Не понять

Андуин следил за потеками алого на руке и рубашке, прикусив губу. Гвоздик был маленьким, он только царапал кожу, лишь иногда задевая мышцы, а сил расковырять вену у юноши не хватало. Ни физических, ни моральных. Когда-то в детстве он прочитал про благородных героев, которые вместо бесчестья бросались на меч. Тогда он долго смотрел на отцовский Шаламейн и пытался понять, каким же боком к этому мечу подходить, чтобы на него броситься, и как вообще подобным методом можно совершить самоубийство? Андуин отшвырнул гвоздь в стог сена, пытаясь крепко сжать кулаки. Кровь вновь струйкой потекла из неубедительно неглубокой раны. Юноша вздохнул, стирая предплечьем здоровой руки пот со лба. Сам он не сможет. Он трус и слабак. Андуин повернул ладонь, разглядывая кровь на ней. Затем поднес к лицу, понюхал и лизнул. Осознание того, что ему не придется делать это самому, накатило волной облегчения. И почему он не додумался до этого сразу? Ему запрещали подходить к волкам не потому, что он мог что-то с ними сделать. А потому, что волки легко могли загрызть ценного пленника. Особенно кормящая сука. Особенно после того, как почует запах крови. Андуин крепко сжал зубы, направляясь к волкам. Он воровато оглядывался по сторонам, но все были заняты своими делами, и планам юного принца ничего не угрожало. Он перевел дух, щурясь от острой боли в руке, перелез через небольшую ограду и уверенно направился к своей старой знакомой волчице, которая сейчас лежала на боку, позволяя своему первому и единственному щенку жевать ее хвост. Верхняя губа волчицы задрожала, но Андуин не останавливался, крепко сжимая кулаки. Он старался не поднимать взгляда на зверя, потому что мог в любой момент струсить и сбежать. А он не хотел давать Гаррошу такое удовольствие. Нет, он будет сопротивляться до последнего, и даже если избавлением будет смерть, он примет ее легко и просто, как те самые герои из его старых книжек. Волчица встала в полный рост, заслоняя своего щенка. Запах, исходивший от нее, был резким и опасным. Андуин сделал еще шаг и замер, ожидая своей участи. Где-то он слышал, что волки сразу перегрызают горло. А значит, будет почти не больно. Волчица внезапно затихла и принюхалась. Андуин поднял взгляд прямо на оскаленную пасть. Почему она медлила? Изящное животное подошло прямо к невзрачному окровавленному мальчику и сосредоточенно лизнуло его растрепанные светлые волосы. Затем еще раз, ворчливо отозвавшись на попытку Андуина отстраниться. Ее только что вылизанный детеныш прыгал вокруг, радуясь тому, что пристальное внимание заботливой мамаши теперь принадлежит другому щенку. Андуин досадливо отстранился и направился прочь, пока это сцена не привлекла слишком много внимания. У него не получилось. Опять. Гвоздь был безнадежно потерян. Андуин плюхнулся в сено, пытаясь очередной медитацией добиться спокойствия духа. Он честно пытался представить, что сказал бы ему в такой ситуации мудрый учитель, но образ Велена выцвел, как долго висевший на солнце гобелен. Казалось, он начинает забывать то, что раньше придавало ему сил. Он начинает привыкать. Андуин крепко зажмурился, но слезы сами по себе стекали по щекам, капая на горящую огнем руку. Он оторвал от подола длинный лоскут, пытаясь себя перевязать и прекратить никому не нужные рыдания. Слезы понадобятся ему вечером. Он не мог знать, что сказал бы ему учитель. Единственная возможность услышать его вновь — выжить. Пережить сегодняшнюю ночь, а за ней — все последующие. Справиться. Андуин поднял глаза на сереющее пасмурное небо. Свет, дай ему сил. Он бесшумно проскользнул в палатку к лекарю, старому орку, покрытому сеточкой морщин. – Пожалуйста, дайте мне зелье, что лечит раны. – попросил он, хотя