Пепельная среда

"Встань, встань в проеме двери, Как медное изваянье, Как бронзовое распятье, Встань, встань в проеме двери" 30 ноября 2018 года — То есть ты сейчас серьезно, да? — говорит Юра, глядя на Виктора сверху вниз. Он стоит рядом с распахнутой водительской дверью машины и думает, что это все — настоящая дрянная шутка, достойная какого-нибудь проказника Локи. Виктор сидит за рулем и совершенно не выглядит, как человек, только что разыгравший друга. Он выглядит даже несколько растерянным. Коротко опускает руку на коробку передач, трясет рычаг, проверяя, потом вновь поворачивает ключ. Машина издает звук старческого кряхтения и замолкает. — Кажется, она и правда сломана, — задумчиво тянет Виктор. — Ну спасибо, — отвечает Юра сквозь зубы, чувствуя, как в груди начинает закипать от злости. — Об этом я уже и без тебя догадался. И что теперь? Никифоров пожимает плечами, свешивает одну ногу из салона на землю, касаясь грязи лишь носком кроссовки. — Мы все равно не собирались пока отсюда уезжать. Дело еще не закрыто. — Знаешь, дела как-то комфортнее закрывать, когда можно сесть в тачку и по-быстрому уехать. — Я в курсе, красивуля. Сейчас точно в лоб ему пропишу, думает Юра и на всякий случай даже делает шаг назад. Делает и тут же замирает, так как чувствует спиной чужой взгляд, который буквально прошивает насквозь — через поясницу и к животу, где отчего-то становится, как в раскаленной печи. Он оборачивается быстро; незабранные волосы хлещут по лицу. Машина их стоит на единственной широкой улице в этом поселке, и у дома на другой стороне по кривой диагонали от жилья Нины он видит совсем юную девушку, босую, несмотря на по-зимнему холодный день. Незнакомка видит, что он ее заметил, но взгляда не отводит, лишь наклоняет голову набок, будто стараясь получше рассмотреть. У нее недлинные, совершенно прямые волосы, едва прикрывающие рваными концами линию челюсти. Будто ее садовыми ножницами стригли, вырывая неровно пряди. На ней светлое платье — летнее и совершенно неуместное при такой погоде, когда старухи ходят, замотавшись в шерстяные платки, даже в доме. — Еще интереснее, да? — тихо говорит Виктор, не выходя из машины и вытянув шею, чтобы посмотреть на девушку. — Ты сказал, что здесь одни только старики, — разлепив отчего-то враз высохшие, как при высокой температуре, губы, уточняет Юра. — Похоже, я что-то упустил. Познакомимся? Не дожидаясь ответа, Никифоров выбирается из машины и направляется к чужому дому, на ходу чуть не уронив в грязь Юру, который не успел отойти. Юра стоит с мгновение на месте, почему-то не в силах сделать ни единого шага — ноги будто отдельно от тела, и прилипли к размытой дождем дороге, и в них совсем-совсем нет сил. Виктор широкими шагами приближается к крыльцу, на котором стоит девушка, произносит что-то, и слова его, как эхо в горах — не разобрать. Он не поднимается выше на старый деревянный настил, а говорит с ней, стоя на нейтральной территории. И рука в кармане черной куртки. Что там у тебя, думает Юра, пистолет, заряженный гравированными крестами пулями? Юра все же заставляет себя двигаться и подходит ближе. Подходит и замирает снова, глядя на девушку и тут же вспоминая фотографию в ленте новостей. Он бы и не подумал, не будь у него такой хорошей памяти на лица. Она была из тех, кто исчез на шоссе по дороге в эту деревню почти десять лет назад. Виктор смотрит на него, и Юра ловит его взгляд. Вопросительно вскинутые брови, еле заметный кивок. Он все понимает — похоже, подумал о том же. — Как тебя зовут? — спрашивает Виктор, делая шаг в сторону крыльца. Судя по тону, он уже задает ей