Тысяча и один способ сломать нервные клетки Фёдора Достоевского

Пятница, 19:33

Пятница — особенный день недели. День, которого ждут все и без из исключения. День, который заканчивает рабочую неделю и открывает путь к дару Божьему — выходным дням. День, который официально провозгласили "Развратницей", за буйные и весёлые, незабываемые вечера. Так всегда думал и до сих пор думает Осаму, для которого пятница, — в особенности её вечера, — была чем-то поистине особенным. Раньше, когда он еще состоял в рядах Мафии, частенько именно этот день брал на себя ответственность сопровождать бесповоротного мафиози и его не менее бесповоротных дружков в бар. Сейчас же, принадлежа уже агенству, Дазай предпочитает абсолютно всё своё свободное время тратить на то, чтобы держать спиной матрас и бесцельно тычить пальцем в небо. Ну, или так казалось только его друзьям. Но, согласитесь, трудно просто пинать балду, находясь в чужой для тебя стране, с другими традициями и законами, казалось бы, новыми возможностями и открытыми дорогами. Дак ещё и со стебанутой хиккой под боком, нет, ну тут уж перед соблазном не устоять. Нельзя тратить время в пустую, обязательно нужно познакомиться со страной, в которую тебя занесло. Всё бы ничего, да только Фёдор совсем не разделял внезапного энтузиазма суицидника. Конечно, может его точка зрения и была где-то правильной, с которой с лёгкостью можно было согласиться, но Достоевский предпочитал отстаивать своё: пойти туда, куда хочется и тогда, когда хочется. Это "когда" вообще может быть и не пятницей, но как оказалось, спорить с Дазаем — всё равно что заливать костёр бензином.  — Фёдор, Фёдор, Фёдор! — радостно выкрикивал суицидник, чем заставлял прохожих нервно оборачиваться и с негодованием на него глядеть. — Смотри, какие фонтанчики!  Достоевский хмурился, каждый раз когда Дазай выкрикивал его имя. И такой выкрик постоянно отдавался в голове бедного юноши пульсирующей болью, заставляющей морщиться и недовольно глядеть на слишком активного спутника. Поняв, как не рад вылазке в мир людской Фёдор, Дазай быстренько подбежал к нему и потянул за собой. — Ты так идёшь, будто умираешь, ну серьёзно, — он сдвинул брови к переносице и бодрым шагом направился к ступенькам, ведущим кверху, на каменную дорожку. Достоевский же поморщился, будто от ножевого ранения, и тут же попытался выдернуть свою руку из хватки суицидника, но тот, словно издеваясь, вовсе взял того под ручку, как даму своего сердца. В голове промелькнула мысль использовать на Дазае свою способность, да только ту тут же переменила другая, что то бесполезно. — Отпусти, — Фёдор сам не заметил, как они уже преодолели половину ступенек. Тот хотел остановиться и передохнуть, хоть сам и не устал вовсе, а это лишь из вредности, но Дазай был сильнее физически намного. — Ну вот, смотри как быстро идём! А то идёшь еле-еле, от солнца своим пальтишком закрываешься, от людей шарахаешься, да и ещё из стороны в сторону мотаешься, как психопат какой-то. На тебя уже прохожие оборачиваются, — тихо говорил ему Осаму, пока тащил кверху, чувствуя, как всё сильнее впивается ему в руку русский, и то было явно не для того, чтобы не упасть. — Кто бы говорил, — прошипел Фёдор, поджимая губы и наровя как можно сильнее поцарапать суицидника, хоть и обгрызанными почти под корень, но всё-таки ногтями. — А что говорил? Со мной хотя бы весело, люди посмеиваются. А тебя за километр обходят, — фыркнул тот, доводя своего не очень довольного спутника до конца лестницы. — Мне же лучше, — прикрыл глаза юноша, поведя плечами и поднимая взгляд. — Какой ты бука! — всплеснул руками Осаму, надув губы и вновь куда-то потащив за собой Достоевского. Хотя, тот уже даже и не сопротивлялся, а спокойно шёл за суицидником, изредка осматриваясь по сторонам. Лишь тогда Фёдор обратил внимание на то, что Дазай так и продолжает