Во имя отца

      На стене висела выцветшая распечатанная икона. Святая Троица. «Во имя Отца и Сына, и Святого Духа…» — всплыло у меня в памяти. Да вы издеваетесь! Как так можно! Почему?! За что?! Ведь все убивают, все! Но не все за это получают так жестко. Почему я? Омон говорил… Что встать на правильный путь никогда не поздно, говорил, будет легче. А где мне легче? Мне только хуже! Меня не мучила совесть ни за что до того, как я встретил его. Он не говорил о том, что будет так плохо. Если бы я знал… Всё равно бы не смог иначе. Я просто другого выхода не вижу. Умереть… не выход. Я хочу как-то исправить свою жизнь, сделать что-то хорошее. И я пытался, и что в итоге? Я испортил твоего сына…       Так мне стало больно и плохо, что сдавило сердце, я уперся руками в стену, глядя на расплывающуюся в глазах икону, сполз вниз и прислонился лбом к холодной шершавой кирпичной кладке. Я бы молился, но мне так стыдно, хоть и каюсь. Не потому, что мне плохо, а потому, что понимаю, насколько ужасные вещи творю. Зачем так, почему… Откуда он взялся, твой сын… Почему он подошел именно ко мне… Что это за злой рок… Омон, прости меня. Забери меня отсюда. Куда угодно, хоть в ад, хоть в беспросветное небытие. Хуже уже некуда.       — Пустырник!.. — долетел до меня его зовущий голос.       Я оторвался от стены, стараясь не видеть икону, поднялся. Куда меня черти занесли? Какая-то пустая комната. Холодно и сыро, из-под крыши течет, между кирпичами плесень. Как в такой мокроте ещё сохранилась в разборчивом виде обычная бумажка? Я снова покосился на икону. Если есть крыша, то это наверху, сам бар вниз по ступенькам, в подвале. Даня тихо вошёл и застыл, я стоял спиной к нему и не хотел оборачиваться. Меня почему-то вдруг бросило в жар, мерзкий такой, позорный, от стыда. Это было невыносимо терпеть, и я стащил с себя теплый свитер, бросил его в лужу на полу. Сквозь футболку тело прошили холодные скальпели сквозняков. От резкого холода содрогнуло, и по всем мышцам пошел такой поганый напряжённый озноб, который забирает все силы и ассоциируется со страхом. От страха похожая напряжённая дрожь. Хотя я боюсь, наверное. Боюсь, потому что не знаю, что делать. А делать нужно и прямо сейчас.       — Слушай, — начал я ещё неизвестно что. — Ты… Я что-то совсем запутался. Мне не нравится то, что происходит. Мне надо подумать.       — Ты не хочешь меня любить?       — Не хочу.       — Понятно. — Сдавленным голосом сказал он.       Всё-таки я довёл его до слёз. Он ушел, но шагов, спускающихся по лестнице, не было слышно. Значит вышел наружу. Это меня напрягло, я даже дернулся идти за ним, но потом вспомнил, что научил его, чему мог. Мы с одинаковой вероятностью можем вляпаться в аномалии. Мы в неё уже с головами вляпались. Здесь ничего не поделаешь. До сих пор волнуюсь, когда он уходит в Зону один. Сейчас он идёт там, ему дико больно, давит, душит, не вдохнуть, а перед глазами переливающееся кривое зеркало слёз.       Подумать. Мне надо подумать. Это и правда. Только я не знаю, что думать. Плохо до одури, до тошноты, дрожь эта еще, только усилилась на холоде, но почему-то от холода легче, студит мой внутренний пожар. Так, прекратить зацикливаться на себе и вдаваться в лирику. Что сказать мальчишке? Как с ним поступить? Он стал слишком родным, слишком открылся, мне будет тяжело ему врать. И еще тяжелее бросить. Но рядом с ним быть точно не смогу. Да это нереально. Он, конечно, рано или поздно узнает, если сумеет. Но видеть это я не вынесу. Так, что теперь…       Выдумывать про Цезаря что-то не вариант. Я не столько боюсь, что он не поверит мне и пойдет проверять, сколько того, что всплывет со временем само собой. Такое просто не может остаться в тайне. Тем более здесь. А за Периметр я точно не пойду. Ладно, нужно что-то еще, что-то адекватнее. Объяснить ему, что это ненормальные отношения? Он не станет слушать мои «стариковские принципы». Переубедит. Конечно, что он сможет поделать, если я решу его бросить… Да ничего. Бегать за мной вряд ли станет, гордый, как орел. Омон таким не был. Они вообще поразительно разные. Мне теперь кажется, что Данька такой дерзкий и борзый временами назло, поперек своих обид на нехватку отца, пытаясь как-то себя поставить, потому что этому научить не успели. Я бы тоже дико скучал, если бы у меня был такой отец. У двери бы ждал, как псина. А теперь жду у могилы. Вопрос только — чего?       