, перемена одежды? Кабуто смерил ее взглядом сверху вниз: «Если все будет хорошо, то еда не нужна. К ужину вернешься. А если все пойдет скверно… – Якуши при мысли об этом изменился в лице и, выждав короткую паузу, сказал, – перед операцией тебя переоденут». – Дайте хотя бы нашатырь. Там на нижних этажах пахнет какой-то страшной химией. Я в прошлый раз чуть сознание не потеряла, если бы не вы. – Сказала она. – Отнимут. Лучше ничего не брать. А нашатырь у них и свой есть. Не ты там первая такая… чувствительная. – Отвечает ее опекун. – Все равно… – попросила Ханаби. – Хорошо. – Ответил Якуши. Не хочу запомниться тебе человеком, который и пузырек нашатырного спирта для тебя пожалел. – Спасибо. – Только бесполезно все это. – Сказал Кабуто и махнул рукой. Утром следующего дня Ханаби решила дождаться Якуши, а не уходить без его ведома. Он ее понял, коротко бросив пару слов на прощание. – Я хотела сказать: «Спасибо». За то, что скрутил меня тогда. И вообще… за все. – Ханаби медленными шагами пересекла порог. – Опоздаешь к нему. – Произнес Якуши. А она замерла на месте, затем повернулась, долго и пристально всматриваясь в его лицо. – Ну, чего? – Спросил Кабуто, не поняв ее взгляда. – Запоминаю. – Сказала Ханаби. – Вдруг, правда… «Правда? Мозги, наконец, включила! Осознала, что этот человек опасен только сейчас? Она к ним в пасть отправляется, и только поняла, что его влияния хватит, чтобы ее с землей сровнять». – Подумал Якуши, но решил, что уже поздно отчитывать Ханаби, поэтому вслух ничего не сказал, но лицо его перекосило от раздражения. – Я пошла. – Тихо сказала она. Кабуто захлопнул дверь. «Вот же вгонит ее в гроб фамильная хьюговская глупость. А казалось бы умную брал девчонку. Сообразительную. Все понимающую». – Кабуто был зол на Ханаби, немного на себя, но больше всего на то, что они поделать уже ничего не могут. На минуту он задумался, не стоило ли ему идти с ней, но пропуска для него все равно не было. Ханаби так и так пришлось бы идти на допрос одной. А прощания, каким бы оно ни было, в окружении ойнинов не получилось бы. Кабуто задумался: «До здания АНБУ отсюда было около сорока минут, а если шуншином…» И тут же отмел эту мысль: не побежит Ханаби в такое место шуншином. И, действительно, Ханаби будто бессознательно замедляла шаг, а то и вовсе останавливалась, чтобы поглядеть на знакомый и ставший привычным пейзаж медицинского городка, который теперь будто бы смотрелся по-новому. Она посмотрела вверх на небо, нежно-голубое, безоблачное… А вдруг она теперь вообще больше ничего не увидит? Кроме серых потолков казематов – никакого неба, а вместо солнца – лампы дневного света. Как же хотелось жить! После «тренировки» с Кабуто два дня назад она поняла, что умирать вовсе не легко, а мучительно, особенно, если есть люди, которые не против продлить твою агонию. А сейчас запрут ее в застенках, и мир сожмется до размеров клетки. И ее поступок, который она, несмотря на все последствия, в душе своей оправдывала, на мгновение показался ей глупым и нелепым. Ей дали возможность жить, а она жизнь свою разбазарила. «Ну, что ж, Ханаби, придется тебе платить по счетам. И отвечать за то, что ты сделала, хотя это, возможно, и было «правильно». Ты взрослая». – Мысль о том, что решение напасть на одного из убийц ее семьи была «неверной», она посчитала слабостью и тут же прогнала из своей головы. На входе в здание АНБУ у нее взяли пропуск, затем отняли документы, обыскали, нашли злосчастный пузырек с нашатырем, забрали и его. Встав по обе стороны от нее, взяли