боялся, что орк откажет ему и в этом. Но они какое-то время лечили скот вместе, и… – Зачем тебе? – ворчливо поинтересовался лекарь, оглядывая Андуина пристальным взглядом. – Этим вечером у меня может открыться кровь. – тихо произносит Андуин, и лекарь все понимает. Он достает из сумочки небольшую бутылочку, протягивая ее пленнику. Гаррош сидел на своей койке и перебирал необычайно тонкое одеяние из какой-то изящной ткани. Его пальцы давно не касались чего-то подобного, так что трудно было выпустить ткань из рук. Он принесет его портным и попросит перешить под Андуина. Юный принц исхудал, хотя Гаррош лично следил за тем, чтобы ему подавали как можно более питательную и сытную пищу. Только упрямый щенок пусть и начал есть, но делал это так неохотно, будто делал ему одолжение. Этим вечером все должно измениться. Гаррош не считал себя слишком уж общительным орком, и он не умел так сладко лить слова, как это получалось у политиков и жрецов. А Андуин был и тем, и другим. Гаррош задумался о том, что вновь хотел бы услышать звонкий и воодушевленный голос Андуина, а не его тихие, едва различимые сухие ответы. Солнце уже село, и Гаррош начинал нервничать. Ткань в сильных пальцах трещала, когда Гаррош касался вышивки робы мага, ощупывал застежки и пытался хоть чем-то, а себя занять. Стоило ему подумать о том, что сегодня он поймет, с чем связано его помешательство, как сразу член наливался кровью. Он никогда еще не был так несдержан и горяч. Андуин вошел в шатер вождя клана, низко склонив голову. Он медитировал почти весь день, и к его концу у него почти получилось вернуть самообладание. Но когда он увидел довольную ухмылку Гарроша, волна ненависти захлестнула его с головой, отбирая возможность дышать. Он смотрел прямо в эти пронзительные глаза с вызовом, и все никак не мог их отвести, хотя даже этого взгляда было достаточно для удара. – Пришел, значит. – Гаррош встал, а затем провел шершавой ладонью по этой все еще нежной щеке. – Я подобрал тебе одежду, а то эта рубашка уже совсем… – Гаррош запнулся, глядя на окровавленные тряпки, в которые был одет Андуин, на его перетянутую грязной повязкой руку, на упрямо сжатые челюсти. – Что ты натворил? – Гаррош встряхнул юношу, но он остался равнодушным к этому. Он смотрел прямо сквозь вождя, и его голубые глаза напоминали по цвету грозовое небо. Или это отражалась в них ярость Гарроша? – Хочешь выпить? – Орка начинала раздражать эта странная молчаливость юноши, который раньше в карман за ответом не лез. Он должен был понимать, что это не его родной мир. Что здесь либо ты силен, либо умеешь подчиняться. А этот юнец упрямо держался за что-то, неведомое Гаррошу. Его упрямство ничего не стоило здесь, где каждый мог заломать его и трахнуть в любой канаве, оставив на растерзание диким зверям. – Если ты не начнешь говорить, Андуин, я… – рыкнул Гаррош, и тут бесстрастное лицо исказилось. Губы дрогнули, будто юнец вот-вот разревется в своей прежней манере, будто бы он наивно пытался давить на жалость. – Я буду говорить, Гаррош, – отозвался он необычайно спокойным голосом, что совершенно не сочетался с его искаженным от боли лицом. – Буду. – Тогда скажи мне, Андуин, почему ты не можешь смириться с тем, что я взял тебя в плен? Что ты теперь принадлежишь мне? Почему тогда, в Пандарии тебе казалось вполне нормальным то, что меня держали в клетке как дикого зверя, а сейчас ты упрямо не можешь понять, почему я поступаю так же с тобой? Я сохранил тебе жизнь. Ты должен быть благодарен. – Должен. – отзывается тень того, былого принца, слегка склонив голову набок. Казалось, Андуин либо не понимает, что ему говорят, либо понимает, но издевается. Гаррош сжал кулаки, глядя в это холодное лицо. Он размахнулся