Как взрослый человек, я понимаю, что у него была служба, тяжелая профессия, командировки по жизни. Но, глядя на Даньку и вспоминая то, как я сам скучал по Омону, хотя мы знакомы были от силы каких-то пару месяцев… В общем, я его понимаю, у нас общее горе. С Омоном не хотелось расставаться ни на секунду, в его свете хотелось провести всю жизнь, следуя за ним, куда бы ни шел. И я… я сам… своими руками… Нет, черт, нет, хватит. Только не снова. Опять эта кислота, разливающаяся в мозгу. Жжет, мучит, растворяет мысли раньше, чем я успеваю их уловить. Мне надо уйти. Я не могу. Это невыносимо. На улице холодно и густой туман, клубящийся, летающий, перегоняемый ветром. Свежо, но слишком мокро, трудно дышать, оседает на коже, леденит. Но здесь легче. Да, надо идти.       Это слишком жестоко, но другого выхода я не вижу. Думаю, просто сказать правду будет хуже. Ему и так будет дико плохо и больно. Как только мы разобрались с этими проклятыми чувствами, как только всё вроде бы наладилось и встало на места, и он решился рассказать мне то, что так долго не мог… И я просто плюю ему в душу и ухожу. Но я уверен, что он меня поймет, как только узнает всё. А он узнает. Ему здесь больше нечего делать будет. Тем более «Наёмники» — вот они, рядом. Каждый день кто-то в баре появляется. А им только скажи «Цезарь», они взревут, как голодные псы в предвкушении жратвы. Конечно, они ему помогут. И найти меня, и убить. И здесь мне пришло в голову, что они могут его убить. Нет, не сразу, они дадут ему время, дадут найти меня и убить, и даже помогут. А потом… Господи, это еще повезет, если просто убьют. Но они же еще поиздеваются, уродов там хватает. И Данька, конечно, не так прост, может и придумает что, но если их будет слишком много… А я уже не смогу помочь ему, я… буду лежать с пулей в башке или еще где. И падать в ад.       Ладно, попробую его как-то предупредить, объяснить. Он умный, он сориентируется. Придется, конечно, сейчас пережить этот скандал, а потом ничего. Всё даже очень хорошо закончится. Я наконец сдохну и перестану страдать и мучить других. А он отомстит за отца и уйдет из этого ада. Нет, я, конечно, против суеверий, но это просто поразительно, насколько Зона терзает людей и выворачивает их наизнанку. Мы научились выживать в её условиях, так она начинает завязывать узлами судьбу и калечить психику. Очень здорово на самом деле вот так её во всем обвинять. Но понимания того, что виноват только я один, это не отменяет. Так, снова я думаю непонятно о чем. Надо еще найти новую экипировку, чтобы он меня не узнал, когда найдет. Уйду я, конечно, в этой, а потом… Можно попробовать раздобыть у торговцев костюм наемничьего образца, у них бывает подобное, немного модифицированные, без нашивок. Они обычно дешевые и непонятно, кому и зачем нужны, ходить в костюме не своей группировки себе дороже. Если встретится враг, он не станет высматривать нашивки или заглядывать в ПДА, чтобы убедиться, кто ты, он выстрелит, да и всё. Но найти можно, поэтому найду. Начну с Агропрома, а потом сразу на Армейские склады. Туда, где умер Омон.       Меня всё никак не отпускал ужас, и хотя мысли поскакали лихорадочно, перебивая друг друга, двигаться было как-то тяжело, медленно. Я заставил себя дойти до комнаты и сложить вещи. Руки слушались плохо, подрагивали, ещё и сердце продолжало тяжело давить, что не мог нормально вдохнуть. Хотелось только упасть на кровать и заснуть вечным сном. Хотелось выпрямиться и заорать в потолок — Господи, за что я так страдаю?! Но я-то знаю, за что. Но сил уже просто нет. Постоял я, упёршись руками в столбы кровати, собрался, застегнул комбез, взял рюкзак и вышел в бар. Бросил вещи под столик и сел ждать Шиповника. Где он там ходит по такому холоду? Хоть бы с ним ничего не случилось. Спустя полчаса я совсем извелся и уже пошел его искать, но мы столкнулись прямо на лестнице. Он вцепился в ворот моей куртки, впиваясь в глаза отчаянным заплаканным взглядом.       — Я знаю, что я конченый. Знаю. — Заговорил он не своим голосом, а каким-то искаженным, натянутым, дребезжащим. — Позор семьи и всё в этом духе. Но ты же взял меня, ты же принял, мы же были вместе, что не так? Скажи, я исправлю. Только не бросай. Сначала отец, теперь и ты. Я прошу тебя.       — Ты что, с ума сошел? — я сжал его запястья. — Какой ещё позор? Ты хороший парень, тебя прилично воспитали. И я хочу, чтобы у тебя всё было нормально, понимаешь? Именно потому что ты мне дорог. А здесь, в Зоне, со мной, нормально не будет. Я хочу, чтобы ты расстался с этим кошмаром и ушел. Сделай то, что должен, и уходи. Там, за Периметром, ты будешь счастлив, я уверен, ты сможешь.       — Почему? Может быть, я не хочу там. Может, я хочу просто с тобой. Не так много в моей жизни людей, с которыми я хочу её жить. Ты такой второй.       — Ну какие твои годы, что ты волнуешься? — усмехнулся я. — Всё будет как надо, всё у тебя будет. Тем более настоящая любовь.       