вести его под ручку, когда начал ловить на себе странные взгляды и слышать перешёптывания и смешки рядом с собой от людей, проходящих мимо. Став мрачнее тучи, тот резко выдернул свою руку, да так внезапно, что Осаму из-за неожиданности чуть не хлопнулся на землю. — Ты чего так пугаешь? Мог бы просто попросить, я- — Ты никогда не слушаешь, смысл просить? — русский нахмурился и тягостно вздохнул, обхватывая себя за плечи и старательно растирая их руками. — Тебе холодно в пальто, меховой шапке и в двадцать градусов на улице? — вскинув брови, Осаму краем глаза приметил для них лавочку в тени, ибо уже понял, что Достоевский — вампир, боящийся солнца. — Да, — кратко и холодно ответил парень, развернувшись и, идя куда-то не в ту сторону. — Ку-у-уда? — противно протянул Дазай, вновь беря своего спутника за руку и, начиная тянуть в сторону примеченной лавочки. Достоевский хотел было уже возразить, заистерить из-за прикосновения, начать упрямиться, захныкать, в конце концов, но сил после лестницы как-то резко поубавилось. Детектив же, ни о чём не думая, просто шёл туда, куда глаза глядят. Мысли хоть и иногда приходили в бар или же какой-нибудь клуб, но резко оттуда выходили, вспоминая, к кому они привязаны в этой стране. — Дост-ку-ун, а давай выпьем? — мило улыбнулся суицидник, всё же решив попытать удачу. После затянувшегося молчания, тот всё же ответил, усмехнувшись: — Простые смертные не достойны ощущать своими вкусовыми рецепторами вкус русской водки. — Ага, значит бомж на вокзале был достоин, а я — нет?! — Быстро схватываешь. — Да ну тебя! — обиделся Дазай, резко усаживая Фёдора на скамейку в тенёчке. — Ничего не хочешь! Прогуляться по всему городу? «Мне лень». Взять что-нибудь перекусить? «Мы недавно ели». Пройтись по магазинам? «Я по-твоему, похож на шопоголика?». Пойти выпить? «Ты не достоин», — передразнивал того Осаму, кривляясь, сутулясь и хмурясь, совсем как наша крыска. Люди вновь бросали на него странные взгляды, но тут же отворачивались, натыкаясь на злой взгляд Фёдора. На это «представление», Достоевский отреагировал, по сравнению с его другими реакциями, довольный бурно. Вскинул брови, округлил глаза и даже соизволил выпрямиться, посмотрев в лицо суициднику. Дазай даже обрадовался, что юноша его хоть услышал. — Ладно, — спустя некоторое время неловкого для Осаму молчания, произнёс темноволосый. — Хочешь выпить? Тут неподалёку есть неплохой бар. Там крепкие напитки, и если ты напьёшься в щи, я тебя оставлю прямо там, на съедение похотливым, извращённым алкоголикам, — спокойно закончил тот, вставая и, смотря в лицо собеседнику. — Отлично! — не задумываясь ответил тот, благоразумно решив пропустить ту часть, где присутствовала его печальная участь. Фёдор, утвердительно кивнув, резко развернулся на каблуках и, поправив ушанку, что сполза на глаза, направился в неизвестном для Дазая направлении. Тот же, даже не колеблясь, направился следом, предвкушая хороший вечер. *** В итоге к месту назначения те добрались только спустя час, и то, это им удалось только благодаря тому, что Фёдор постоянно сокращал пути через слишком подозрительные переулки, в которых какие-то бомжи, с расширенными во всю радужку зрачками, пытались втюхать Дазаю многочисленные порошки в пакетиках. Самое интересное, что в одном из полиетиленовых пакетов и правда был порошок, да только стиральный. Но даже это не помешало одному из стариков им упороться до белого каления. Осаму заинтересованно осматривался вокруг всю дорогу, в то время как Фёдор, наоборот, смотрел только исключительно себе под ноги, а взгляд поднимал лишь тогда, когда нужно было проверить, не сбились ли они с нужного маршрута. — Пришли, — тихо буркнул Достоевский себе под нос, снова зябко поведя плечами и смотря на здание, что предстало перед ними. — Ва-ау, — усмехнулся Дазай, глядя на светящуюся вывеску с