за обе руки, пригнули к полу. «Да не сбегу я! Что же вы не как люди, а как сволочи!» – Пронеслось у Хьюга в голове. У пропускного пункта ее встретил АНБУ в маске, виски его были уже седые. Ханаби подумала: «Каково встречать все новых допрашиваемых уже много лет?» Наверное, на такой работе можно продержаться, потому что от службы в АНБУ и жестоких тренировок шиноби делаются бесчувственными. АНБУ взял ее пропуск и потребовал удостоверение стажера, которое тоже не вернул. – Полных лет сколько? – Спросил он, заполняя какие-то бумаги. – Двенадцать. АНБУ помусолил печать, поставил оттиск. – Опять детей присылать начали. Я уж думал – все кончилось. – Услышала она стариковский голос. Ханаби не совсем поняла смысл сказанной фразы, однако осознала, что в этих стенах детей использовали для чего-то жуткого. Потом ойнин вгляделся в пропуск, и, очевидно, прочтя фамилию, произнес: «А, это многое объясняет. – По скулам, неприкрытым маской поползла ухмылка. – Проходите, вас, наверное, уже ждут ваши кураторы». Хьюга пошла дальше, тишина пугала ее. Ее повели по путаным коридорам, которыми она однажды уже ходила с Кабуто. Дороги она, конечно, не помнила. Не в том состоянии была Ханаби тогда, чтобы что-то запомнить. А вот острые химические запахи вспомнились сразу. Они шли вниз, шли по винтовым лестницам, передвигались быстро, и, чтобы не запутаться, Ханаби иногда запоминала номера этажей и камер. Несколько этажей вниз – и надпись огромными кандзи: «внутренняя тюрьма АНБУ». Вряд ли кто-то вообще выбирался оттуда. Ханаби и стража направились внутрь. «Как живут те заключенные в камерах? Что с ними творят такого, что этой невыносимой химией пропахли даже коридоры?» – Хьюга пытается закрыть нос и рот рукавом, забыв, что ее ведут, она дергается, но держат ее крепко, перехватывая руку так, что ту заломило. Затем Ханаби поняла, что нужно делать, и, напротив, расслабилась, ища опоры в сотрудниках АНБУ, привычным движением подхвативших ее. Ее почти несут. Несут быстро. Похоже, им и самим не хочется здесь долго находиться. Совсем внизу становится очень холодно, зато дышать легче. – Осталось немного. Скоро придем. – Говорит один из АНБУ. А камерам и лабораториям, складам и хранилищам конца и края нет. У Ханаби рябит в глазах от номеров. Вдруг девочку осенило: ни к какому Итачи ее не ведут! Станет шеф полиции тратить на нее время! И суда никакого не будет. Все сделают тихо. Можно сказать, что все уже сделано: она же сама к ним пришла. А сейчас она идет в свою камеру, такую же, как и остальные. И до конца жизни будет сидеть в каменном мешке, каждый день вдыхать этот яд. Когда она догадалась, у Хьюга чуть ноги не подкосились. В лучшем случае ее ждет операция. Если ей очень повезет, и ее несколько часов помучают, а потом все кончится. В такое счастье, как в то, что ей просто удалят под наркозом глаза, а затем за ненадобностью введут яд, просто не верилось. – Скоро придем уже, – слышит Ханаби, и от волнения ее сердце пропускает удар. Они вышли через какой-то коридор, который, словно в противовес прочим, вел наверх. Ханаби заметила, что стало светлее. Значит, может быть, в ее камере будет зарешеченное оконце, и она будет видеть солнце. И это значило, что сначала ее посадят все-таки не в «каменный мешок». Вопреки словам конвоира шли они долго, но, когда путь был окончен, она попала на один из верхних, хорошо освещенных этажей. Ее, действительно, проводили в кабинет Итачи. И она была почти рада, что ее привели именно сюда, а не бросили без суда гнить в камере на нижних ярусах. Если