Он уже просто не знал, что мне сказать, и только судорожно вздохнул, прикрыл глаза и опустил голову мне на грудь. Я обнял его, сдерживая дрожь. Страшное чувство, когда сходишь с ума.       — Только послушай и запомни. Это важно. Наёмники опасные мрази. У них свои понятия и своя выгода, никогда не знаешь, на что нарвешься. Если твой отец был военным, и как-то с ними связан, скорее всего история шумная и кровавая. Если влезешь в нее, они могут убить тебя. Не только убить, это самый лёгкий вариант, эти твари могут что угодно. Ты умный, сообразишь, только всегда будь настороже и никому не верь. Перестраховка не помешает, не оставляй их за спиной и постарайся исчезнуть как можно скорее, когда закончишь. Ты понял?       — Да… — выдохнул он. — Спасибо.       — Это всё. Ты прости меня. Прости.       — Нет. Ты подожди.       Он снова сжал мою куртку, поднял голову и уставился в глаза. Господи, да что же так всё тяжело…       — Зачем? Зачем так поступать, если я тебе дорог? Я же один не справлюсь. Они меня убьют или ещё что. Я без тебя не смогу. Это я с тобой сильный, а так…       — Нет, ты сам по себе сильный. Отец тобой гордился, я уверен.       — Нет. Почему ты не хочешь выйти отсюда? Ну почему?       — Это моё личное дело. Прекрати наконец, сил нет. Мне тоже плохо, душа рвется. Ты, наверное, последний человек, кому я нужен в этом мире. А у тебя ещё всё будет, счастье, семья, любовь, с кем захочешь.       — А я тебя хочу!       — Даня. Хватит.       — Ты что, не понимаешь? Таких нет больше и не будет, другие мне не нужны, другие не для меня. Я не думал, что когда-нибудь встречу человека, с которым мне захочется быть рядом, как с ним… И когда я вдруг, не веря ещё, нашел это… это счастье… Не знаю, что это, но я просто был счастлив, здесь, в этом аду, через своё горе, этот кошмар… Ты хочешь забрать у меня его? Почему? Почему ты не понимаешь, что я не хочу нормально, не хочу других, не хочу семью, я хочу тебя!       — Да не меня ты хочешь, а отца своего! А я не он, понимаешь ты? Я не отец, не твой, и никогда не стану!       — Какая разница, кто ты?! — заорал он в ответ. — Я тебя люблю, ты это можешь понять?! Не важно, как, не важно, кто. Я люблю. И хочу быть рядом.       — Я этого не хочу. — Сказал я, и слова встали поперек горла, но нужно было продолжать, нужно закончить. — Я тебя не люблю. Было что-то, но не сложилось. Мне не двадцать лет для таких резких чувств. Прости.       Он смотрел на меня, ярость медленно спадала с лица.       — Ладно. — Сказал он и отвернулся, отступив назад. — Ладно, извини. Я понял. Не знаю, что это со мной. Впервые так срываюсь. Прости. Ты свободен, конечно, иди. А я… Я только твой должник. Можешь рассчитывать на меня, что хочешь сделаю, всегда в твоем распоряжении. Всё, да? Доброй Зоны.       И прошел мимо меня вниз по ступеням. Я стоял и не мог вдохнуть, как мне казалось, вечность. А потом просто пошел вперёд, не чувствуя себя, движений, брони и веса рюкзака. Едва не забыл забрать оружие у охранника. Холод и сырой туман с резким запахом металла отрезвили, но легче мне не стало. Боже, что я творю, почему не могу, не умею нормально? Вроде взрослый человек, сколько мне вообще лет? Не помню. Но достаточно много. Довел ребёнка непонятно до чего. Какой же я выблядок. Почему я до сих пор живой? Почему умирают хорошие? Стоило надеть хотя бы маску, запах и привкус металла могли означать радиацию, даже если прибор молчит, но зачем? Зачем я спрашиваю, почему я до сих пор жив, и продолжаю прятаться от смерти? Да плевать уже на всё. Мне просто надо идти. И я уходил, и у меня было такое чувство, будто меня оторвало, как лоскут ткани. Было целое полотно, а его р-раз и напополам. И вьющиеся оборванные нити горят, как воспаленные нервы. Может быть, оно срастется… Но мне кажется, меня просто осталось еще меньше. После Омона я разорвался в клочья, один более-менее целый лоскут остался, но теперь и его рвануло пополам. Хоть бы уже на нити распался да истлел в прах, в землю, в ничто.       Более менее в реальность я вернулся к ночи, когда уже развеялся ветром туман, а остатки его осели по низинам и лощинам холодной росой. Небо было чистым, черным, но звезд почему-то практически не разглядеть, так, пара самых ярких. Ярко светила немного стаявшая луна. Достаточно высоко, уже так поздно. А я тут разгуливаю по Зоне, варюсь в своем внутреннем пекле, автомат за плечом болтается. Чуйка уже истерику закатила, и хотя мне было похуй на свою жизнь… Или хотелось, чтоб было похуй… В общем, я остановился и стал дышать на озябшие до бесчувствия руки. Горло больно саднило. Нажрался-таки ядера, ходить теперь разлагаться заживо. Хотя не так страшен атом, как о нем пугают. При мне как-то еще никто от радиации мучительно не умирал. От нее либо сразу в первый же день-другой откинешься, либо через неделю проблюешься и поправишься. Но для первого варианта надо совсем уж в каком-то пекле без всякой защиты провариться. Черт, а дозиметр-то, наверно, у Шиповника остался, потому и не слышу его, хотя уже сам всё чувствую.       