этот вопрос не в первый раз. Исчезнувшая годы назад девушка не смотрит на него — только Юре в глаза. От этого взгляда колет в гортани и почему-то ноет в груди. Ноет такой тоской, что Юра борется с желанием согнуться пополам и осесть на землю. Пропавшая девчонка выглядит такой же юной, как на фото, будто уехала из родного дома лишь вчера вечером. И вдруг она улыбается. Если бы Юру заставили угадывать, что произойдет после вопроса Виктора, улыбка на этом лице была бы последним, о чем он подумал. — Меня зовут Амина. * * * В небольшом доме Амины пахнет деревом и влажной землей. Как на кладбище, думает Юра, пока они с Виктором идут следом за девушкой в самую дальнюю комнату, где почему-то гораздо теплее, чем в коридоре и гостиной, которую они пересекают, не останавливаясь, будто хозяйка не любит в ней бывать. Темно, и кажется, что день закончился, даже не наступив. На окнах нет ни штор, ни тюля, но в комнату почти не проникает свет. Пока Амина поправляет покрывало на кровати, сбитое все на одну сторону, Виктор берет Юру за запястье и сжимает плотно и настойчиво. Юре хочется отдернуть руку, но он только кивает. «Хорошо, посмотрю». Амина опускается на кровать, как тряпичная кукла, у которой плохо двигаются руки и ноги. Ее лицо будто сереет на несколько оттенков. Юра проталкивает ком в горле, сглатывая, хотя во рту пересохло настолько, что еле шевелится язык. — Давно ты здесь живешь? — буднично спрашивает Виктор. Девушка выдыхает. Длинно и тяжело. Юре по необъяснимой причине почти впервые в жизни страшно использовать свой дар. Он еле справляется с желанием просто закрыть глаза, когда переводит взгляд на тусклое пятно окна. Он видит Амину боковым зрением. Видит, как она опускает голову, и черные волосы, вытянутые на концах, липнут к ее губам. Это немного похоже на попытку смотреть на морское дно в очень соленой воде. Перед глазами все размывается, и их начинает слегка щипать. Юра когда-то думал, что ослепнет к чертям через пару лет, если будет пользоваться этим божьим подарком, но этого не произошло: ни через два года, ни через тринадцать. В голове привычно сжимается все, стискивается, как пружина, в тугое. Ломит переносицу, и неприятная боль отдает в лоб и скулы. — Ты меня слышишь? — произносит Виктор, так как Амина, уставившаяся перед собой невидяще, так и не ответила на его вопрос. Так сильно она успела измениться. Девушка, стоявшая на крыльце и улыбавшаяся так, — не могла же она столь быстро словно потухнуть. Ее лицо нездорового, серого цвета. Но это не лицо демона. Юра жмурит на секунду глаза, чтобы прогнать наваждение, потом поворачивается к Виктору и едва качает головой — «нет». У него складывается ощущение, что Никифоров удивляется. А еще он был бы не против всегда так общаться с ним — без слов. Так сложнее поругаться. — Наверное, — говорит вдруг Амина, и оба поворачиваются к ней. Не сразу даже получается вспомнить, к чему она это сказала. Похоже, это ответ на вопрос Виктора, давно ли она здесь живет. Ее родители так и не сдались. Продолжают искать шестнадцатилетнюю дочку, которой должно быть уже двадцать шесть. Но она по-прежнему выглядит, как хрупкий подросток. Юра опускает взгляд на ее ноги. Она босая, на ступнях следы подсохшей грязи, словно она вот так и ходит по улицам. Амина как-то заторможено моргает, встряхивает головой. Когда она поднимает взгляд, у Юры появляется желание уйти, немедленно покинуть этот дом. При этом он не может не смотреть на нее. Глаза ее снова, как прогоревшие и остывшие угли, черные, блестящие и живые. — Что-то случилось, — говорит она, поднимая брови. И тут же добавляет, так что Юра