и отвесил короткую пощечину. – Вон. – приказал он. – Вон из моего шатра. Гаррош дождался, пока шаги Андуина затихнут, и тяжело рухнул на койку. А затем вновь встал, потому что в его голову пришла одна идея. Щенок должен понимать, что в любой момент он мог взять его силой. И поэтому для него будет неожиданностью, что Гаррош, его воображаемый жестокий мучитель, тоже может быть нежным, если уж по-другому его никак не уговорить. Он вышел в свежую ночь, повел плечами, пытаясь унять бешеное сердцебиение, и свернул туда, где сейчас кормил волков Харинг, тот самый старый орк, у которого долго не могла разродиться сука. Гаррош краем уха слышал о том, что его жена и пару детей умерли от какой-то болезни, и что он остался один. Пока молодой кузнец не поселился в его шатре. Гаррош не любил слухи, но иногда они могли быть весьма полезны. Харинг долго жил со своим молодым любовником, и явно мог подсказать, как же обращаться с такими строптивыми юнцами. Харинг выслушал его, низко и почтительно склонив голову. Он понимал, к чему все шло. Гаррош притащил этого странного пришельца и чужака в лагерь явно не для того, чтобы разменять его жизнь на победу в какой-то стычке с такими же чужаками, нет. Он смотрел на беловолосого мальчика как на свой трофей, на добычу, на драгоценность, которую можно предать красивой огранке и хвастать перед друзьями. Как на красивую птицу, которую можно приручить и заставить петь. Харинг рассказывал обо всем, что знает, и в словах его слышалась любовь и теплота. Он рассказывал, но не очень был уверен в том, что Гаррош понимает. На следующую ночь Гаррош позвал Андуина еще раз. Юноша думал, что почувствует такую же печаль и тревогу, но облегчение накатило на него волной. Если Гаррош думал, что делает благо для Андуина, выгоняя его из шатра прошлой ночью, то он очень и очень ошибался. Страшнее ожидания еще ничего не придумали. – Я понимаю, почему ты боишься меня, Андуин. – начал Гаррош, и Андуин удивился перемене тона воина. Если раньше он приказывал, то сейчас старался подобрать нужные слова. Но это не меняло сути. Юный принц был подневольным пленником, и в любой момент Гарроша могла накрыть очередная вспышка ярости. – Твои раны еще не зажили, а ты думаешь, что я нанесу тебе новые. Ты ошибаешься. – Гаррош потянул Андуина за руку, усаживая рядом с собой. От его мощной фигуры веяло теплом, и Андуин краем сознания отметил, что его рваная рубашка и правда уже не на что не годится. – Я буду с тобой аккуратен. Но ты должен понимать, Андуин, что это лучший из всех возможных исходов для тебя. Я не убью тебя, и не отдам своим солдатам. А если ты будешь мне послушен, то займешь место подле меня. Нет, не советника, много ты своим жреческим умишком мне насоветуешь. Ты будешь моим целителем. Я уважаю тебя, Андуин. Эта фраза почти выбила Андуина из колеи. Он крепко вцепился ногтями в шкуры походной койки, пытаясь подавить громкий крик. Уважает… он его уважает. Андуин вспомнил холодный хлев, постоянные удары, презрение во взгляде, крепкую руку, которая хватала его за отросшие пряди… Возможно, Гаррош искренне считал, что уважал своего пленника. Но переубедить его было невозможно. – Поэтому просто пойми, что у тебя нет другого выбора. – Гаррош толкнул Андуина на койку, и он прикрыл глаза. А затем открыл их как можно шире, потому что в темноте особенно ярко ощущались касания сильных горячих рук, которые будто оставляли ожоги на бледной коже. Андуин смотрел на тканный полог шатра, на столб с тонкой резьбой, на луну, лучи которой пробирались сквозь полог. Он даже сам приподнял бедра, когда Гаррош стал требовательно дергать подол его рубашки, обнажая его ниже пояса. Гаррош дышал надсадно, и сразу было видно, как тяжело ему