Холодный ветер шумел вокруг, качал темные кусты и ветви. В лунном свете видимость была неплохая, но ночь есть ночь. Вокруг были звери. Я знал, что они рядом, что я зашел на их территорию, не уследил, и мне повезло, что они почему-то не бросились сразу. Я уже недалеко от Агропрома, иду вдоль колючки, отделяющей Свалку. Снорки психованные и резкие, бросились бы сразу. Зомби тупо выперлись бы. Пси-собак я бы ощутил. Плоти и кабаны прячутся по ночам, у них плохое зрение. Скорее всего это какие-нибудь псы. Или достаточно умные кровососы. Закралась мысль о химере, но я её даже обдумывать не стал. Слишком страшно. Медленно берусь за оружие, ледяное, и замерзшие пальцы еле двигаются, поднимаю автомат к плечу, снимая с предохранителя. Мне даже не страшно. Не до того. Я слишком потрясен своими переживаниями. Но чуйка бьет тревогу, а инстинкт заставляет обострять внимание и готовность. Ближайшие кусты прошелестели особенно резко, и я пустил пару коротких очередей. Псина взвыла, другие отозвались страшным рыком. От него бил озноб, хотелось бросить всё и бежать. Умеют действовать на нервы, твари. Слабонервные и бегут, вот только от собак не убежишь, тем более от псевдособак.       Я отступил поближе к забору, чтоб они не могли окружить. И они бросились всей стаей, размываясь в темноте в одну смешанную волну движения, да еще кусая за мозги слабыми пси-атаками. Стреляя веерными очередями, я шарахался от них назад, пока не допрыгался до аномалий. К тому моменту большинство было ранено и не могло так быстро бросаться. А я пытался отстреливаться от них, петлял между вспыхивающими разряжающимися «трамплинами», которые били и дергали меня гравитационными нарушениями. Больше всего боялся влететь в «мясорубку». Но одновременно мне было всё равно. Хоть собак свежим фаршем накормлю, а то изранил бедных. Почему-то детально представил эту картину, не выдержал и засмеялся, продолжая по ним стрелять и отступать. Аномалии кончились, зацепился рюкзаком за колючую проволоку забора. Пристрелил очередную псину, остальные отстали и не стали за мной бежать. Видимо, невредимых не осталось. От этой напряжной беготни да еще нервного смеха я совсем сбил дыхание. Горло разболелось пуще прежнего, хотелось пить. Но сначала надо отойти на достаточно безопасное расстояние. И как-то всё-таки успокоиться, потому что мне еще смешно, больно, и я еще чувствую, как кипит в черепе и шатает крышу.       Пока отбивался от псов, согрелся, рюкзак достаточно тяжелый, чтобы при быстрых движениях было жарко. Холодно только в руки и ноги, да еще ветер неприятно задувает в капюшон, обрезает мне слух. Так зябко, неуютно и одиноко идти одному ночью по холодной опасной Зоне. Хочется вернуться. Но некуда. Только вперед, а впереди ничего. Смерть. Раньше или позже, но я к ней приду. Сквозь эту холодную тьму, боль и страдания. Пора бы прекратить себя жалеть. И подумать о насущном, подумать о Шиповнике. Нужно обязательно раздобыть шлем или противогаз, чтоб он меня не узнал, если всё-таки найдет. А он найдет, информаторов в Зоне хватает, тем более у «Наёмников».       К переходу на Агропром я добрался через час, уже заново продрогший. Надо было идти осторожно, тормозить, прислушиваться. На собак я истратил три магазина, осталось еще четыре и пять обойм к пистолету. Патроны с собой, конечно, есть, но распихивать их некогда, да и магазинов пустых всего два. Приходилось еще обходить аномалии, потом ползать мимо дозорящих бандитов по траве в ледяной росе. Зато нашел пару артефактов. Долговцы были отчего-то на стреме и обшманали меня с ног до головы, но ни к чему не придрались и пустили погреться у костра. Не особо приятно сидеть спокойно, когда вокруг все торчат на позициях в напряге и с оружием наготове, поэтому я не задержался. Немного согрелся, отдохнул, выпил кипятку и пошел дальше, к сталкерской базе. Там меня должны помнить.       Луна завалилась куда-то за растущее впереди здание, а может уже зашла, но стало совсем темно, я даже подумывал достать фонарь, но не рисковал, на Агропроме можно нарваться на мерзость вроде снорков, а то и еще чего похуже. Я уже видел впереди налобные фонарики дозорных, но они меня разглядели в темноте не сразу. Сейчас мне еще солью на раны посыпятся недавние воспоминания наших с Шиповником дозоров здесь, как мы тут же вот так стояли. И хотя это было не самое лучшее время, всё-таки намного лучше, чем теперь. Мы хотя бы были друг у друга, и мысли, оставшись в одиночестве, не вскрывали воспаленный мозг. Помню ночные тихие дожди, сверкающие капли перед глазами в свете налобных фонарей и значительные взгляды Шиповника, его задумчивую улыбку, этот шрам на бледном лице, оставшийся с первых дней… Со шрамом он еще больше походил на отца, Омон был весь в шрамах. И всё-таки слишком не такой, совсем другой…       — Стой, кто идет! — крикнул дозорный, вскидывая винтовку.       — Пустырник, — отозвался я, застыв на месте. — Одиночка.       — О-о-о! — услышал я голос, движущийся вдоль забора. — Ходи сюда!       Я подошел к блокпосту, обогнул мешки и остановился перед Кулдыком, щурясь от его ослепительного фонаря. Он спустил его на шею, и свет спрятался в опущенном респираторе.       — А где малой? — осторожно спросил он, приглядываясь к моему лицу.       — В порядке, — успокоил я. — В баре остался. Мы разошлись.       — Вон как… Ну, что ж поделать. А ты чего, снова до нас, в дозор?       — Нет, я так, проходкой, экипировку перебрать.       — Планы есть?       — Вроде того.       Он прищурился и потер щетину на подбородке. Потом достал сигареты, угостил меня. Горло и легкие они мне продрали будто когтями, надо всё-таки антирадов выпить, а то страдай потом, а мне и так хватает.       — Помощники не нужны?       — Нет, это так, личное. Ничего интересного. А что, засиделся на базе?       — Та такое, — он махнул тлеющей сигаретой и затянулся, поглядывая в темноту за блокпостом. — Ладно, иди, поди устал с ночи. Доброй Зоны, если днем не увидимся.       — Доброй Зоны.       Мне вдруг пришло в голову: почему это у сталкеров не принято друг другу руки пожимать? Не у всех прям такая дружба, но всё-таки многие давно знакомы, вместе бились, прикрывали друг друга. Ветераны все друг друга знают. То ли каждый в любом случае моя хата с краю, то ли руки оружием заняты, то ли дело в перчатках, они жесткие, никакого удовольствия, даже неприятно будет. А потом я вспомнил, что это мне Омон говорил — недаром Зона отчуждения, человек человеку волк, и руки не пожмут, хоть и братья по оружию. Я бы сам до этого не додумался, слишком давно, слишком здешний, запериметровых порядков не помню. А Омон и не тамошний, раз в Зоне уже освоился, и не здешний, потому что жизнь его вся за Периметром. Наверно, ему тяжело было. А я ничего не понимал, плевал на всё, меня только собственные желания заботили.       Тяжко вздохнув, я остановился перед порогом, глядя на костер и сидящего перед ним старика с гитарой. Старик был без брони, в старой военной форме со сталкерскими нашивками, но выглядел более менее благородно сквозь налет Зоны. И играл, напевая, что-то такое необычное, какие-то романсы. Я слишком устал от мыслей и страданий, хотелось всё просто выбросить из головы, заснуть, а проснуться где-нибудь на полянке под солнышком на синем небе в несмышленом возрасте. Или не проснуться вообще. Последнее хотя бы реально. Но что-то у меня такое паршивое чувство, что жить и страдать мне еще долго. Хоть бы Шиповник скорее меня нашел и пристрелил. И не додумался снимать маску и смотреть на мое лицо, этого больше всего боюсь. Но это вряд ли, не станет он с трупа сдирать шлем.       Спать мне не очень хотелось, хотя реально устал. Но всё еще был на взводе. Только делать ночью всё равно нечего. Поднялся на второй этаж, где мы обычно ночевали. Ничего не поменялось, всё так же дрыхнут вповалку, кто-то тихо курит, кто-то смотрит в ПДА, кто-то вздыхает и хрипит от ран. Взял в углу свернутый матрас, нашел себе место, от печки далековато, но согрелся довольно быстро, а тогда и уснул.       На утро проснулся в дико паршивом состоянии. Голова раскалывается, глаза режет, тошнит, еще и кашель прорезался, легкие болят. Антирад забыл выпить. Ну, так даже лучше, когда физически херово, морально слегка легче. Но антирад всё-таки выпью и от головы что-нибудь, мне еще с экипировкой разбираться, а потом либо задания выполнять, либо сразу на Милитари идти. Я оценил состояние комбеза, за него много не дадут, но мне, в принципе, и не нужно, не претендую на новую броню. Черт, артефакты. Бармену продать забыл, здесь за них дадут намного меньше, а вообще надо было их Шиповнику оставить. Деньги я ему практически все перевел, себе оставил прожиточный минимум. Нет, ну как я мог о них забыть, собирался же, контейнеры к рюкзаку пристегнуты. Дане они бы пригодились. Ну да ладно. Разберется. Всё равно к «Наёмникам» пойдет, а уж убить меня они ему помогут. Хотя могут денег содрать за помощь, они за всё дерут, менталитет у них такой. А, еще нужно снова от ПДА избавиться. Так, в общем, форматирую его, отдам торговцу, «Огненный шар» тоже отдам, «Глаз» придержу для Бармена на всякий случай, хотя знаю, что уже не попаду туда. И комбез. Всё. По идее на новый шмот хватит. Оружие бы еще… Но это такое, автомат обычный, многие с такими ходят, вот разве что изоленту возьму магазины связывать, давно собираюсь, руки не доходили.       