и Виктор не успевают среагировать на предыдущую ее фразу. — Вам лучше уехать. Ведь машина на самом деле не сломана? — Уже — да, — отвечает Юра. Со стороны Виктора слышится какое-то короткое шипение. Наверное, он не хотел раскрывать свое вранье, но Юра об этом не думает. Выражение лица Амины становится встревоженным. — Возьмите другую. К северу от деревни лесные посадки. Там есть старая дорога, по ней мало кто ездит. Там брошенная машина. Если не проржавела, вам повезло. Уезжайте отсюда. — Почему? Почему ты хочешь, чтобы мы уехали? Амина дергает головой, как будто отгоняет невидимое насекомое от уха. Морщится вдруг с такой досадой, что Юра удивляется столь живым эмоциям на этом лишь пятью минутами ранее безразличном лице. — Упрямый, — еле слышно произносит девушка. — Что? — переспрашивает Виктор. — Поздно. Уже не получится. Не получится. Последнее ее слово Юра угадывает по губам, потому что с улицы доносится дикий крик. * * * Тело вывернуто все под такими углами, что Юра даже понять не может, какие именно кости сломаны. Кажется, что все двести шесть. За спиной так завывает какая-то женщина, что Юре малодушно хочется посильнее сжать ее горло, чтобы замолчала. У него безумно болит голова, просто раскалывается на отдельные части, которые не могут думать. Ни о чем. Кто-то опять начинает орать, и Виктор рядом морщится, трет ухо ладонью. — Я видел! Я все видел! — подскочивший к ним мужчина на вид лет пятидесяти как из воздуха материализуется и хватает Юру за рукав куртки. Удивительная прыть для такого возраста. — Что вы видели? — спрашивает за Юру Виктор, не глядя на похожее на смятую жестяную банку из-под газировки тело на дороге. — Она! Она… С крыши… сама шагнула! Никого не было, никого! Я точно видел! Пока добежал сюда… — Опять? — хмурится Виктор. — Да я же вам говорю! Шагнула! И вниз как повалится. А как так-то? Как так? — спрашивает у них мужчина, словно они сами знают — как. Юра смотрит опять на тело. Искореженное, покалеченное, похожее скорее на куски арматуры, чем на человека. Как можно упасть с крыши трехэтажного здания, чтобы в тебе из целого остались только волосы, которые теперь расплываются седым пятном поверх лужи на дороге? Кажется, погибшая старуха жила в самом начале улицы. Юра далеко не впервые видит мертвого человека. Но сейчас от этого зрелища хочется забиться в угол, чтобы его там вывернуло наизнанку. Амина стоит рядом. Он даже не заметил, как она вышла следом за ними из дома. — Ты замерзнешь, — говорит он ей, глядя на ее голые плечи. Она качает головой и смотрит на труп со злостью, которой просто не может быть в этом хрупком теле. Слышно, как вздыхает Виктор. Юра снимает куртку и набрасывает на спину Амины. Та хватает ее одной рукой, чтобы не сползла, и случайно касается его пальцев. У нее, несмотря на холод, горячая кожа. * * * Виктор нарезает семнадцатый круг по небольшой комнате в доме Нины, где они ночуют вот уже третью ночь. Юра зачем-то считает, злясь на самого себя каждый раз, когда отмечает очередной оборот Никифорова, чья тень вертится, как волчок, падая на дощатый пол. — Я тебе говорю, дело в ней! В этой девчонке! Ты видел, какая она? Отсутствующий взгляд, резко меняющееся поведение, непонятные фразы, — перечисляет он, пока резко не замолкает, когда Юра, извернувшись, пинает его ногой в голень. — Ты заколебал меня! — шипит он. — Сядь уже! — А чего ты бесишься, Юра? — бросает Виктор, все же плюхаясь на свою кровать, что стоит ближе к окну, заостренному аркой к самой крыше. В щели пробирается ледяной воздух, от которого у Юры мерзнут ноги. — Ничего. Не все так просто. Она не демон, ясно? — А