надписью «Алко-бар "Отдохни"». Вывеска светилась кислотно-розовым цветом, а по бокам от надписи было по маленькому бокалу с вином и коньяком, которые периодически то загорались, то потухали. Увидев звёздочки в глазах Осаму, Фёдор еле слышно фыркнул и, вновь окинув придирчивым взглядом сам бар, направился ко входу. За ним поплёлся и детектив, вернувшись с неба на землю. Как только Достоевский распахнул дверь, ему в нос сразу врезался резкий запах различных видов алкоголя, в то время как Дазай с большим удовольствием разглядывал зал из-за его спины. Он почти никак не отличался от других залов в алко-барах. Приглушённый свет, тихая, умиротворяющая музыка, бармен за барной стойкой спокойненько протирает тряпочкой бокалы, в то время как какой-то нажравшийся уже буквально в стельку мужик увлечённо рассказывал ему, как на улице его избила батоном хлеба какая-то ворчливая старушенция, в ответ на что бармен лишь изредка кивал, умело делая вид, что заинтересован. Вокруг стояли столики, за коими сидело множество людей разной степени трезвости: кто-то ещё мог выговорить скороговорку, не запинаясь, кто-то уже задавался вопросом, что такое бытие, а кто-то начинал разговаривать о политике, что означало, что пиши пропало. Осаму, ясное дело, видел такое впервые. Но в любом случае увиденное ему пришлось по душе. — Давай сядем вот там, в уголочке! — игриво проговорил он, хватая Фёдора за руку и ведя к одному из столиков, что находился в самом незаметном месте в зале. Достоевский уже было хотел выдернуть свою руку, но как только увидел, что Дазай ведёт его к такому безлюдному месту, то сразу и забыл на него обиду. Усадив русского за стол, суицидник бросил что-то по типу: "секундочку" и скрылся из виду так быстро, что этого не заметил и Фёдор. Тем не менее, без компании детектива ему в любом случае было чуточку спокойнее. Никто не жужжал на ухо, никто не дёргал за руку ежесекундно, прося убрать кислую мину. Признаться честно, с Дазаем и правда не заскучаешь, только в плохом смысле. Да, он интересовал Фёдора как личность, и тот видел, что Осаму, на самом деле, совершенно другой человек. С серьёзными намерениями и вовсе другим характером, он показывает людям себя только с "весёлой" стороны, пряча всю обиду, боль и горечь. Это было неоспоримым фактом, но поведение парня заставляет Достоевского, мягко говоря, озадачиться. Поняв, как сильно на этот раз он провалился в свои мысли, темноволосый поднял голову и осмотрелся. Бинтованного чучела не было видно, лишь головы остальных любителей скрасить вечер алкоголем. Фёдора даже слегка передёрнуло от мысли, что Дазай, даже за столь короткое время, сможет учудить здесь что-нибудь такое, что их обоих погонят отсюда ссаными тряпками и вшивыми пелёнками. В душе Достоевский просил всевышнего, дабы всё обошлось и ему не пришлось вытаскивать Осаму из какой-нибудь передряги. Но, видимо, сегодня его мольбы самым наглым образом проигнорировали. Суицидник, уже видимо будучи в не совсем трезвом состоянии, танцевал под музыку, что уже успели сменить с успокаивающей и тихой на довольно громкую и "зажигательную". Фёдор этот момент как-то пропустил, зато Дазай с радостью воспользовался этой возможностью и стал плясать почти что в середине зала, что конечно не могло не привлечь внимание остальных посетителей. Осаму, который обожал внимание, лишь пользовался этим. Скинув с себя пальто, он лёгким движением руки закинул его на спинку одного из стульев и, прикрыв глаза, стал танцевать уже медленно, в ритм музыке, исходящей из динамиков, изредка покачивая бёдрами, что вызывало у прекрасного пола довольно бурную реакцию, а у другого лишь присвисты и только у некоторых завистливые взгляды. Выбирая удачную минутку, суицидник так же, не переставая танцевать, подходил к какому-либо столику и бесцеремонно пробовал те напитки, что стояли на гладкой