С торговцем мы возились долго, я его задолбал, пока выбирал то, что мне нужно, мы весь склад перевернули, хотя он был небольшой. Ну зато мне хватило денег, и я остался вполне доволен. Шлем из таких, какие часто таскают в «Наёмниках», достаточно хороший и дешевый. Брюки с наколенниками от наемничьего костюма, у меня такие были. Куртка обычная военная, с кевларом, бронежилет и разгрузка тоже без выкрутасов. В целом как бы по-сталкерски, но с намеком. Вот только ботинки я свои пожалел, но на них вряд ли кто обратит внимание, да и мало ли людей в таких ботинках, они просто очень хорошие. Крепления на голенищах достаточно приметные, но я просто не стал заправлять брюки, и всё. Изоленту не забыл, магазины перемотал, запас накрутил на приклад автомата. Взял дозиметр и балаклаву на всякий случай, в шлеме всю жизнь не просидишь, фильтры засоряются. Прихватил небольшой запас еды. Пообедал со сталкерами. И всё, пора в путь. Может быть, они уже меня ищут. И вполне возможно, что здесь есть те, кто меня узнаёт, но молчит.       На Янтарь вышел за четыре часа до заката. Должно хватить с головой, территория небольшая, хоть и мерзкая. Вечно у них какая-то пси-хуйня здесь находится, попадешь в такую, и шляйся черт знает сколько времени с вывернутой соображалкой, пока не выйдешь, и то если повезет. Здесь столько зомби, что выходят, очевидно, немногие. Хотя зомби, говорят, от Барьера стадами прут. На Янтаре не настолько сильное излучение, я сам под него попадал пару раз, еще с отрядом, и выходили, только потом долго голова болит и мысли путаются, а еще галлюцинации могут быть. Но это проходит. Дозиметр есть, и от радиации я теперь шарахаюсь, а вот какого-нибудь прибора, который бы это самое пси-воздействие показывал еще по самому неощутимому краю — нет. Конечно, оно чувствуется, но не всегда можно успеть совладать и выйти. И мне в этот раз не повезло.       Я успел почувствовать неприятную вибрацию в голове и понять, что надо отходить, но дальнейшие мысли сбились, и реальность перемешалась с воображением, сознание с подсознанием, а восприятие просто глючило. Периодически меня вроде бы попускало, и казалось, что я сейчас выберусь, но в конце концов заметил, что который раз прохожу мимо валяющегося в траве негодного противогаза. Не знаю, сколько еще бродил бы, и вышел бы оттуда или нет, если бы не сталкеры, у них была хорошая пси-защита, и они меня вытащили. Я пришел в себя уже на подходе к бункеру ученых, были сумерки, сталкеры вели меня, придерживая за локти, оружие мое висело на плече одного из них. Ну это логично, вдруг я там сто лет брожу и совсем расквасился, а зомби они такие — если Зона уже проросла в раскисшем мозгу, то будет стрелять по сталкерам, как по врагам, даже если вчера лучшими друзьями были.       В бункере за меня взялся лаборант, такие пациенты у них дело обычное. Проверил мои реакции, повыспрашивал, а говорить мне было еще сложновато, заплеталось. Принес какую-то штуку, надел на голову, повключал, погудело оно мне в уши. Голова, конечно, трещать начала нещадно, зато мысли выровнялись, и в целом я снова всё нормально осознал. И мне стало как-то даже хуже, чем было, снова тяжело и больно. Я уже пожалел, что они меня вытащили. Отупел бы там вконец, и не страдал больше. Но это не повод не благодарить, спасли всё-таки. Как положено, предложил им свою помощь. Они не возражали, но велели пока приходить в себя и вливаться в строй через сутки. А что я буду делать эти сутки? Я же с ума сойду. Доведу себя до ручки. Но сейчас и правда еще херово. От головной боли спать не получается, а ученые обезболивающего посоветовали не пить, мол, оно опять на нервы подействует и может заглюки вызвать.       Во сне меня мучили кошмары, будто я тащился через Зону без оружия и брони, вообще в какой-то гражданской одежде, вокруг было полно мутантов, они бросались на меня, царапали, кусали, но не убивали, отступали, потом бросались другие, а потом ментальные удары, и я увидел злобную уродскую рожу контролера, ужаснулся и проснулся. Голова еще болела, и мысли тут же завертелись, добавляя боли. Я думал, который час, я же снова без ПДА. Думал, где сейчас Даня, что он делает. Снова вспомнил, как он меня Сашей обозвал. Мне, в общем-то, всё равно, да и было даже приятно снова иметь имя. Но не имя Омона, черт возьми, только не это. Как ему вообще такое в голову пришло? Так, ладно, надо прийти в себя и поесть, а то сил нет совсем.       