что, причиной такой чертовщины могут быть только демоны? Два самоубийства за два дня, и она так уговаривала нас уехать, словно от этого ее жизнь зависела. Тебе не кажется… — Не кажется! — обрывает Юра, почти вскрикивая. В душе творится какой-то непонятный бедлам, словно разворошили все, раскидали, не поймешь, где что, как после взрыва гранаты, которого никто не ждал. И причин у этого не больше, чем у Виктора — считать, что виной всему девчонка-подросток. — Эй, — раза в три тише зовет Виктор. — Что с тобой? — Не знаю, — честно отзывается Юра. Сердце бьется в горле, и все тело промерзло до суставов, и почему-то хочется зарыться в одеяло и повыть, как маленькому. — Без понятия. У меня абсолютно явное ощущение, что мы цепляемся не за то. Хотя и не совсем. — Ты знаешь, я вообще не понял, что ты сказал, но мы можем отложить это до завтра. — Виктор поднимается с покрывала и садится рядом с Юрой. — Ты бледный, как вампир. — Упырь, — усмехается Юра. — Ты лучше всех знаешь, что вампиры необязательно белые, как штукатурка. Никифоров гладит осторожно и коротко по лопаткам и тут же отнимает руку, потому что осведомлен прекрасно, что Плисецкий ненавидит физический контакт. — Хотелось пошутить. — Ты не умеешь. — Еще как умею, Юра. Ложись спать. — Когда мы… Когда я… — начинает Юра, но замолкает, не зная, стоит ли произносить то, что собрался. Виктор чуть наклоняется, заглядывает в лицо. Юра только сейчас замечает, насколько он… постарел? Эти морщины в уголках глаз к вискам, кожа, иссушенная постоянным ветром, несколько седых волос, которые под светом одинокой свечи на подоконнике — свет так и не дали — вдруг становится явно видно. — Что — когда ты? Юра сглатывает и переводит взгляд на низкий столик у кровати. Он забыл Элиота в машине. Эта мысль просто повисает в сознании, как дым от сигарет, когда долго куришь одну за одной на маленькой кухне. — Помнишь, я рассказывал тебе о девушке, которую мы встретили на празднике Хэллоуина. С… — С Отабеком? Это имя из уст Виктора бьет по затылку острым. — Да, — кивает Юра. — Так вот она погибла в ту ночь три года назад. Превратилась в угли. Словно ее действительно сожгли, как ведьму. — Как это связано..? — Дослушай! — Извини. — Виктор успокаивающе трогает пальцами Юрино запястье. С чего вдруг он стал таким послушным? А как же крики «как с учителем разговариваешь?» и так далее, отстраненно думает Юра. — Свидетелей не было. Но был один человек — из дома неподалеку. Говорит, вышел покурить на балкон и услышал, как кричала девушка. На улице не было никого, ночь глубокая. А потом… — Юра убирает упавшую на глаза челку, заводит за ухо всю на одну сторону с какой-то плохо сдерживаемой яростью. — Потом Отабек подошел. Ходил в машину, я попросил — за документами. Мужик отказывался нормально давать показания, пока ему липу не покажу. А я бумажки в тачке в тот кон забыл. Так он Отабека увидел и попятился. Побледнел весь. Вот уж кто похож был на упыря, а не я, хах, — усмехается Юра. — И ничего я от него не добился. Только в кармане куртки потом нашел наскоро написанную записку на чеке с автозаправки. — И что там было? — тихо спрашивает Виктор. — Там было написано: «Осторожно. Это был он». Сомнений у меня как-то не было, кого он имел в виду. — Так, стоп. — Виктор резко встает, едва не подпрыгивает, как клоун из коробки на пружине. — Ты мне решил об этом только спустя три года рассказать? Юра поднимает глаза от пола, и Виктор как-то весь сдувается, опускает плечи. Кивает — «слушаю-слушаю, прости». — Я не поверил. Ни на секунду. — Не поверил? И какие у тебя были на то основания? — Пойми, — выдыхает