поверхности. Причём, посетители даже и против не были, что шло на руку Осаму. Фёдор, видя эту картину, лишь тихо хмыкнул и, отвернувшись, обратно устроился по-удобнее, удивляясь смелости Дазая. Зарится на чужой алкоголь и даже не боится получить по своему самодовольному таблу. Кажется, смелее этого поступка именно в России Достоевский ещё не видывал. Но пока же Глава Крыс думал об этом, суицидник за рекордно короткое время смог перебрать с алкоголем настолько, что когда темноволосый вновь устремил на него взгляд, он уже стоял на одном из столиков и, кажется, бился в конвульсиях под музыку и восторженные выкрики со стороны посетителей. «О, как интересно дела пошли. Что, неужели извращенцы-алкоголики вновь подмешивают в коктейли наркотические средства?», — подумал Фёдор, видя, как Осаму вновь забирает у кого-то бокал и залпом осушает его. В любом случае, он не собирается идти вместе с ним обратно в таком состоянии. Пусть трезвеет на улице. Полезнее, в конце концов, свежий (правда не очень) воздух. Но Дазай, кажется, предела не знал. Так и пил бы, если бы не вспомнил, с кем пришёл и вообще-то изначально шёл за напитками именно для них двоих. К счастью или сожалению, в конечном итоге детектив грохнулся со стола прямо на какого-то ворчливого мужичочка и неровной походкой поплёлся к Фёдору, что-то весело напевая. — Федо-о-о-орий! — раздался громкий возглас над самым ухом у Достоевского, заставивший его крупно вздрогнуть и буквально подпрыгнуть на месте. Он уже хотел что-то возразить и напомнить Осаму, что такие игры с ним плохи, как решил благоразумно промолчать, когда суицидник с воплем "Я Зайчег!" бросился прямо на стул, упав под стол и хорошенько стукнувшись головой о твёрдую поверхность, да так, что салфетница на ней даже подскочила на месте. И Фёдор уже даже не знал, то ли это просто дурь Дазая и алкоголь, то ли это всё же алкоголь с капелькой наркотика. — Я попал в преисподню! — восторженно выкрикнул парень, радуясь своей догадке, будто бы ребёнок, получивший желанную игрушку. — Ты под столом, идиот, — устало выдохнул Достоевский, резко двигая ногой, после чего из "Преисподни" послышались болезненный стон и мат. — Сколько ты выпил? — Десят...надцать... — Ясно, можешь не продолжать, — прикрыв глаза, Фёдор уже хотел выйти из-за стола, как вдруг Осаму схватил его за ногу. — Ты куда-а-а-а?! — писклявым голосом пропищало «это» под столом. — Увидев тебя, мне резко захотелось удавиться. — Но я же зайчик! Зайчики милые! Они пушистые, мягкие, классные, умилительные, быстрые, ловкие и такие славные! Хм, а такое описание подходит и котам. О, а вдруг я — кот?! Ах! Коты бывают кастрированными! Фух, нет, всё обошлось. К слову, ты никогда не думал, почему котов кастрируют, а зайчиков нет? Или нет, их кастрируют? Господи! Как можно с такими лапушками так обходиться! Лучше крыс кастрировать, ты видел какие у них шары под хвостом?! Это ж пиздец! Слушай, а раз ты - крыса, то значит... Достоевский договорить ему не дал: размахнулся и со всей дури вмазал ногой, даже не задумываясь, по чему приходится удар. Смущённый последними изречениями Осаму, он, выдернув-таки свою ногу из крепкой хватки, выскочил из-за стола и спешно покинул помещение, пока Дазай, схватившись за струящийся кровью нос, хрипел что-то нечленораздельное под столом. *** Спустя некоторое время Фёдор уже шёл по совершенно другой улице, обогнув этот бар как угодно, лишь бы не встретить похотливого алкоголика на своём пути. Всё, чего ему сейчас хотелось — это элементарной тишины, покоя и, желательно, одиночества. В баре было ужасно шумно, на улице даже к вечеру людей не убавилось, в гостиницу идти уже не хотелось. Потому сейчас он неспешно направлялся в сторону ближайшего парка, в котором обычно Фёдор и находил покой в тёмное время суток. Вечером и ночью из людей только одинокий памятник да птицы, мирно