Видимо, услышав скрип моей койки, в комнату заглянул лаборант. Щекастый такой и не в меру серьезный. И тут меня понесло. Он поинтересовался моим самочувствием, понял, что я настроен развернуто отвечать, хотя я не был настроен, просто действительно прорвало. Жаловался я ему минут десять, не рассказав прямо ни одного события, но от души излив все свои страдания. Щекастый слушал меня, нахмурившись и кивая головой в знак понимания. В конце концов его вид меня рассмешил, я махнул рукой, понял, что если не покурю сейчас, просто загнусь на месте. И вышел из бункера, плюнув на броню, оружие и вообще всё. От курева или от спонтанной исповеди стало легче, и даже голова перестала прикидываться ядерным реактором и просто неприятно ныла. Докурив, я всё-таки заставил себя поесть, хотя не очень-то лезло. Потом собрался и вышел к сталкерам. Определили меня на позицию, и началась скучная смена.       Наверное, у них всех от знаменитых янтарских вспышек пси-излучения болели головы, потому что все стояли какие-то унылые, никто ни с кем не разговаривал. Пару раз громыхала короткая стрельба — отпугивали подступающих мутантов. Но бой не разгорался, псы и снорки уже были пуганные, сразу же разбегались. Зато к вечеру поперли зомби. Мы на них столько патронов и гранат извели, что я, как привыкший уже самостоятельно заботиться о количестве боеприпаса, просто сидел в шоке и растерянно запихивал в магазин последний патрон из последней своей коробки. Их, конечно, постоянно обеспечивают, всё-таки охрана ученых, почти госслужба. Но по мне было бы логичнее делать растяжки, ставить мины, и мутантов бы покрошило, и зомби не разобрались бы. Взялись мы это обсуждать с мужиками, так за три дня ни к чему и не пришли и никакой хорошей стратегии не придумали. А у командира позиция была нерушимая — как велено, так и делаем.       Через три дня я решил, что мне пора, замучила тревога и мысли о Шиповнике. Никто меня не держал, хотя на постоянную службу пригласили, здесь люди всегда нужны. Дали патронов, лекарств, и я пошел, куда и собирался, — к Армейским складам. Можно было выбрать более длинный, но безопасный путь — краем Агропрома и Свалки, мимо Бара. Но я не хочу сам подвернуться под нюх «Наёмникам», если Даня уже поднял шухер. Так что пойду через АТП, подальше от Дикой территории. Плохо, что карты у меня нет, но дороги здесь достаточно четкие, и я не раз по ним ходил, так что не потеряюсь. В крайнем случае можно идти вдоль колючки, к какой-нибудь дороге приведет.       Дороги от Янтаря к АТП не было никакой, но идти прямо на север, даже если придется сворачивать и обходить аномалии — путь найду. Там главное до построек добраться, до самого предприятия. Хотя близко к ним подходить не хочу, лучше краем обойду, мало ли, кто там может быть. Может даже «Наёмники», Дикая территория рядом. До АТП я добрался достаточно быстро и спокойно. Пару раз пришлось попетлять между аномалий, еще пару артефактов достал, но уже к середине дня увидел постройки. И заложил крюк от них подальше. Там еще и мутанты какие-то непонятные шатались, жутко было. Какие-то зомбированные изломы и снорки, потому что вели они себя странно — медленно бродили кругами. Как назло дорога к переходу была именно в той стороне, совсем рядом с ними. Я видел её издалека, когда сходил с холма, но здесь довольно гладкая равнина и высокая трава, так что отсюда не увижу.       Сегодня достаточно тепло, не смотря на тучи, как-то парко, душно. Я иду вдоль проволоки медленно и осторожно, замирая и вслушиваясь в ветер, вглядываясь в траву, и мне всё равно жарко, что хочется раздеться. И трудно сосредоточиться, потому что страшно, неизвестно, что впереди. Вроде бы я ушел и успокоился, как и хотел. Но всё равно терзала вина, и постоянно мелькали мысли о том, что всё как-то плохо обернется, он меня узнает или что-нибудь еще… А может, они вообще его убили уже. Черт, почему я просто не сказал ему сразу всё как есть? Ну да, самое время задаваться этим вопросом. Хотя даже если бы я мог вернуться в тот момент, я бы не смог. Даже не представляю, как бы он отреагировал. Но случилось бы однозначно что-то страшное. Да оно, в общем-то, и так случилось. В этой ситуации что ни делай, проще не станет.       Спустя какое-то время я обнаружил, что стою и долго втыкаю в закат. Тучи куда-то подевались, ветер снес их на север, к станции, пропитываться радиацией, и затих. Рыжее солнце жарко смотрело на меня. Мне вздохнулось особенно тяжко, я отвел взгляд, от солнца смазалось черное пятно и долго не давало мне ничего разглядеть. Оно еще грело, но воздух посвежел, холодил дыхание, был каким-то мятным. Мне ничего не хотелось, я выпал в тоскливую прострацию и чувствовал только одиночество. Догнало, как говорится. Сейчас бы упасть в чьи-то теплые объятия. Ну или просто в эту песочно-серую траву. Я опустил взгляд, перед ним еще таяла чернота, но я разглядел среди травы старый, уже выбеленный и вбитый ливнями в землю, собачий череп.       