бы ей сказали об этом пятнадцать минут назад – ни за что бы не поверила. Ханаби немного успокоилась: до конца «беседы» ее не тронут. – Здравствуйте. – На лице Итачи вежливая улыбка. Глаза полузакрыты. – Проходите. Он знаком отпустил АНБУ, и они повиновались. – Как ваши успехи в учебе? Готовитесь к экзамену на генина? – Спросил он. Ханаби в этот момент меньше всего заботила ее успеваемость, она не сразу сообразила, что нужно говорить, а потому после неловкой паузы ответила только: «Да, Итачи-сама». Теперь она сидела напротив него, вглядывалась в его черные глаза, но от этого не становилось менее страшно. – А я смотрю, Кабуто уже провел с вами разъяснительную беседу. Вы стали спокойнее, слушаете старших. – Выражение лица Итачи, спокойное и даже по виду добродушное, расходилось с тем образом, какой остался в ее памяти после резни в квартале Хьюга и суда, и от этого ей становилось жутко. Ханаби кивнула, а ответить вслух не хватало сил. – Вы меня удивили пару дней назад. В самом плохом смысле… – Продолжал Итачи. – Я нарушила субординацию, и я прошу прощения… – затараторила Ханаби, начав с самого тяжелого для нее. – Не перебивайте. – Оборвал ее Учиха. Та вмиг смолкла. – Я тоже решил сделать вам сюрприз. Сегодня я приказал моим людям провести вам краткую ознакомительную экскурсию по самым интересным местам этого прекрасного учреждения. Я надеюсь, что она оставит неизгладимые впечатления, которые останутся с вами на всю жизнь. А вы что думали? Что я прикажу этим двоим в воспитательных целях избить вас у меня на глазах? – Но ничто не мешает вам позвать их и сделать это в любой момент. Только предупреждаю: я не железная. Могу не выдержать. Некого будет допрашивать. – Ответила Хьюга. А знаете, где вы еще не были? – Итачи пропустил мимо ушей ее слова и вернулся к тому, о чем говорил раньше. Ханаби помотала головой. – В одном особом месте. Сейчас туда не пускают, но, возможно, вам – тут Итачи выделил голосом последнее слово, – сделают исключение. Это на седьмом этаже в глубину, в тридцать первой лаборатории. Там в свое время Оротимару-сан работал. Жалко, что памятную табличку не установят, правда? А перерабатывал он так, что даже после смены оставался. Человек так любил свою работу, что, можно сказать, умер на рабочем месте. – Итачи посмотрел ей в глаза. – Это я пытаюсь что-то объяснять людям, вот беседую с ними. А он после рабочего дня находил человека и разговаривал с ним лично. После этого проблем с таким человеком больше не возникало. Трудился он за троих, только, что думаешь, пришли к нему однажды, и обнаружилось, что в лаборатории у него девяносто девять детей мертвых в возрасте от года до двенадцати. Одной вот такой, как ты, для ровного счета не хватает. – Глаза Ханаби распахнулись от ужаса, а спину обдало липким холодным потом. – Ну, так что ты думаешь? – Итачи перешел на шепот, – дедушка-то умер, а дело его живет. – Я вижу. – Ответила Ханаби. – Интересно. И как вы к этому относитесь? – Черные его глаза неотрывно смотрят на нее взглядом тяжелым, пристальным, испытующим. И уже как будто и не было того шефа полиции Учиха со светлой, добродушной улыбкой на лице. Именно так Итачи-сама ждет ответа. – Если это… нужно Деревне, то… – Ханаби подавила спазм, – с пониманием. – Я рад, что ваши взгляды на наши новейшие исследования изменились. Даже не могу представить, отчего произошла столь чудесная перемена. Наверное, мои аргументы весьма убедительны… – Если посмотреть на него, то покажется, что глава клана Учиха доволен, но выражение его лица