Юра. — У меня — были. — Твои чувства — это не основание, — как маленькому или больному (или и то, и другое) объясняет Виктор. Его лицо действительно такое, будто он с ребенком разговаривает. — Я вижу плохое. Понимаешь? Я чувствую. Не могу это объяснить. Демона, убившего мою сестру, я увидел безо всякой концентрации… — Потому что ты был напуган! — Потому что это было зло! Я вижу зло! — Юра поднимается на ноги, хотя не особо понимает, куда собирается идти. — И дурной умысел. Я могу почувствовать это даже от человека, который не одержим. Виктор смотрит на него исподлобья, чуть вскинув одну светлую бровь. Его губы плотно сжаты, словно он пытается умолчать что-то, не произнести слова, рвущиеся наружу. — Ты не видел этого во мне, так? — спрашивает Юра, замирая перед ним, потому что реально не знает, куда идти-то здесь. Никифоров молчит сначала, но потом тихо-тихо — Юра даже наклониться хочет, чтобы расслышать, — произносит: — Видел. Видел, Юра. — Тогда поверь мне: Амина не при чем. Точнее… С ней точно что-то не так, но это не зло. В ней его нет. — И в Отабеке — не было? — уточняет Виктор, отводя взгляд. — Не было, — отрезает Юра. Виктор кивает, гладит мимолетно по плечу, отходит к двери. — Твой талант — действительно великий дар, — замерев с ладонью на ручке, говорит он. — Но порой я мечтаю о том, чтобы у тебя его не было. Юра не успевает удивиться этим словам вслух — дверь закрывается, отделяя еле освещенную тусклым комнату от темноты коридора, в которой исчезает Виктор. * * * 1 декабря 2018 года Тела самоубийц не хоронят на кладбище. И Юру бы это нисколько не удивило, если бы не знание, что в поселке просто нет кладбища. И в округе — тоже. Нина на этот вопрос только неопределенно пожимает плечами, заваривая им с Виктором утром кофе, который горчит так, будто простоял в пачке много лет. — Да не знаю, получилось так, — говорит она, усаживаясь за стол и подпирая мягкую, подвисшую кожу подбородка рукой. — Не хоронили здесь никого никогда. Всех где-нибудь. — И где же? — делая вид, что спрашивает из праздного любопытства, произносит Виктор. — Да кого где, — отзывается Нина. — Ох, несчастье-то какое. Это говорится так, будто она вообще забывает, зачем произносит нечто подобное. С таким картонным выражением Юра даже стихи в школе наизусть не рассказывал. Майя все время из-за этого над ним смеялась. — Скажите, Нина, — сделав вежливый глоток кофе и отставив кружку в сторону с явным намерением больше к ней не притрагиваться, говорит Виктор, — а где родители Амины? Почему такая молодая девочка живет одна? Простите за прямолинейность, среди стариков. Нина не отрывает взгляда от окна. Юра сидит молча, посматривая то на блестящую черную поверхность нетронутого кофе, то на старуху. Лицо ее приобретает какое-то мечтательное выражение, будто Никифоров ее о чем-то приятном спросил. — Амина непростая девочка, — говорит Нина, наконец, когда Юра уже решает, что она вопроса не слышала вовсе. — Думаю, это сложно не заметить. Родители погибли много лет назад, страшная авария. — Она качает головой, не меняясь в лице. — А она после совсем не в себе. Порой такое скажет, что кровь стынет в жилах. Так что вы ее не слушайте. А если уже послушали — не принимайте близко к сердцу. И вдруг смотрит на Юру, будто только проснулась. Вот так молниеносно переводит взгляд, что Юра не успевает опустить свой. — А вы уже звонили в город? Друзьям? Родителям? — спрашивает она. — Нет, — вмешивается Виктор. — Телефоны сели. А зарядить-то нечем. И Юра рад бы был, если бы это было очередной его уловкой. Но это не она. Они уже пробовали хотя бы сообщить знакомым