Нести со вкусом боли

*** – Ты не против? Джемин закуривает сигарету, когда Джено кивает, и обращает все свое внимание на него, решившего «серьезно поговорить». Джено знает, что «серьезно поговорить» для Джемина обязательно значит что-то плохое, но в том, что он собирается рассказать, ничего такого нет, ничего бурлящего и срочного, разве что некая безысходность? – Я гей. – Ммм, - тянет Джемин, сбрасывая пепел куда-то в траву. – И ты не удивлен? – Никогда не верил твоим доводам про порнуху. Ты такими методами ориентацию свою никому не доказывай больше, - Джемин затягивается и тут же выдыхает дым, продолжая. - Поздравляю. Звучит, как окончательное решение. Джено молча думает над словами Джемина. Тот всегда видит Джено почти насквозь (иногда даже пугает до мурашек насколько), и он доверяет Джемину как никому другому. Однако обо всем том, что происходит в его душе в последнее время, решается рассказать только сейчас, потому что (Джемин прав) теперь может слепить из всего что-то определенное и что-то, что можно высказать словами, а не прореветь. – Так что? Это признание такое просто или у этой истории есть продолжение? – Есть... Джемин снова выдыхает дым и ждет. Джено собирается с силами. – Я влюбился. – Шик. И кто он? – Почему сразу «он»? – История началась с того, что ты гей. Джено понимает, что да, это очевидно. Он и вправду не успевает за мыслями Джемина. Никогда. Джехен, интересно, так же ощущает себя периодически? Надо будет спросить. – Донхек. Джемин корчит на лице что-то непонятное. Вроде отвращения? Или удивления? Джемин ненавидит Донхека всей той частью его сердца, которая выделена на ненависть, а Донхек в свою очередь так же искренне ненавидит в ответ, до тошноты и даже демонстративных избеганий друг друга, которые начались около полугода назад. Последующий вопрос Джемина вполне логичный и очевидный: – Так он твой истинный? Джено просто потупляет глаза, и все становится ясно, как свет, и не воодушевляет совсем. На лице Джемина теперь полное замешательство. Дым рядом (который Джено очень не любит, на самом деле, и с Джемином никогда не стоит рядом, пока тот курит) придает этому замешательству оттенок мрачности, частично присущий Джемину в его мыслях и словах, и Джено задумывается: Джемин не из тех, кто верит в сказки и что все в этой жизни так, как себе представляешь, а значит, замешательство его не оттого, что у любви Джено нет истинности. Не то, чтобы это было обыденным явлением, просто... – Вы сблизились в последнее время... - констатирует Джемин, невидящим взглядом смотря куда-то вниз, а затем на Джено. - Ты признавался ему? Джено кивает незаметно: – Мы встречаемся. Уже где-то месяц. Атмосфера давит. До ужаса натянутый воздух, прокуренный, уверенный, но тихий голос Джемина, шорох листвы деревьев рядом и фоновый шум в ушах, откуда-то изнутри, как будто где-то в легких бурчит газированная вода. Джено не хочет от Джемина советов или чего подобного. Он хочет поделиться... Получить поддержку?... Потому что Джемин - его лучший друг и... заслуживает знать все это, а Джено не нужно держать все в себе. – Расстанься с ним. Джено будто ударяют по голове чем-то тяжелым, бросают об стенку: такой категоричности, которой эти слова буквально распирает, он не ожидал от слова совсем. – Я... не собираюсь этого делать, Джемин. У Джемина трясется рука, когда он подносит сигарету ко рту, и Джено начинает трястись сам. Он был уверен, что останется с Донхеком, он так решил. Но пара слов друга и...? – Это.. ваше с ним все это не надолго. Джено пробирает возмущение. – Даже если так. – Ты понимаешь, что это неправильно? – Понимаю. – Это опасно, Джено. – Все будет в порядке. – Не будет, Джено, не будет! Джемин безумно уверен в своих словах, и это слышно, это заставляет замереть и слушать. – ...Да откуда ты знаешь... Мимо проходит какая-то женщина с ребенком. Мальчик ревет, просит что-то, а она аккуратно усаживает его в коляску и целует в лоб. Джено засматривается, провожает их взглядом и вздрагивает, когда Джемин снова начинает говорить. – У Джехена была похожая история. Того парня доставили в больницу, потому что он потерял сознание от болевого шока, - Джено вспоминает, как больно касаться Донхековых губ, и хочется реветь. - Там обнаружили небольшие повреждения позвоночника. Ты ведь знаешь, что это не просто боль? Буквально еще минута, и он бы, возможно, не смог бы ходить, а они всего-то решили поспать вместе, но кофта поднялась и... - Джемин вдыхает воздух так, как будто это произошло с ним, и, кажется, совсем забывает про сигарету. - Джено, я прошу тебя. Что ты будешь делать? Платоническая любовь? Или принесешь себя в жертву? – Донхек никогда не навредит мне, - Джено старается повторить твердый тон Джемина, но получается слабо. – Почему? – Он любит меня. – Джехен тоже любит его. Джено улавливает каждую букву, и что-то кажется ему неправильным: он проматывает