расходится с тоном беседы. И уж совсем не верят этой маске те, кто видел, на что способен в битве демон из клана Учиха. Все АНБУ обязаны носить маску. На шефа полиции Конохи это не распространяется не только потому, что он – человек известный: тому, кому лицо давно заменило личину, маска не нужна. Ханаби решила молчать. – Вы даже не представляете, кому пытаетесь перейти дорогу. – Учиха начал почти шепотом, а потом тон голоса его повышался. – Знаете, что означают вороны на моем гербе? – Я забыла геральдику, Итачи-сама. Давно не упражнялась. – Ответила Хьюга. – Это не из учебника по геральдике, Ханаби-химе. Это означает, что все мои враги становятся пищей для воронов. Рано или поздно. Или материалом для наших лабораторий. В зависимости оттого, что решит Данзо-сама. Я дам вам совет: не спешите становиться ни тем, ни другим. А ваш герб – капля крови, я полагаю? – Да, господин. – Это что-то про чистокровность? Я полагаю, уже неактуально. Кстати, я на это не обратил внимания во время нашей прошлой встречи: я не вижу ваших гербов на вас. И не могу понять причину, ведь вы же показали себя такой горячей сторонницей вашего рода. Тут Итачи сложил какую-то сложную печать. – Ну, а теперь поговорим начистоту. – Итачи приблизился совсем вплотную к ее лицу. – Сестру любишь? – Спросил он. Ханаби в этот момент подумала, что уже вряд ли выберется из застенок живой, и она знала правильный ответ, что Деревню надо любить сильнее, чем семью, но решила, что отказываться от родных – последнее дело. Она сначала кивнула, а затем произнесла на выдохе: «Да». – Так какого же хрена ты творишь? – В этот момент Ханаби увидела, что глаза Итачи полыхнули красным, Хьюга почувствовала особую, страшную чакру, которая наполняет страхом сердца других шиноби, которые когда-либо вступали в противоборство с кланом Учиха, и в ее душу проник тот самый ужас, который поразил ее в день падения Хьюга. – Как вы думаете, может, мне стоит чисто профилактически заточить в этом месте (1) такую строптивую куноичи лет на десять? Стала бы шелковая. Вам ведь только двенадцать лет. Выйдете – будет двадцать два, вы будете еще молодая, сможете приносить пользу Деревне. – Лицо Ханаби сразу осунулось, у нее сначала немного закружилась голова то ли от чудовищной духовной силы шефа полиции, то ли от слов, произнесенных Итачи. – Или ты не понимаешь, что твоя сестра под патронажем АНБУ, и я могу ее вернуть тебе… – По лицу Учихи, по его тону было видно, что он будто пытается справиться с собой, взять себя в руки, не до конца поддаваясь своему гневу. Ханаби удивленно смотрела на него, ни на грош не верила, но молча слушала. – По частям. И от твоего поведения здесь в том числе зависит, как твоя горячо любимая сестра будет жить там. И не я один способен создать ей проблемы. Хорошо, что то, что произошло, было скорее смешно, чем опасно. И мне удалось убедить Минори-сана не придавать этому… происшествию большого значения. – Тут он взял Ханаби за подбородок и подвел ее лицо к своему. – Я могу наложить на тебя гендзюцу, и ты будешь делать то, что я прикажу. Например, выпрыгнешь из окна или утопишься. Шиноби, становящиеся проблемой для Деревни, должны решать свою проблему сами. Вы понимаете, Хьюга? А могу приказать расправиться с Хинатой, а после – сниму гендзюцу и заставлю тебя с этим жить… – Пожалуйста, не на… – Было видно, как Ханаби всем телом задрожала от ужаса. Она глядела в красные глаза Итачи, и по телу внезапно разлилась странная слабость, а сознание ее мутилось. – Ты недостойна ни смерти, ни моего