Вот дойду до места и упаду. Я подошел к дороге и увидел совсем рядом над травой движение. Они не рычали, не ревели, ходили почти бесшумно, я не стал их разглядывать, в это же время они могли разглядеть меня. Вдоль дороги пришлось ползти на четвереньках, пытаясь не очень мять траву и не шуметь ею. Трава кололась, под руки постоянно попадались кости. Каким-то чудом меня не заметили, а у перехода не было вообще никого. Одни обескровленные трупы. Так может это кровососы там бродят? Да вроде не были похожи. Значит, они могут быть где-то здесь. Хотя трупам уже дня два, ходят здесь редко, может они и свалили.       Ползать по асфальтовой дороге и её обочинам было как-то глупо. Я поднялся, хотя это было рисково, сразу же упер в плечо автомат. Быстро пробежался глазами по остаткам старого блокпоста. Потом еще раз, уже внимательнее всматриваясь в детали. Кровососы, конечно, невидимые, хрен увидишь, но если бы хотели, уже бросились бы. На всякий случай не опуская автомата, я пошел вперед по дороге. Сейчас стемнеет, это не очень хорошо, здесь опасно. Ну да что мне теперь бояться? И так живу в ожидании смерти. Хотя меня это не пугает, то ли не доходит до конца, то ли просто плевать уже, лишь бы всё кончилось.       На территории было достаточно оживленно, я слышал стрельбу издалека по меньшей мере в двух разных краях, ближе к Радару и на самом юге. Вроде бы там до сих пор база «Свободы». Я на это надеюсь, не придется таскаться с хабаром и за провизией через пол-Зоны. Видимо, кто-то что-то не поделил, и мутанты пока притихли, потому что до центральной дороги я дошел без стрельбы, никто на меня не бросался, хотя по обочинам в отдалении мелькали какие-то тени. Вот, справа вижу военную базу прямо по курсу, дозорные стоят, вижу их налобные фонари, но кто они — в сумерках не различить. Да и мне пока туда не надо. Сворачиваю налево. Каких-то пара сотен метров, мимо блокпоста, на нем я увидел свободовцев, значит и на базе они. И вот. То самое место.       Я остановился и окинул взглядом кусты, деревья, траву. Точно то самое. Даже выбоины в асфальте помню. Вот здесь он стоял, на краю дороги, а мы там, дальше. И пахнет сейчас как-то похоже, весенним вечером, травами, только было много холоднее. Воспоминания вырывали мне сердце, оно действительно нешуточно разболелось. Сбросив рюкзак, я лег на то место, где будто вечность назад лежал Омон. Жутко от того, что под моей головой эта земля, холодящая затылок, пропитана его кровью. Меня пробирает дрожь и сильно колотит, не столько от холода, сколько от ужаса, хотя я ни о чем не думаю, просто лежу и смотрю на звезды. Чувства и эмоции всё равно душат изнутри. Глаза режет и звезды то смазываются, то становятся очень четкими, но до рыданий, слава богу, дело не доходит. Всё-таки я в адеквате, не смотря на всё, и как-то еще сохраняю выдержку. Но желание сдохнуть — сейчас, на этом месте, — сильнее всего. Просто перестать существовать. Исчезнуть.       Вдруг я услышал совсем рядом шелест кустов, подхватился, автоматически хватая оружие, обернулся и увидел в каких-то считанных метрах от себя горящие зеленовато-белыми огнями глаза химеры. Все четыре глаза на двух головах. На мое резкое движение она среагировала утробным грохочущим рыком в две глотки, и я просто окаменел, не в силах двинуться даже чтобы прицелиться, это всё равно бесполезно, уже не успею её убить. Боже мой, откуда она только здесь взялась… И не успел я еще что-нибудь подумать и осознать, кошмарный мутант отвернулся и сделал длинный легкий прыжок прочь, а потом неспешным шагом скрылся в темноте.       Черт, это что сейчас было? Химера отказалась убивать? Отойдя от шока, я поднялся, всё еще глядя вслед чудовищу. Вспомнил, как Омон говорил — «Самое страшное чудовище в Зоне — это человек». Я что, страшнее химеры? Ну, может, не страшнее, но точно хуже и мерзее, даже такая тварь о меня лапы марать побрезговала. А я, выблядок, скинул это грязное дело на Даню. Получается, он по моей вине грех на душу берет. Хотя я как-то не очень верю во все эти души и грехи. Пытался поверить, и до Омона, и по его убеждениям, но нет, не воспринимаю я Бога. Тем более здесь. А вообще это крайне плохой знак. Вот не верю ни во что, но химера просто из ряда вон. И предчувствие у меня всё хуже, сердце еще разболелось, хоть бы разорвалось уже наконец. Что же будет, что же дальше… Я уже ничего не могу сделать. Прости меня. Прости.