в голове все еще раз. – Лю... бит..? – Джено. Джемин, видимо, понимает, что сказал, затягивается в последний раз и тушит сигарету о металл лавки, вставая. – Ты встречаешься с парнем, который до сих пор любит другого парня? Скажи, что ты оговорился... - Джено поднимается вслед за ним и встает напротив, заглядывает в глаза. - Этот мир, блять. – Shit happens,* - спокойно отзывается Джемин. А Джено уже почти что на грани: Донхек теперь кажется безумно далеким, а Джемин - идиотом. – Все же... все же было хорошо... Ты ни разу об этом не заикнулся! – Ты тоже не рассказывал про Донхека. – Я не делал вид, что счастлив! И Джехен тоже... Господи... – Прости... - Джемин внезапно снимает маску «все хорошо, и дальше будет лучше», и Джено видит потухшие глаза и руки, сжатые в кулаки. Джено шел на этот «серьезный разговор», чтобы почерпнуть желания жить так, как ему хочется, но в итоге все свелось к тому самому «плохому», чего Джемин всегда ожидает от «серьезных разговоров». - Я хочу, чтобы у тебя все было хорошо, Джено. Это не зависть или ненависть к Донхеку. Я просто не хочу однажды увидеть, как ты пострадаешь. Я уже встретил трех истинных, и это... довольно много. Наверное, я больше не встречу никого. Но у тебя пока есть только я. И я на правах твоего лучшего друга прошу тебя... Не рискуй собой. Еще будет ради кого. Джемин ждет ответа. Он смотрит с надеждой, а Джено снова цепляется за одно слово, после которого вся речь Джемина в голове превращается в кашу. – Трех?... Я, Джехен... Кто третий?... Мир вокруг будто останавливается, потому что Джемин расширяет глаза, и кричащая беспомощность на их дне бьет Джено под дых. Джемин сглатывает, открывает рот, но не находит в себе силы сказать даже через несколько попыток, за которые Джено понимает, что ответ на этот вопрос шокирующий. – Почему ты молчишь? Джемин возвращается обратно на скамейку, и закуривает снова: одной явно не достаточно сейчас. Он затягивается несколько раз, прежде, чем сдавленно сказать: – Донхек. И затянуться еще раз. Джено теперь тоже хочется закурить – Джено нечем больше заполнить легкие, и правильным выходом кажется лишь вдохнуть никотина. И никогда больше не выдохнуть. *** – Есть ли бы у тебя было бы одно желание, на что бы ты его потратил? - спрашивает Джено, поправляя перчатку, и аккуратно касается руки Донхека в такой же. Джено любит руки Донхека. Хотя бы потому что его перчатки никогда не пахнут сигаретами, как у Джемина, или потому, что у Донхека они довольно хрупкие на ощупь, на что тот жалуется постоянно. – ...А ты? Джено изучает лицо Донхека, пока тот разглядывает их переплетающиеся пальцы. Спустя около минуты Донхек сразу же тянется к маленьким листкам на его столе, загребает два карандаша из огромной кучи в пенале и отдает Джено, который тут же понимает, что делать. Донхек любит карандаши. Он почти всегда пишет карандашами, говоря, что так легко все исправить. Наверное, это просто то, чего им с Джено не хватает в жизни: стереть - написать заново. Руки приходится расплести. Донхек пишет быстро. Он не думает совсем, моментально что-то черкает свои корявым почерком, который Джемин однажды назвал очередью уродцев, и закрывает лист ладонью, пока Джено смотрит на это с удивлением. – Не подглядывай! – Не подглядываю! - Джено утыкается в свой листок, формулирует мысль несколько секунд и аккуратно выводит «Быть с тобой». То, чего он очень сильно хочет. Быть с Донхеком рядом, касаться его рук без перчаток и целовать не за редким исключением, а потому что хочется, просто так, каждый чертов день, обнимать без страха и спокойно смотреть в глаза, зная, что все будет хорошо – Джено хочет этого. Джено думал об этом сотни раз. Донхек поднимает брови, немо спрашивая «Готово?», Джено кивает, и они оба протягивают другу бумажки. И хочется зареветь. «Быть твоим истинным». Донхек смотрит на его бумажку и поджимает губы, не поднимая глаз. Он прерывисто вдыхает и выдыхает, и Джено немедленно, как только возникает мысль, опирается одной рукой о сиденье сиденье стула и прислоняется к пухлым губам своими, отчего их тут же сводит и в ушах начинает звенеть с неистовой силой. Донхек тут же отталкивает его, отскакивает, как всегда это делал, поэтому касание получается недолгим, почти секундным, но глубоким, и Джено ненадолго закрывает глаза, опуская голову: он уже знает, что так его состояние быстро возвращается в обычное. Интересно, если целовать немного дольше, что произойдет? /Донхек не разрешит проводить такие эксперименты./ Чрез несколько мгновений, он снова может слышать, и (пусть и тревожный) голос напрочь отказывающегося принимать подобные жертвы Донхека вдыхает в него жизнь, и он поднимает голову, улыбаясь. – Идиот, - обиженно проговаривает Донхек и на все отмазки и аргументы говорит лишь: «Тебе больно, и я не могу этого терпеть». Джено постепенно умирает в душе. Донхек приносит слишком много тепла.