гендзюцу, – выплюнул Итачи. – Ты, наверное, и человеком себя считаешь. – С брезгливостью добавил он и отстранился от Ханаби. – Вы, Хьюга, только образцы для моего опыта. Образец А был подвергнут гендзюцу, а образец В – нет. Только поэтому иллюзия тебе не грозит. Иначе тогда в чем бы был смысл опыта, если у вас двоих будут одинаковые условия. Тут Ханаби вдруг поняла, что их разлучили с сестрой только потому, что Итачи показалась симпатичной идея разделить сестер и посмотреть, что из этого выйдет. – Интересно же, из кого выйдет более сильная куноичи. И более достойный член общества. А я в этом заинтересован как второй человек, поставивший свою подпись на решении о том, что вас надо отправить не в АНБУ и не в каземат, а дать вам работу и возможность вести обычную жизнь, о которой вы тогда так просили. В какой-то мере я – ваш опекун. – Сказал Учиха. – После событий, которые произошли со мной, я вряд ли смогу стать нормальным членом общества. – Ответила девочка. – Вы недостаточно стараетесь, Хьюга. И разочаровываете меня. А все потому, что не думаете о Конохе так, как она о вас. – Ойнин еще раз смерил ее взглядом. – Я все поняла. – Сказала Ханаби совсем сникшим голосом. – Я вас понимаю. – Повторила она, будто убеждая саму себя. – Тогда осталась всего одна формальность. – Хьюга вопросительно посмотрела на него. – Вот. Приказ о вашем аресте. Держите. – Итачи протянул ей документ. – Не замечаете ничего необычного? Побелевшая Ханаби и не замечала ничего. Слишком быстро изменялся тон Учихи. Она едва пробегала глазами по строчкам. – Он не подписан. – Объяснил ей Итачи. – И дата тоже не поставлена. Но я с необычайной легкостью могу ее поставить. Завтра. Или через день. Когда посчитаю нужным. Хотите проверим? Ханаби замотала головой. – Можете забрать эту бумажку себе. Ее не составит труда оформить еще раз. – Ханаби опасливо прикоснулась к листу, сложила его вчетверо, убрала в нагрудный карман. – У меня также есть к вам предложение. Требуется секретарь в полицейской управе. – Ханаби решительно ничего не понимала. Ей даст должность ее враг? Ясно ей было только то, что это был какой-то обман. – Работа непыльная, я похлопочу о вашем переводе. Вам выдадут казенную форму, гораздо теплее этой, полицейский паек. Не интересует? Не то вы будто немного отощали с нашей последней встречи. И всегда будете на глазах. И вашу сестру никто не тронет. – Сказал Учиха. – А можно спросить? – Итачи сделал разрешающий жест. – А что случилось с предыдущим секретарем? – Уволен за профнепригодность. Насовсем. – Был ответ. – Мне неплохо на моем месте. – Сказала Ханаби. – Вот как. – Итачи скупо улыбнулся. – Похвально. Скромность – добродетель, достойная Хьюга. Этим вы выгодно отличаетесь от вашего отца. – Вы свободны. – Сказал Учиха. Ханаби поднялась с места на плохо слушающихся ногах, поклонилась, и, пошатываясь, пошла к выходу. – Стой. Тебя же никто не выпустит без вот этого. – Итачи подписывал бумагу, затем достал камон с изображением ворона. – Ханаби заметила, что печать его личная, а не клановая с веером. Затем он протянул ей пропуск на выход. – Покажете страже. Не потеряйте. – Тут Итачи учтиво улыбнулся, чуть прикрыв глаза. – Прощайте, Ханаби Хьюга, и лучше нам в третий раз не видеться. На третий раз я вас не прощу. Ханаби разглядывала пропуск и не верила глазам: напротив «освободить из под стражи» стояла галочка, такая же зачем-то стояла напротив «вернуть личные вещи подозреваемого», а напечатанные рядом «сопроводить под конвоем» и «передать во внутреннюю тюрьму» были перечеркнуты