спящие в кронах деревьев, стоящих поодаль. По прибытию в безлюдное и тихое место, русский вздохнул полной грудью, радуясь безмятежности, царящей в парке. На улице уже смеркалось, становилось раза в два холоднее, чем это обычно бывает в Санкт-Петербурге. На небе уже показалась луна и первые звёздочки, особенно выделяясь на фоне тёмного полотна. Вновь вдохнув этот по-особенному чистый ночной воздух, Фёдор побольше укутался в своё пальто и, прикрыв глаза, стал прогуливаться по парку. Взгляд натыкался то на скамейки, то на рядом стоящие фонари, возле которых летало множество маленьких мотыльков. Иногда же Достоевский просто смотрел себе под ноги, понимая, насколько всё-таки сильно у него болит голова от всей этой суматохи. Люди, разговоры с ними, уличная суета, музыка в баре и Дазай — выматывали и выбивали из колеи спокойной жизни. А ведь ему ещё и ночевать с ним в одном номере. Опять. Идея поспать на скамейке в парке уже не казалась такой дикой, а даже заманчивой. Тихо вздохнув, юноша опустился на ближайшую лавочку, приподнимая голову и, смотря на ночное небо, невольно начиная улыбаться. Идиллия, не правда ли? — Молодой человек, у Вас не занято? Не правда. Вскинув брови, Достоевский резко повернул голову в сторону, с глубочайшей скорбью на сердце и полным отсутствием существовать натыкаясь на чересчур довольное лицо едва ли не мертвецки пьяного суицидника, что сейчас, склонившись, буквально стоял над душой Фёдора. — Как ты меня нашёл? — Сочту это за «да». На удивление ловко перепрыгнув спинку скамейки, Дазай демонстративно уселся рядом, закидывая ногу на ногу. — А небо сегодня такое звёздное. — Дохлый номер. Как ты меня нашёл? — вновь задал свой вопрос Глава Крыс. Он всё же искренне поражался тому, что Осаму смог найти его в таком состоянии. Нет, именно в таком состоянии, когда же тот, в свою очередь, ушёл от бара довольно-таки далеко. — Да Боже, никак. По городу в такое время один только ты шататься можешь. Соответственно, немного детективного чутья, и оп, я тут-как-тут. Ну и ещё ты вступил во что-то. — Господи, помилуй Васькину кобылу и меня тоже, — тягостно вздохнул Фёдор, потирая пальцем переносицу. — Чего? — Ничего, забудь. Молитву за твоё здравие прочитал, а то вдр... Слова застряли в горле, стоило Достоевскому посмотреть в сторону и увидеть лицо Дазая неприлично рядом со своим. Тот же, не выглядя ни капли смущённым своими действиями, спокойно рассматривал бледное лицо русского. — Скажи, Фёдор, — неожиданно тихо проговорил детектив, обжигая горячим дыханием губы своего собеседника. — Был ли у тебя опыт..ну, предположим, в поцелуях? — Я...— парень даже растерялся, чувствуя, насколько близко их лица друг к другу и попросту не зная, что испытывать ему в данный момент: отвращение или, может, что-то совершенно другое. — был...— еле слышно прошептав это, он чуть отстранился, но тут же был бесцеремонно притянут к себе за талию обратно. — Серьёзно? — Осаму, тихо усмехнувшись, обнял Фёдора крепче, видя, что он вовсе и не оказывает никакого сопротивления. — Тогда продемонстрируй мне это. Не дожидаясь ответа, на свой, откровенно говоря, приказ, Дазай за долю секунды приблизился максимально близко к Достоевскому, после чего на щеках Главы Крыс выступил предательский румянец, выдавающий непонятное смущение от подобных действий. Когда же его заметил суицидник, он лишь хмыкнул и закрыл глаза, касаясь губ русского своими. Но тут же почувствовал холодные руки на своей груди, что еле ощутимо отталкивали и, что самое главное, мешали полноценно поцеловать. — Делаю определённые выводы на счёт твоей ориентации, Осаму Дазай. — спокойно и чётко проговорил Фёдор, резко отталкивая от себя детектива и поднимаясь со скамейки. Презрительно фыркнув, он окинул его взглядом и, развернувшись, направился прочь от этого места, оставляя растерянного Дазая наедине с собой.