было сдерживаться. Но пальцы воина описывали причудливые круги на животе Андуина, ласкали бедра, иногда забирались под рубашку, оглаживая соски. Тело, казалось, совершенно не принадлежало Андуину, и его ощущения доходили до разума медленно, будто бы проникали через барьеры. Гаррош и правда был аккуратен. Он дотошно ласкал тело Андуина, касался низа живота горячими губами, что-то едва различимо шептал. Его рука уверенно взялась за член Андуина, и юноша подумал о том, какой же он все-таки маленький по сравнению с огромным Гаррошем. Андуин повернул голову, чтобы видеть небольшой сундук. Интересно, именно в нем Гаррош хранит свои схемы? Хотя вряд ли, он достаточно хитер, и наверняка нашел для своих драгоценных свитков иное, более защищенное место. – Я завтра уезжаю. – шептал Гаррош, уверенно водя пальцами вверх-вниз по члену Андуина, который упрямо не хотел отзываться на требовательные ласки. – Мне бы хотелось, чтобы на протяжении всей моей поездки ты вел себя здесь смирно. Даже не думай о побеге, иначе снова придется приковать тебя цепью. – Кажется, эти мысли еще более распалили Гарроша, и он начал сжимать член Андуина куда крепче, чем было нужно. Юноша медленно опустил руку и направил пальцы Гарроша так, как привык ласкать себя сам. На сундуке стояли свечи. Обычно Гаррош довольствовался меньшим количеством света, но сейчас ему явно хотелось видеть своего любовника полностью. Андуин опустил взгляд на свой плоский живот, нависающего над ним Гарроша и свой бледный член в его сильной руке, и его замутило. Какое-то время он пытался справиться с тошнотой. А когда справился и вернулся в настоящее, Гаррош уже уверенно толкался смазанным пальцем в узкий анус. Было больно, но не так, чтобы очень. Андуин прикусил губу, сжимая мех кровати пальцами. Мех был приятным на ощупь, и Андуин принялся осторожно его гладить в такт тем движениям, которые выписывал шершавый палец Гарроша в нем. – Ты мой… – шептал орк, приподнимаясь с колен и нависая над Андуином в полный рост, чтобы затем прижаться всем телом к хрупкому любовнику, давая почувствовать ему всю силу и мощь, которой веяло от обнаженной фигуры. Гаррош прижал ладони Андуина, и он машинально переплёл свои пальцы с его, когда огромный член штурмовал его узкий девственный зад. Мир качался, кровать скрипела, луна в небе затянулась тучами. Ощущения распирания и боли слились в одно. И Андуину даже начало казаться, что все это не так уж и страшно. Гаррош вышел из его растянутой задницы, и потоки семени потекли из припухшего ануса на меховое одеяло. Гаррош выглядел усталым и удовлетворённым. Уже все? Судя по движению луны, прошло какое-то время. Андуин повернул голову, чтобы следить за Гаррошем, который встал с кровати, укрывая своего любовника шелковой мантией, явно снятой с какого-то мертвого мага. Он закрыл глаза, когда Гаррош попытался с ним заговорить, притворяясь спящим. Внутри все еще пульсировало, но если бы открылось кровотечение, он явно бы это почувствовал. Он не спал всю ночь, как и Гаррош. Орк сидел за столом, разглядывая какие-то карты и схемы, а Андуин следил за луной сквозь смеженные веки. Наверно, он и правда задремал, потому что на рассвете Гарроша уже не было в шатре. Андуин медленно перевернулся на бок, касаясь пальцами вытекающей из него спермы. И правда, крови не было. Он бесшумно выскользнул из шатра, кутаясь в новую мантию, и вернулся в свой хлев. Мир не рухнул. По-прежнему светило солнце, по-прежнему тяжело ворочались речные чудища за стеной хлева. Но вот почему в его глазах уже не осталось слез? Привык, наверно. Андуин лег на сено, прижимая колени к груди. У него будет несколько недель, а затем Гаррош вернется вновь. Пару недель — это ведь лучше, чем ничего, верно?