крест-накрест. Пропуск украшала печать с профилем ворона, сжимающего в когтях кровоточащую плоть. Ханаби было полезно помнить, что у этого документа были разные варианты. – На выходе тоже покажете. Хотел бы я посмотреть на их лица в этот момент, но это удовольствие я оставляю вам. И желаю вам удачи в грядущем экзамене, Ханаби. – На лице его появилась прежняя добродушная улыбка, что и при начале разговора. – Пожалуй, я поставлю на вас пять сэн. Стража встала за спиной Хьюга. – Здесь же сказано: без конвоя, – сказала она, все еще опасаясь, что у АНБУ о ней есть особое распоряжение, не отраженное в официальных документах. – Вы здесь потеряетесь. – Ответил охранник. Это было правдой, а заблудиться вовсе не хотелось. Действительно, к выходу они пришли гораздо быстрее, чем «искали» кабинет Итачи. Перед последней дверью ойнины оставили ее, но поверить в свое счастье Ханаби было еще страшно. Лица стражника, последний раз взявшего у нее драгоценный пропуск, она не видела – оно было скрыто маской. По уголкам рта расползлась ухмылка; он долго вчитывался в документ, повертел его несколько раз в руках, смотря то на него, то на девчонку так, будто она вернулась с того света. – Проходите. – Сухо сказал он, наконец, и Ханаби почти бегом пробежала его пост. Ойнин поглядел ей вслед. – Девушка, поделись со мною своей удачей! – Сказал он. Хьюга остановилась, повернулась к нему и ответила: «Такая удача, что хоть всю забирайте!» Уже на улице Ханаби задумалась, а куда она собственно пойдет без удостоверения стажера, которое ей так и не отдали: ее не пустят ни в общежитие, ни на работу. Она постояла несколько минут, проклиная свою забывчивость. Но как бы ни было страшно, пришлось возвращаться. Она подошла на пропускной пункт, и спросила: «Господин, господин, я сейчас только что была здесь, я удостоверение забыла». – И, хотя она убеждала себя, что все уже кончилось, и теперь нужно постараться хотя бы выглядеть поувереннее, но ни с голосом, ни с мимикой ничего сделать так и не смогла. – Вернулись? – Она не видела его лица, но голосом ойнин не мог скрыть удивления. – Ну, тогда поищу. Он скрылся, прошло довольно много времени, прежде чем он вернулся. В руках его было смятое удостоверение Ханаби. Он протянул его девочке, и будто извиняющимся тоном сказал: «Извините, что сразу не отдали. У нас редко кто назад документы просит. Чуть не затерялось». Ханаби плутала по тесным улочкам Конохи, наслаждалась вечерней свежестью, рассматривала лица людей, и все они казались ей прекрасными, потому что были без масок. Она все еще опасалась слежки ойнинов, поэтому домой пришла ближе к ночи. Постучалась в дверь, ей быстро открыли. Она взглянула на встретившего ее Кабуто, вытащила из нагрудного кармана сложенный ордер об аресте и молча на вытянутой руке показала его перед лицом Якуши. А затем сказала: «Будем жить. Пока он так хочет». Когда Ханаби прошла в комнату, разговор Мисуми и Акадо затих. Кабуто взял ее за руку, провел сквозь нее чакру. – Я не под гендзюцу, Кабуто-сан. – Отреагировала она. – Меня даже пальцем не тронули. – И как все прошло? – Спросил Мисуми. – Просила прощения за нарушение дисциплины, кланялась ему, делала все, что от меня требовалось. Всего несколько дней назад я рвалась защищать семью, а сейчас после всего… я вообще теперь Хьюга? – Спросила она. Голос ее прозвенел в маленькой комнате, где собралась команда. – А то, – отозвался Акадо. – Кто ж ты еще? Ханаби не ответила. Она упала на койку, долго лежала на ней, почти не двигаясь. Когда Акадо и Мисуми ушли, она