Никифорова, где они. Сначала не ловила сеть, а потом и оба смартфона сдохли в два раза быстрее обычного, пытаясь хоть как-то эту самую сеть найти. Глушь, настоящая глушь. Портативная зарядка всю дорогу лежала в бардачке, но ее тоже обнаружить не удалось. Как и следов намеренной поломки автомобиля. Просто старушка вдруг перестала заводиться, а у Юры не было достаточно времени, чтобы хорошенько поторчать под капотом. — Вот как, — кивает Нина. — Ну, глядишь, и дадут электричество-то. Хотя мне-то разницы никакой, мы, старики, привыкли уже. — А когда похороны несчастных? — спрашивает вдруг Витя, и Нина как спотыкается об этот вопрос. — Кладбища у вас пусть и нет, но отдать дань умершим-то нужно. — Так а сожгли уже, — отзывается хозяйка. — Самоубийц не хоронят в землю. — С каких же это пор? — тихо спрашивает Виктор у стола, но Юре кажется, слышит эти его слова только он. Нина поднимается из-за стола, ходит по кухне, будто не знает, чем занять руки, потом вдруг замирает посреди помещения. — Сегодня первый день зимы, мальчики. Раз уж вы оказались здесь, милости просим принять участие в нашем ежегодном празднике. — Вы празднуете наступление зимы? — удивленно переспрашивает Юра, бросив мимолетный взгляд на Виктора. — А чего нет? Пора, когда все застывает. Останавливается. Разве вам никогда не хотелось остановить время? Юра усмехается уголком рта. Это происходит непроизвольно — в голове просто сам собой появляется этот горький ответ. «Да, хотелось. Еще как хотелось остановить это чертово время». Только что местные жители собрались праздновать, если у них за эти дни — сразу две смерти? Им бы траур объявлять — как все выли, когда это только произошло. А сейчас это как будто никого и не заботит. — И в чем заключается праздник? — спрашивает Виктор. — Простой деревенский праздник, но мы его очень любим. — Нина вдруг срывается с места и подлетает с совсем не старческой скоростью к своему стулу, срывая с его спинки свой шерстяной платок. — Я забыла! Мне нужно кое-что подготовить! Приходите вечером на площадь, она по дороге, как идти к церкви. Кажется, Юрочка, вы там уже были, верно? Юра кивает, хмурясь. — А пока отдыхайте, подышите воздухом, сегодня дивная погода, — заканчивает Нина и исчезает в коридоре. Сквозняк от открывшейся входной двери тушит свечу, стоящую на колченогой деревянной табуретке. — Да уж, погода, — комментирует Виктор, бросая взгляд за маленькое кухонное окно. Небо все затянуто тучами настолько плотно и туго, что даже нет на нем другого цвета, кроме насыщенного синего. — Не дождевые облака. Снег, похоже, пойдет. Юра поднимает бровь. Может, будем говорить о деле, думает он, мы тут уже три дня, а не продвинулись ни на йоту, только еще хлеще запутались. Виктор прикладывает указательный палец к губам. Через полминуты до слуха доносится скрип уличной калитки. — Вот теперь можно. Не хмурься, Юрочка. — Проклятье? — с места в карьер рубит Юра. — Это не призраки, не их почерк. Не демоны — у них в этом нет никакого интереса. В поселке пропало с десяток молодых людей, но при этом жива осталась только Амина, которая за десять лет вообще не изменилась… — И наша замечательная хозяйка соврала, явно не зная, что родители девочки все еще активно ищут ее, — вставляет Виктор. — А она сказала, что они погибли в аварии. — Да. Не понимаю только, какой у нее в этом интерес, — задумчиво произносит Юра, поднимаясь на ноги и отставляя от себя подальше полную кружку. — У меня вообще никаких идей. — Пойдем-ка проветримся. Прогуляемся до этой их площади, заодно посмотрим, к чему они там готовятся и что это может быть за праздник первого дня зимы.