решилась на откровенный разговор с Якуши. – Научите меня готовить яды, а, Якуши-сан. – Попросила она. – Вот же упорная девчонка. – С досадой отозвался Кабуто. – Ну, ничему жизнь не учит. С помощью карате не удалось его одолеть, так думаешь справиться с Итачи, отравив его? Решила, что это так легко сделать? Оставь ты уже этот бред о мести! –Якуши-сан,– еще раз сказала она, видя, что ее не понимают, – мне нужен яд. Быстрый и сильный. Мне нужна всего лишь ма-а-аленькая ампула. Чтобы за щекой легко можно было спрятать и раскусить… – Ты с ума сошла! – Воскликнул Якуши. – Когда меня отпустили, я сначала долго бродила по улицам и все думала. На меня у него готовое судебное решение. Если он захочет, то поднимет его завтра или через день, или спустя неделю… Я решила, что я ждать не хочу. Я ему не марионетка… – Кабуто в это время невольно посмотрел на поджившие порезы от нитей чакры на ее руках. – Но я боюсь, что рука дрогнет, и калекой останусь. А потом там гнить буду. Мучиться не хочу. – Голос Ханаби, бывший вначале решительным, понемногу слабел. Она прошла несколько шагов, приблизившись почти вплотную к Якуши. Он посмотрел на нее, и Хьюга отвела глаза, потупив взгляд в пол. По дрожавшим плечам ее он понял, что она плачет. – Я в третий раз туда не пойду! Не пойду! – Она уткнулась в зеленую куртку Кабуто и разрыдалась. – Живой к нему не пойду! – Повторяла она сквозь слезы. В таком состоянии Якуши не видел ее с первого месяца, как привел Ханаби в свой дом. – Он сказал, что запрет меня в казематах на десять лет, сказал, что буду шелковая, что за все, что делаю я, будет отвечать Хина, что пришлет мне ее по частям. – Больше она ничего не говорила. Просто плакала. Якуши какое-то время переваривал полученные от Ханаби сведения и затем решил: – Я принесу то, что ты просишь, – сказал Якуши, когда та немного успокоилась. – Он ушел и через некоторое время вернулся с небольшим свитком. –Так его можно хранить безопасно. Поклянись сестрой, что применишь его только, если тебя будут брать ойнины. – Да отстаньте вы все от моей сестры! Итачи-сама говорит, что измучает ее за следующий мой промах, вы требуете поклясться ее жизнью… – Закричала она. – Потому что у тебя больше нет ничего святого, – Ответил Якуши. – Хорошо. – Немного подумав, ответила Хьюга. – Клянусь Хинатой, что сама не открою свиток, а вскрою его только, если меня придут брать АНБУ. Кабуто передал свиток и втайне надеялся, что ойнины будут быстрее. Ханаби сжала его в руках и спрятала: – Кабуто, если там физраствор, я тебя всю жизнь свою недолгую ненавидеть буду, я тебя и в катакомбах проклинать буду, а, если выйду… – Там минеральный яд. – Оборвал ее Якуши. – Блокатор усвоения кислорода. Умрешь быстро. «Пошли Ками Хинате таких друзей», – подумалось Ханаби. *** Было давно за полночь. Надо было попытаться уснуть после всех этих сумасшедших дней. «В жизни не всегда получаешь, чего хочешь, Итачи-сама. Вот я, например, хотела жить со своей семьей, а вы хотите, чтобы я каждый день ждала ареста. Но ни моему, ни вашему желанию не суждено сбыться. Вы быстро подписываете приказы, я в этом даже не сомневаюсь, но вот интересно, что быстрее, ваше перо или мой яд? Ваши глаза, так пристально разглядывавшие меня, не увидят меня больше. Станете искать меня, а меня уже нет…» Ханаби засыпала, а на шее у нее висел свиток с самым быстрым лекарством от ее депрессии. 1. Заточу вас в «этом месте». Знаменитая игра слов. При обратном переводе на японский должно получаться созвучно с «муген дзигоку» - нижний, «бесконечный» ад.